Охота на мамонта-2 (Раскаленная крыша)

святом месте, понял, как ему здесь хорошо. Со стен взирали лики святых, они видели его, хотели что-то сказать, они что-то знали. Знали главное! Зачем? И на этот вопрос у них был ответ, только они молчали. Видимо, он сам должен его найти - в этом смысл, - понял Илья. - Смысл? Кому он нужен?...
Из оцепенения вывела Юна, она куда-то ненадолго отходила, а теперь появилась, в руке у нее он увидел маленькую свечку.
- Откуда? – удивился он.
- Взяла, - просто ответила девушка.
- Где?
- Там, - и кивнула в сторону, где у входа продавали иконки, свечи и прочую церковную утварь.
- Откуда у тебя деньги?
- У меня нет денег. Глупый, в этом месте деньги не нужны.
- Но за это нужно платить.
- Кто тебе это сказал? Ты так давно здесь не был? Наверное, около двух тысяч лет! - засмеялась она. - С тех пор, когда из Храмов выгнали менял. Больше в этих святых местах денег нет.
- Понятно. Просто взяла, - пробормотал он, - как у тебя все просто, - и покосился на женщину в платке, которая стояла за церковным прилавком.
- Извините, - послышался голос мужчины, который нечаянно толкнул Юну.
Она снова явилась в его мир, - понял Илья. – В мир, куда путь ему был заказан…
- Тебе есть кому поставить свечку? – спросила девушка.
- Да.
- За здравие?
- За упокой.
- Тогда сюда, - и они приблизились к одной из икон.
- За мать или за отца?
- За маму… Отца я не помню, был ребенком, когда он нас бросил…
Он долго стоял перед иконой и мучительно вспоминал. Вдруг медленно заговорил:
- Тогда… в тот день… мама позвонила. “Ильюшка, ты знаешь, я…”, - только и успела сказать она. А я говорить не мог, были важные переговоры, проблемы. Я ей коротко сказал: “Перезвоню позже”.
“Конечно, Ильюшка, не волнуйся, работай”, - и она повесила трубку. День был сумасшедшим. На таможне завис товар. После переговоров самому пришлось ехать, договариваться, решать вопрос. Потом в кабаке поить того типа. Назначили нового человека - нужно было знакомиться. Так делаются дела… Короче, не позвонил. Пару раз за вечер вспоминал, но решил сделать это утром. Только не дождалась она того утра. На следующий день узнал, что ее увезла скорая – второй инфаркт… Так и не узнал, что она мне хотела сказать… Ильюшка. Так она меня называла…
Он замолчал, словно провалился в пустоту. Долго стоял так, ничего не говоря. Иногда смотрел на икону, на огоньки, которые мерцали в темноте.
- Возьми, - тихо сказала девушка, и протянула свечу. Он молча повиновался.
- Зажги ее от другой… Теперь поставь… Хорошо… - прошептала она, и Илья послушно закрепил крошечный огонек, который только что держал в дрожащей руке, и не мог теперь  отвести от него глаз. В этот миг он чувствовал себя странно, словно видел глаза мамы, слышал ее голос, а в груди начало подниматься что-то необычное, в горле стоял горький комок, на глаза навернулись слезы, а свеча горела…
- Извините, - послышался женский голос.
- Ничего, - бросил он через плечо. Его кто-то нечаянно толкнул - в Храме было много народу. И снова долго смотрел на огонек свечи, переводил взгляд на икону, на другие иконы, висящие рядом. Ему было как-то необычайно хорошо. Даже дышалось в этом месте по-другому. Долго так стоял, наконец, отступил.
- Пойдем, - воскликнул он и быстро направился к выходу.
- Извините, - теперь уже он толкнул какого-то мужчину. В Храме была толчея - последние дни поста - люди молились.
Они вышли на заснеженную улицу и вдруг его словно ударили по голове.
- Что это сейчас было? – он был потрясен, ничего не понимал, такое было невозможно. Он только что собственными руками поставил свечу. Он держал ее, чувствовал тепло огня. И вдруг понял, словно через расстояние увидел, как тело, его ничтожное тело в это мгновение пошевелило пальцем. В этом он был абсолютно уверен. Он знал это. Перевел взгляд на Юну. Девушка широко открытыми глазами на него смотрела. И улыбалась, словно только что увидела чудо. А это и было чудом. Она все знала, понимала, там, в церкви помогала ему, боялась спугнуть. Она видела, как он появился в святом месте и на мгновение обрел себя. А сейчас она молчала. Но была счастлива.
- Это что сейчас  было? – повторил он.
- Ты сделал шаг навстречу к Богу… Иди дальше.
Он долго молчал, вспоминая. Все это не укладывалось в голове…
- Куда? – наконец вымолвил он.
- Не знаю, - просто ответила она.
- Что же, подниматься с больничной койки и уходить в монастырь?
- Люди по-божески живут не только в монастырях, - ответила она.
- Где ты такое видела? – выдохнул он.
- Идем, поищем. Илья. Ильюшенька…, - и улыбнулась.
- Не будем мы ничего искать, - тихо пробормотал он. - А почему, Ильюшенька?! – и замер. Подумал, что так его уже называли. Кто? Где? Когда это было?
Этого он знать не мог.
- Ильюшка, - поправил он девушку, - так меня называла мама. А искать мы ничего не будем, - повторил он. - Нет смысла, - и заглянул в ее глаза. Смотрел и не мог оторваться. И вдруг понял, что ближе этой девушки, этого удивительного человека, у него не было. Да и быть не могло. Там, в его жизни, так не бывает. Там все просто, грубо. Ему было с ней удивительно хорошо, как не может быть с женщиной, но может быть лишь с душой, когда ты сам только душа. А там? Что там?… Мир циничен и прост, - подумал он. И теперь знал точно, что больше не стремится в него. Не было смысла…

Он больше ничего не хотел, не строил планов, не желал бороться, пытался не думать о том, что случится 13-го числа. “Хорошее число”! Где он окажется? В другом месте – говорил Ворчун. В каком? Но сейчас он даже Библию прочитать не мог. Почему не сделал этого раньше?... Чувствовал одно – удивительное спокойствие и апатию, которая разливалась, заполняя это невесомое, странное существо, в котором он оказался. Волновало только одно – девушка, которая была рядом. Она не отходила ни на шаг, не задавала дурацких вопросов, но, казалось, понимала его абсолютно. А что может быть больше этого? – с удивлением сделал он открытие – ведь раньше такого никогда не испытывал. Все женщины, которых он знал… Да и знал ли он их? Понимал? А они его? Мог лишь раздевать их или одевать, дарить подарки, получать удовольствие. А тут вдруг понял странную вещь – когда он лишен возможности привычно общаться с женщиной, обладать ею, взамен получил неведомую штуку, иначе  не назовешь,  - она была нереальна, воздушна, призрачна, но настолько же ценна. Вернее, бесценна. И уже чувствовал, что ничего дороже этого в жизни нет. Те – смазливые, красивые, молодые и страстные, с длинными ногами, со стройными фигурками и красивыми телами могли лишь отдавать себя, взамен получая подачки. Но понимать… Какая-то ерунда… Но эта удивительная ерунда была так нужна ему сейчас. И теперь хотелось одного – быть с ней рядом. А девушка видела это, все знала, потому что была на тысячи лет старше его, хотя выглядела, словно ей девятнадцать. И он уже себя не узнавал. Это единственное, что наполняло его душу. Он хотел быть с ней. По привычке в какой-то момент подумал: – Что он может для нее сделать, чем заплатить? Платить было нечем. А она ничего и не просила. Делала все бескорыстно, из какого-то странного, необъяснимого чувства… Как называется это чувство – он не знал…

Новогодняя ночь отстреляла петардами, отблистала яркими огоньками гирлянд, отзвучала курантами и хлопками открываемого шампанского. Люди беспечно веселились, в домах до утра светились окна, небо освещалось заревом вспышек. По улицам бродили восторженные толпы, все что-то кричали, наливали в бокалы, пили и веселились. Люди сходили с ума. Это была единственная ночь, когда по улицам не проносились разукрашенные пестрые шары, состоящие из человеческих душ. Почему? В этом скрывалась какая-то необъяснимая тайна. Видимо, в эти часы люди хотели оставаться просто людьми, не доверяя себя и свои души кому-то еще. Лишь бесшабашному веселью и своим близким. Что же – превращать жизнь в нескончаемый праздник? В долгий-долгий Новый год, где куранты, не уставая, будут отсчитывать часы, дни, годы, тысячелетия. И никаких жутких КаДэ. Кадешек, - как их назвал Ворчун.
Стая сидела на крыше и смотрела вниз. Стая не разлеталась. Все были вместе, и Илье было с ними хорошо. Юна тоже была рядом. Она что-то радостно говорила, перебрасывалась с остальными веселыми репликами, смеялась. Юна любила этот праздник. А когда из окон раздался бой курантов и радостные выкрики, она повернулась, обхватила его голову обеими руками и поцеловала.
- Ты что-нибудь чувствуешь? – спросила девушка.
- Нет, - честно признался он.
- Ты прав. Поэтому ты должен быть там, среди них. Только там можно обрести себя.
- Это ты должна быть там, - ответил Илья.
- И я тоже, - улыбнулась она.
- Все еще хочешь этого?
- Очень! – и глаза ее загорелись.
- Все еще хочешь любить? – засмеялся он.
- Да! – и тихо, счастливо улыбнулась.
Тогда он вспомнил слова Ворчуна: - “Ты должен оставить ее в покое, иначе девчонка никогда не займется собой, так и будет на тебя, убогого, время тратить”.
- Ничего, осталось тринадцать дней, - подумал он. – Всего тринадцать.

- А какая она - любовь у вас? – вдруг спросила Юна, - Ты не хочешь мне ее показать? Как вы живете? Я ничего о вас не знаю. Обычно мы находимся среди своих, а ваших почти не замечаем. Знаем о них немного. А ты там жил. Ты можешь мне все показать?…
Он с удивлением на нее уставился. Юна впервые его о чем-то просила.
- Я не знаю, - пробормотал Илья.
- Ну, пожалуйста. Проведи меня по своему городу. Я хочу знать, как живут твои люди. Я должна это знать. Очень скоро я окажусь среди вас. Ты мне покажешь?
- Ну… Если ты так хочешь.
В этот миг она была удивительно красива. И он снова почувствовал, глядя в ее счастливые глаза, что ему с ней хорошо. Показалось, что и ей с ним тоже. Хотя, зачем он ей нужен?
- Пойдем, - сказал он, взяв ее за руку, и повел к двери чердака.
- Снова на лифте? А если он застрянет? – засмеялась девушка.
- Не застрянет, - пробормотал Илья.
А над крышами домов начинало светать. Зарождалось утро. Зарождался новый день, год, а за ним будет еще один, и еще. Но у него оставалось всего 13 дней, а что будет дальше, он не знал. Да и не хотел знать…

Глава 20

Они легко шли, едва касаясь  заснеженного тротуара, и им было хорошо вот так, вдвоем. Снег все падал и падал, наметая новогодние сугробы, занося улицы и машины, деревья и провода,  свисающие со столбов;  крыши домов и весь этот город, и весь этот мир.  Снег был белым и чистым. Невинной белизной он укрывал останки вчерашнего мусора, брошенного людьми, остатки праздника и карнавала, стирал обугленные следы от взрывов петард, пряча все под мягким уютным покрывалом. Город спал, и не было никого на одинокой улице, заставленной высокими домами и занесенной снегом. Только эти двое.
- Так хорошо, спокойно, тихо и совсем никого нет, - сказала она, глядя по сторонам.
- Скоро они проснутся, и начнут выходить на  улицы. У людей праздник, а пока все лениво досыпают в постелях.
- И не знают, как здесь красиво и хорошо... Вон, посмотри, собака. Такая большая!
И они приблизилась к этому мохнатому чудовищу. Ему было холодно, и пес грелся на оттаявшем люке канализации, ожидая, когда же из домов начнут выходить люди, начнут открываться двери, куда можно будет ненадолго проникнуть и погреться. А может, перепадет что-нибудь из еды.
- Бедный! - сказала она, - ему холодно! Вот если бы изменить направление ветра!
- Ветер все равно будет дуть в ту