поскорее перелистнуть неудачную страницу.
– О, Дима! Во-первых, учитывая размеры постигшей вас неудачи, замечу: вы отлично держитесь! Во-вторых, не спешите перелистывать эту страницу – она еще не прочитана до конца. Лично я был бы рад видеть вас своим компаньоном, зная, что вы учитесь любимому делу. И, раз уж ваши обстоятельства складываются неблагоприятно, думаю, что смогу вам помочь. Среди моих знакомых найдутся и люди из академических кругов. Не хочу ничего обещать, но прошу: выясните имена руководителей Университета и тех, кто курирует прием иностранных студентов. Возможно, моим друзьям удастся что-то им объяснить. Рискну посоветовать: не спешите заказывать обратный билет.
– Шелтон! Я … Вы не представляете, что это значит для меня! Неужели это возможно?
– Вполне возможно, Дима.
– Шелтон, я …
– Спокойствие, Дима!
– Даже не знаю, что сказать. Вы возвращаете меня к жизни!
– Во-первых, я еще ничего не сделал. А во-вторых, мне, конечно, понятно ваше желание изобразить бурную радость, но смотрите, не переусердствуйте!
Я недоуменно пожал плечами.
– Не понимаю вас, Шелтон. То вы обещаете мне помочь, а то вдруг пугаете какими-то двусмысленными предостережениями. Или я настольно глуп, что не понимаю их смысла?
– Не напрягайтесь, Дима – все вы прекрасно понимаете. Каждый из людей играет свою игру, вы согласны?
– Ну, может, в философском смысле …
– Не только. В самом простом смысле – тоже. Один играет высокомерного аристократа, другой – преданного слугу, третий – страхового агента, четвертый – русского студента.
– К сожалению, я пока не студент.
– Пятый играет на бильярде. А вы на бильярде играете?
– Не особенно.
– Тогда, возможно, вам известна другая игра, в которой, среди прочего, тоже используются шары? Точнее – один черный стеклянный шар?
Я пожал плечами, чувствуя, как кровь приливает к голове.
– Не знаете такой игры? – в упор глядя на меня, Шелтон поднялся из-за стола. – Жаль. Что ж, простите, вынужден вас покинуть: важная встреча.
Услышав хлопок двери и, на всякий случай, заперев ее изнутри, я заглянул в комнату Шелтона.
Моя сферическая камера – черный стеклянный шар – лежала посередине стола!
Обрадовавшись, я не сразу сдвинулся с места.
Наверняка, это – ловушка.
Ну и что? Хватаю ее и лечу на континент.
Или – еду по Евротоннелю.
А может, это – не ловушка, а знак: забери и выметайся.
Конечно, мой шар Шелтон получил от Броундеса.
И наверняка понял, что это за игрушка, и что она делала у двери кабинета.
Но объяснил ли он это Броундесу?
Если объяснил – все пропало, а если – нет, значит – есть шанс, что будет молчать и дальше.
Так или иначе, ничего изменить я уже не смогу.
Во всяком случае, он не отнес мою камеру – ни в полицию, ни к каким-нибудь экспертам, а оставил ее на столе – оставил мне. Даже дверь в свою комнату не закрыл.
Найдя у себя открытку с видом Москвы, я написал несколько сбивчивых фраз:
"Дорогой Шелтон! Спасибо за все! Мне кажется, мы отлично друг друга поняли. Как бы мне хотелось продолжить нашу дружбу! Увы, судьба распорядилась иначе. Как мне будет не хватать вас! Никогда не забуду август шестнадцатого, Лондон, и моего Шелтона. Из России – с любовью,
Ваш Дима."
Оставив на столе открытку вместо камеры, я собрал рюкзак и, окинув квартиру прощальным взглядом, отпер входную дверь.
За ней, в кресле, с книгой в руках, сидел Шелтон Хейз.
– Как вы думаете, Дима, если бы Троцкий переиграл Сталина и руководил Россией – это могло бы предотвратить вторую мировую войну?
– Думаю, да. Троцкий же был еврей. Немцы бы не стали заключать с ним союз.
– Ерунда. Франко тоже был еврей, и это им не помешало. Когда появляется практический интерес, даже одержимые забывают о принципах. О, простите – кажется, я мешаю вам пройти к лифту.
Шелтон с поспешностью вскочил и отодвинул кресло в угол.
В его руке была книга Троцкого "Моя жизнь", на лице – приветливая улыбка, а палец уже нажал на кнопку лифта.
– Решили все же меня покинуть? Не верите, что помогу с зачислением в Университет? Как жаль!
– Простите меня, Шелтон, – выдавил я.
– Простить? Но – за что? – искренне удивился мой друг. – Вы ведь заплатили за месяц, а прожили всего двадцать восемь дней! Никаких претензий.
– Из-за меня вам пришлось сидеть в таком неудобном месте. Вы, наверно, впервые вытащили сюда кресло? И вы, кажется, собирались на важную встречу?
– Бросьте, какие мелочи! О, вот и лифт. Хорошей вам дороги! – Шелтон долго и с преувеличенным энтузиазмом тряс мою руку. – А как это желают в России?
Я нерешительно шагнул к лифту.
– В России перед дорогой принято присесть.
– А вы не опоздаете? Уже заказали билет?
– Билет – не проблема. Честно говоря, я просто хотел избежать прощальных сцен.
– Напрасно, Дима. Может, все-таки, присядем, как положено? Вы ведь голодны, а я состряпал ужин, которого хватит на троих. И хорошо, что вы не ушли – я приготовил вам подарок!
– Подарок?
– Так, небольшой круглый сувенир.
Шелтон стал закатывать кресло обратно в квартиру.
Он не боялся повернуться ко мне спиной.
Я вернулся вслед за ним.
5.
За ужином мы мило болтали ни о чем, дружески обмениваясь изящными колкостями.
– Ну что, поговорим о делах? – спросил Шелтон, переходя к чаю. – И, как бы ни смешно это звучало, предлагаю: давайте будем откровенны – в этой, может быть, последней нашей беседе. Я даже согласен начать первым – пожалуй, с вашей тети Эллы. Наш роман и тур по России – мое самое светлое воспоминание. Возможно, если бы не пустая ссора перед отъездом, моя жизнь потекла бы иначе. Мы были молоды, влюблены и, наверно поэтому, абсолютно искренни. Помню, как в Петербурге Элла обмолвилась, что ощущает в этом городе особый, мистический страх. Оказалось, что ее родители еще детьми были вывезены из блокадного города, а их семьи остались, и все умерли от голода. Эта история засела в моей голове, и я удивился, когда Элла вдруг нашла меня через фейсбук и попросила приютить своего племянника, которого у дочери сирот быть не могло. Это был ваш первый прокол. Точнее, не ваш, а ваших шефов.
– Моих шефов?
– Дима, мы же, кажется, собирались говорить откровенно? Если же вы продолжите играть ту же, изначально проваленную роль, я прекращу нашу беседу и поступлю по своему разумению. Тем более что ваши шефы особых симпатий у меня не вызывают. Они даже поленились создать вам хотя бы минимальную крышу. Поговорив с Эллой, я заглянул в интернет и узнал, что прием иностранцев в Университет производится не в августе, а в июне. Все же, на всякий случай, я обратился в секретариат и убедился, что ни о каком таком Дмитрии из России они понятия не имеют. Итак, почти месяц я терялся в догадках: что он ищет в Лондоне, этот милый русский парень? Кое-что определилось за время нашего знакомства, но главное прояснение наступило только вчера, вместе с лондонским туманом, когда, оставив свою обычную скромность, вы настойчиво напросились сопровождать меня к сэру Кеннету. Хотя до этого не проявляли к моей работе особого интереса. А сэр Кеннет, как известно, связан с Ближним Востоком – районом открытого противостояния России и Штатов. Что скажете, Дима? Скромно промолчите или пожмете плечами? Только прошу – не делаете вид, что не понимаете смысла моих слов.
– Ну что вы, Шелтон. Если я правильно понял ваш монолог, вывод один: я непозволительно ошибся.
– Не скромничайте, Дима. Насколько я могу судить, ваши действия были почти безукоризненны.
– Я ошибался относительно вас, Шелтон. Странно, что джентльмен с вашим умом стал жертвой дешевой компании запугивания русскими шпионами. Вы ведь намекаете, что я – агент ФСБ?
– О, вовсе нет! Скорее, вы сами стараетесь казаться русским агентом, не так ли?
– Я!?
– Разумеется, – широко улыбнулся Шелтон. – Как и всякий нормальный агент, вы рады выдать себя за кого угодно, но не за того, кем являетесь на самом деле.
– Что вы говорите!
– Дима, прекратите паясничать. Лучше скажите: сколькими языками вы владеете?
– Если считать, что английский входит в их число – двумя.
– Маловато. А – санскритом?
– Что?
– Я спросил, владеете ли вы санскритом? Тут есть короткая надпись – не желаете взглянуть?
Предчувствуя недоброе, я развернул протянутый мне листок. Так и есть – этот наглец меня вычислил!
И теперь сияет самодовольной улыбкой.
– Не думаю, что человек вашего уровня образованности примет эту надпись за санскрит, – неуверенно промямлил я.
– Конечно, это не санскрит, – еще шире улыбнулся Шелтон. – Но вопрос не в санскрите. А в том, что вы опять покраснели. Видимо, потому, что узнали язык страны, на которую работаете. И не обижайте меня игрой в наивность. Вы ведь уже добились желаемого и не хотите, чтобы лорд Броундес заподозрил, что его цифровой замок фотографировали в момент набора кода? Разумеется, ваш русский язык – безупречен, на уровне родного. И поначалу, я действительно считал вас агентом ФСБ – пока не заметил, что альбом эстампов вы открываете не с той стороны. Только, пожалуйста, Дима, не изображайте непонимания или удивления – мы ведь беседуем откровенно, не правда ли? Следующий раз я угостил вас скотчем. Вы не были так уж пьяны, однако снова, дважды пытались открыть альбом не с той стороны. А после этого я повел вас на ярмарку израильских вин, помните? Вообще, европеец может безразлично отнестись к шведскому или к польскому флагу, но увидев синие шестиконечные звезды, скорей всего проявит какие-то эмоции – положительные или нет. Вы же остались холодно-нейтральны: побоялись неверного хода. Разумеется, это – лишь малый эпизод и ничего не доказывает. Более весомый факт я получил с помощью одной моей знакомой. Кстати, она – приличная, замужняя дама, оказавшаяся не прочь поразвлечься со случайно упомянутым мной русским парнем. Который, как ни странно, оказался обрезан. И, наконец, самый важный момент. Вы – честный человек, Дима. И даже шпионская школа, которую вы, видимо, окончили, не смогла этого изменить. Наверно, вы неплохо стреляете, владеете приемами единоборств и можете справиться с противником всякими другими способами. Но похоже, врожденная честность мешает в вашей важной работе. Вы неизменно краснели в ответ на мои внезапные советы не разыгрывать простака. Как и сейчас, увидев слова на иврите. Малозаметно, но для внимательного взгляда – вполне достаточно. Даже удивительно, что ваши шефы не обратили на это внимания. Ну вот, вы опять покраснели – совсем немного, но – покраснели. Вы – честный человек, и явно ошиблись в выборе профессии. Кстати, о честности: чем ответите на мой откровенный монолог?
– Отвечу, что вы мне очень симпатичны, Шелтон – серьезно. Постараюсь быть откровенным, но, возможно, сперва вы удовлетворите мое любопытство и расскажете – что с портретом? Лорд Броудерс уже подал иск о возмещении ущерба?
– Увы, нет. Признаюсь – я его разубедил. Я бы не стал этого делать, но он принес черный шар – тот, что вы пристроили против его двери. Я, разумеется, сразу понял, что это и откуда. И решил, что чем скорее дело о портрете угаснет, тем лучше.
– Лучше – для кого?
– И для нашей компании, и для вас.
– Спасибо, Шелтон!
– Пожалуйста.
– Значит, Его светлости не известно о функции этого
