Шальная мельница

происходящим; слышно напрягся и Доктор). Движение – и обронил в мои ладони Фон-Нейман небольшой мешочек с чем-то тяжелым, звенящим внутри.
- Прошу, примите нашу благодарность, - милая, загадочная улыбка; взор переводит учтиво на Хельмута, хотя мои руки все еще не выпускает из своих – не сопротивляюсь, жду.
- Не хотели бы отужинать вместе с нами, гости дорогие? – замялся Врач, не зная что и ответить. Но Бауэр не стал и дожидаться. Тут же обернулся ко входу и крикнул. - Анкэль!
 
Вмиг вошел в конюшню монах. Беглый взгляд на меня, на Врача, на своего «повелителя» и тотчас покорно опустил очи в пол.
- Проведите наших гостей в трапезную… - махнул рукой в сторону Хельмута (а вот меня из своей "хватки" так и не выпустил).
- Прошу, следуйте за мной…
Молодой человек тотчас проделал разворот и всем своим видом вынудил моего Доктора последовать приглашению. Едва же я решила начать движение, как немедля остановил меня «Покровитель». Молча, уверенно, да так, что невозможно не подчиниться. С испугом взор тому в глаза – полная непроницаемость. Замерли от такого в нерешимости и остальные.
Шепчет Фон-Нейман, твердо, мерно, даже не удостаивая тех взглядом.
- Идите. Мы Вас сейчас же догоним.
С ужасом перевела я на Хельмута очи – несколько мгновений сомнений, но сдался: покорно, печально повесил голову на плечах и подался на выход. Скрылся за ним и монах.
- Анна, - тотчас выстрелил словами Бауэр, отчего я резко перевела взгляд ему в лицо. Поежилась. Не дышу.- Не сочтите меня… лишившимся рассудка или бесстыдным наглецом, но…я не могу молчать. Я не знаю, когда еще удастся побыть с Вами наедине, чтобы могли смело поговорить, не страшась посторонних взглядов и ушей... Посему решаюсь, прямо сейчас, буквально, в первую нашу очную встречу, высказаться, облегчить свою душу. Все рассказы об этой вашей самоотдачи, храбрости, уверенности, образованности… - всё меня так впечатлило, что я не мог пройти мимо. Это – дар Божий, чудо. Особенно учитывая то, если верить слухам, что памяти Вы лишились, однако… мудрости своей не растеряли. Это – невероятно.
Пристыжено опускаю очи, молчу.
- Но есть еще кое-что… Анна.
Невольно вздрагиваю. И снова глаза в глаза.
- Неведомым образом Вы стали мне небезразличны. Днями и ночами напролет я не могу ни о чем думать. Ни о чем, и ни о ком, кроме… Вас. Это, в какой-то мере, -  богохульство, ересь, однако… я не ничего поделать, ни-че-го, - внезапно сжал до боли мои руки в своих ладонях (вместе с чертовой платой). – Я не могу без Вас, Анна! И был бы безумно рад, если бы Ваша душа откликнулась на зов… моей.
Обомлела я от услышанного, глаза округлились. Забыла, как дышать. Дрожу.
- Ну же, Анна. Прошу, не молчите, не рвите мне сердце. Скажите что-нибудь! Ил-ли, просто, кивните – и больше ни в чем, никогда не будете нуждаться! Я позабочусь о Вас, как о самом дорогом, что существует на всей земле.
Внутри заскребли кошки.
- Бауэр… фон Нейман, - сухим, неживым голосом прошептала я.
- Да, моё солнце ясное, - радостно заулыбался тот, еще сильнее приблизившись ко мне.
Растерянный взгляд метаю от глаз к губам, подбирая слова. А внутри уже заживо начинает сжирать меня страх.
- Я безумно признательна, однако…
Застыл, не шевелясь.
- Однако, - решаюсь продолжить. – Я не могу, - качаю отрицательно головой. – Вы – человек обета, верно? – молчит. – А я – порождение беспамятства. Я не знаю, ни кто я, ни откуда. И, может, - с натяжкой пытаюсь соврать, что-то толковое выдумать, да тщетно, ничего умного в голову не лезет. – Простите, - стыдливо зажмурила веки, морщусь. – Я не могу.
 
Господи, я, действительно…. Не могу. Не хочу.  Даже если, возможно, это - самое безумно щедрое предложение для этой вселенной, этого времени, этого общества. И, не скрою, не так дело в религии и обете, как… не хочу. Господи, как же я не хочу обратно в капкан зависимости. Была уже там, нахлебалась сладкого сиропа сполна. Сыта, до тошноты сыта.
 
Только сейчас и здесь я ощутила всю прелесть и истинный вкус свободы. В бедности, но зато… никому ничего не должен, ничья ты не подстилка, и кому ночами свое тело и душу не должен отдавать… за жалкие подачки со стола… преданности и любви. Не хочу вновь быть дерьмом, об которое… заслуженно вытирают ноги.
 
- Простите, - резво вырываюсь из его хватки, шаг в сторону.
Не ожидал, а потому и вышло все неуклюже. Тотчас что-то упало на пол и зазвенело. Не реагирую. Плевать, плевать на всё!
Живо бросаюсь к выходу из конюшни и вслепую, куда угодно, лишь бы подальше от этой всей жуткой мерзости…
 
…
- Анна, Анна, стойте! – кричит мне вслед Бауэр.
А бежать-то и некуда… уткнулась в ворота двора.
"Хельмута, срочно нужно отыскать Хельмута".
Взгляд около, игнорируя старика. Но вновь – бессмыслица.
- Анна, - громко, отчасти грубо рявкнул мне в лицо Фон-Нейман, отчего я резко перевела на него взгляд. Заледенела.
- Я надеюсь, что сей разговор останется только между нами. Верно?
Пристальный, изучающий мой взгляд ему в лицо, в глаза. И несмело кивнула.
Шепчу:
- Да. Как и то, что я видела Вас тогда на реке. Однако, - внезапно силы нахлынули на меня, подпитываясь отчаянием и возрождающейся дерзостью, словно призрак Ярцева передо мной. – Прошу, не ищите больше со мной встреч. По крайней мере, не на этой почве. Я не смогу сделать Вас счастливым, даже если бы и захотела. А сейчас… извините.
 
Уверенный шаг в сторону – и подалась к дому, на пороге которого раздался знакомый голос… моего верного спасителя-Доктора.
 
***
- Анна, так ты расскажешь, что там было? – едва слышно шепнула Беата и пристыжено улыбнулась.
Взгляд по сторонам, дабы убедиться, что никто нас не подслушивает, и что Адель занята своим делом, придвинулась я ближе к девушке (вновь приняться перебирать крупу).
- Не это важно, а то… кто он, и почему Вы так убеждали меня его сторониться.
Вздернула бровями Знахарка в удивлении, недовольно скривилась. Шумный вздох.
- Это - тот случай,  когда мало у человека отобрать всё, что у него было, дабы дать телу и душе обрести путь праведный. Нрав, хватку – невозможно искоренить худосочными (в его случае) обетами… послушания, бедности и целомудрия. Разные о нем ходят слухи. Но зачем слова, когда и так видно. Будучи полностью частью Ордена, он всё равно умудряется расставлять свои сети по всему Цинтену и его округе. Если за твоим Генрихом ходит добрая слава как о Покровителе Бальги (не знаю, может, дело, конечно, в приближенности к Комтуру), то об этом человеке сложно судить как о набожном и бескорыстном служителе Ордена. Потому то, чем именно ты могла заинтересовать столь… алчного человека, что ему нужно от тебя, пугает не на шутку. Будь осторожна, молю.
- Да что тут думать? - внезапно гаркнула громко, обличая нас с Беатой, Адель и тотчас с громогласным стуком поставила, взгромоздила таз с водой на стол перед нашими мисками. – Ясно, как божий день: новая, милая мордашка, сирота, никто не заступиться. Слава дурная: без памяти, да еще немного того.  Попользуется – и бросит. Попортит… как не одну уже тут. А там, гляди, снова на реку побежит топиться…
- Снова? – обомлела я.
- Побойтесь Бога, Адель. Такие речи, да еще о ком?!
- А то Ваши, Беата, лучше. Молчали бы, дуры. А нет, охота языками почесать – вот и чешите по существу, а не все почему да почему. Потому, - резвый лязг – закинула тушку курицы в воду, отчего брызги тотчас полетели на нас. Поморщились. – Хочешь – играйся, побудешь счастлива и в шелках, сколько там ему… заблагорассудится, а не захочешь – порицания и гонения жди. Не отступится он просто так от своего. Не тот он человек. Ведь иначе никогда бы из низов не дополз до вельможи, а как тевтонцы пришли в его двор – так и до риттербрюдера, состоящего в совете командорства, и главы каммерамта выбился. Думайте, девки, думайте и по делу говорите. А не просто, воду в ступе толчете.
 
 
***
- Беата… - несмело позвала я Знахарку.
- А? – живо сделала полуоборот ко мне, хотя все еще перевязывает хворого. Взгляд на мгновение в очи…
- Ты думаешь, Адель правду сказала? – шепчу, тщательно подбираю слова, чтоб не наговорить лишнего при сторонних.
Скривилась в негодовании девушка, неуверенно пожала плечами. Колкий взгляд, украдкой на меня.
- Вполне вероятно. Очень даже… вполне.
Поежилась я от услышанного. Дернулась немного назад.
- И что мне делать?
Смолчала, виновато поджав губы. Закачала головой. Опустила взгляд.
- Не знаю, надо думать. Надо думать…
 
***
- Фух, Беата. Я уже думаю, что мы больше переживаем, чем есть на то причины.
Криво усмехнулась Знахарка. Погладила несмело меня по макушке.
- Дай Бог, Анна. Дай, Бог.
И снова тяжелый вздох. Взгляд около и снова на девушку.
Едва слышно шепчу:
- Уж лучше бы ты и вправду была бы ведьмой, тогда не так страшно было бы.
Смеется.
- Мы и так справимся. Не бойся.
 
***
И снова река. И снова сидим на берегу, стирая белье. А мысли тугим узлом завязываются в голове жуткой обреченностью.
- Беата, - несмело зову девушку.
- Слушаю, - мило улыбается мне подруга моя невольная, мое спасение и единственная отрада… и первая после ухода Ани.
- Помнишь, ты меня… однажды спросила, кажись даже, в тот вечер, когда Бауэр со своей животиной к нам последовал,… что я оговорилась о прошлом, и не вспомнила ли я чего-то… из него?
Обмерла Знахарка. Даже руки забыли свое дело. Пристально всматривается мне в глаза. Но еще мгновения и, немного отойдя от шока, принялась вновь теперь простыню.
- Помню, - едва слышно прошептала та.
- Так вот и я… помню, - криво улыбаюсь.
И вновь… полный ужаса и потрясения взгляд. И снова заледенеть, оторопеть, как статуя.
- Причем, - решаюсь дальше продолжить, бросая взор по сторонам, убеждаясь, что никто не подслушивает;  наклоняюсь к ней ближе и едва ли не в лицо, – совсем не то, что ты, и что остальные, ожидаете услышать.
Тяжело сглотнула скопившуюся слюну Беата.
- Ну? И кто ты?
Закачала я головой.
- Это - не столь важно. Правильный вопрос – откуда я. Да беда в том, что даже я не знаю ответа. Помня, практически, всё, что было со мной в прошлом,… сие так и остается для меня загадкой. Мир, в котором я раньше жила и который так хорошо помню, знаю, – совершенно переменился. Словно исчез, полностью уступив место для вашей… вселенной. Но что самое страшное, я не могу никак окончательно понять: то, что меня, нас, ныне окружает, – это моего мира будущее, прошлое, или, вообще, нетронутая параллель. Согласна, безумно звучит… Однако, мне кажется, ты меня поймешь. Ты и только ты. Ни Генрих, такой лояльный, ни Хельмут, такой открытый и добродушный. А только ты – такая же отвергнутая этой жизнью, как и я... за наше внутреннее мировоззрение.
Я не знаю, ведьма ты или нет, - еще тише шепчу. – Но и мне всё равно. И совсем не от того, что в мое время к этому даже с любовью относятся.
(втянулось ее лицо, округлились очи, молчит)
Дело в другом. Ты – добрый человек, и я верю в тебя, какими бы ты знаниями и талантом не обладала. И дело даже уже не в схожести наших ситуаций. Я восхищаюсь тобой, ведь, не смотря на возможности и власть, что тебе дана, ты используешь всё с умом, аккуратно, бережно. Тебе не понаслышке знакомы слова самоотречение, самопожертвование. Это у вас с Хельмутом на двоих. В то время как я, ты даже не представляешь, - насколько эгоистична. И всё то, что вам