уехать из села нетрудно, наоборот, это значит устроить себе и своей семье лучшую жизнь. В городе же он будет таким же наёмным работником, только условия труда легче, чем в деревне, да жизнь более удобная. Потому и уезжали.
Таяла русская деревня, будто чахоточный больной. Послеперестроечный кризис стал для нашей деревни предсмертной агонией. Уже все кто мог, уехали из деревни. Остались лишь старики да полностью опустошённые и безразличные к своей судьбе люди.
В середине девяностых годов была проведена вроде бы правильная, умная и справедливая земельная реформа. Каждый колхозник, в том числе уже неработающие пенсионеры, получил имущественный и земельный паи, которые согласно закону можно было выделить в натуре, то есть получить свой собственный участок земли, скота, техники и других средств, и таким образом стать фермером. Но было уже слишком поздно. Фермерами решились стать очень немногие, ибо мало кто уже хотел вообще работать и зарабатывать тяжёлым сельским трудом, даже если и на себя. Столетия рабства, а особенно коммунистического рабства, для русского крестьянина не прошли даром, к концу советской эпохи напрочь отбив у большинства энтузиазм к работе. Но и кроме этого слишком тяготно было получить свой участок земли в натуре, и очень сложно выделить себе какую-то технику. Новоявленные фермеры столкнулись и с административными трудностями, и с сопротивлением колхозного начальства, и даже с сильным недовольством односельчан, как кулаки при Столыпине. Помимо этого весь экономический кризис девяностых годов обрушился на них, совершенно неготовых к этому. Где взять деньги на подготовку техники, на проведение посевной, а потом уборочной, на обработку почвы, как выгоднее продать продукцию?
А ведь чтобы произвести продукцию, фермеру нужно правильно организовать севооборот, обеспечить скот оптимальным рационом, следить за здоровьем скота. Самое же, возможно, главное, правильно рассчитать, какую продукцию выращивать выгоднее всего. То есть должен быть фермер одновременно и агрономом, и зоотехником, и ветеринаром, и инженером-механиком, и водителем-механизатором, и хорошим экономистом, да вдобавок бухгалтером, чтобы сдавать всевозможным государственным органам массу различной отчётности и не забыть вовремя заплатить налоги. Так что остались фермерами единицы. Десять лет проработав в агропромышленном комплексе, окончив сельскохозяйственную академию, я не только лично не встречал ни одного фермера, но даже не слышал о них в своей родной области, если не считать фермеров-пчеловодов! Может быть и есть они где-то там, да только это не крестьяне-единоличники, а работающие в форме крестьянско-фермерского хозяйства предприниматели-собственники большого земельного участка, нанимающие работников. Всё то же самое, как в торговле или на производстве, лишь одно название – «фермеры». На самом же деле и не фермеры они никакие по сути дела.
Если сто лет назад небольшие крестьянские хозяйства, выделившие себе отруба в соответствии со Столыпинской аграрной реформой вполне могли быть процветающими и успешными, то сегодня небольшие хозяйства, если только они не специализируются на каком-то уникальном или редком производстве, например том же пчеловодстве, не могут существовать в принципе, поскольку по определению обречены на разорение. За прошедший век аграрная наука и научно-технический прогресс шагнули настолько далеко, что один человек для эффективного производства сельхозпродукции должен или сам владеть хотя бы на минимальном уровне (среднее специальное образование) множеством сельскохозяйственных профессий, или вынужден нанимать соответствующих специалистов, что непосильно для небольшого фермерского хозяйства. Для успешной конкурентной борьбы и прибыльной работы минимальный масштаб сельхозпредприятия сегодня должен соответствовать размерам среднего советского колхоза.
В соответствии с реформой девяностых годов можно было объединить свои паи с другими и создать на базе колхоза сельскохозяйственный производственный кооператив (СПК) или сельхозпредприятие иной организационно-правовой формы. Большинство колхозников так и поступили – отдали свои паи в новые предприятия, тем более что во многих случаях так было рекомендовано (велено) местным начальством в виде районных властей и председателей колхозов, которое имело свои виды на эти самые паи.
Дальше же, на протяжении последних двадцати лет открыто происходила полная вакханалия разбоя и грабежа крестьян. То самое ушлое начальство, убеждавшее колхозников объединить паи и сохранить предприятия, стало их скупать, в основном за бесценок, кого просто уговаривая, кому угрожая. У многих крестьян, пользуясь их пагубным пристрастием к алкоголю, за пару бутылок дешёвой водки можно было взамен получить паи в несколько гектаров земли и на сотни тысяч рублей имущественных паёв (прав на общее имущество). Часто, даже уже в начале нового века, у бывших колхозников просто внаглую грабили землю у всех на глазах, незаконно осуществляя межевание, оформление права собственности, перепродавая по нескольку раз. В конечном итоге земельный участок оказывался в собственности у конечного, добросовестного по закону приобретателя, или его доверенных лиц, по справедливости же который являлся преступным грабителем. Всё это могло происходить, да происходит и сегодня даже при обнародовании такого беззакония в средствах массовой информации (СМИ)!
Колхозники же, будучи экономически неграмотными, как и и почти все мы в то время, не видели в своих паях особой ценности. Тем более только что, осенью 1992 года, на их глазах происходила выдача приватизационных чеков всем гражданам России, которые отнюдь не сделали их более богатыми. У крестьян, которых веками грабило и обманывало государство, особенно в советский период, можно сказать на генетическом уровне закрепилось недоверие к любым государственным реформам. Государству не верили.
Председатели СПК, где в одиночку, где с помощью главных специалистов (главного бухгалтера, главного экономиста, агронома, зоотехника, главного инженера), бессовестно разворовывали возглавляемые хозяйства, получая так называемые откаты и при каждой продаже, и при каждой покупке, постепенно переводя таким образом активы хозяйства в свои личные средства. На эти средства они затем создавали новые предприятия, где уже был один или несколько собственников, куда в конечном итоге переводилось и имущество, в том числе земля, и весь коллектив работников. Так появлялись у всей бывшей колхозной земли, или большей её части, и остального имущества – скота, семян, техники, зданий и сооружений новые владельцы. Обворованные же колхозники снова оставались ни с чем, даже не почувствовав вкус частной собственности.
Многие сельхозпредприятия постепенно скупались предприятиями-сельхозпереработчиками, которые в послеперестроечное время оказались довольно в неплохой экономической ситуации. В центральночернозёмных областях и на юге России скупкой земли активно занимались и крупные предприниматели, пришедшие в сельское хозяйство из других отраслей, так как даже на Русском Севере сельское хозяйство при разумном ведении дела и вложении больших средств даёт неплохую прибыль. На юге же, особенно в Черноземье, сельское хозяйство вообще является очень прибыльной отраслью, вопреки расхожему времени. Многие олигархи, не зная, куда ещё деть свои деньги, активно скупали наиболее ценные земли в Черноземье.
Таким образом сегодня большинством сельхозугодий владеют не крестьяне, а отдельные частные лица-предприниматели. Причём у некоторых из них, олигархов-миллиардеров, в собственности находятся тысячи квадратных километров наилучшего чернозёма! В России по сути возродились крупные помещичьи хозяйства, появились невиданные доселе латифундии, какими бы агрохолдингами они не назывались. Крестьяне же как при коммунизме были наёмными работниками, так ими и остались, только сейчас их легче уволить и нанять других. А новоявленные земельные магнаты меряются количеством деревень и «крепостных», как они называют между собой своих наёмных сельскохозяйственных работников.
Какую там статистику приводили нам советские школьные учебники, подчёркивая несправедливость владения землёй помещиками? К началу ХХ века на 10,5 млн. крестьянских хозяйств (настоящих крестьянских хозяйств, не нынешних сельхозрабочих!) приходилось 75 млн. десятин земли (1 десятина примерно равна 1,09 га, т.е. это около 82 млн. га), а на 30 тысяч помещичьих – почти столько же, 70 млн. десятин (около 76 млн. га). Чем же сегодняшняя статистика земельной собственности отличается от прошлой, столетней давности? Отличается кардинально, так как сегодня крестьяне фактически вообще не владеют землёй, за исключением приусадебных участков, да кое у кого сохранились ещё паи, практически бесполезные, которые уже наверное и в принципе нельзя выделить в земельный участок в натуре. Исторически круг замкнулся. Что имели сто лет назад, к тому и пришли, только во сто крат хуже! Впору вновь, как сто лет назад поднимать вопрос о ликвидации крупного помещичьего землевладения и передаче земли крестьянам. Хотя уже некому передавать – многочисленным сельским жителям на плодородном юге России и в Черноземье, давно уже оторванным от традиционного сельского уклада, земля уже не нужна, их миросознание наёмных рабочих укоренилось слишком прочно. На Русском Севере же землю передавать просто некому, ибо все кто мог, давно уехали из деревни. Крестьянство России как класс было уничтожено ещё при коммунизме и его не воскресить. А вот помещики возродились заново.
Может быть даже новые помещичьи хозяйства – не самое плохая судьба бывших колхозов. Ведь, например, в Нечерноземье, где сельское хозяйство на порядок менее выгодно, чем в каком-нибудь Краснодарском крае или Воронежской области, большинство колхозов (СПК) просто разорились или обанкротились, часть преднамеренно, часть из-за неумения вести хозяйство в рыночной экономике новыми помещиками. Всё, что можно было продать – зерно, скот, технику, продано. На Вологодчине или Вятке с их скудными дерново-подзолистыми почвами огромные территории запустели и брошены, особенно вдали от дорог. А если учесть, что и дорог там практически нет, можно представить масштабы разорения. Капитал пока до этих мест не добрался – земли скупаются постепенно, с Юга на Север, и только Бог знает, когда эти земли будут прибраны загребущими руками новых богатых. Здесь все, кто мог и хотел, давно уехали из села.
Бывает, едешь в тёмное время по бесконечной вятской лесной пустыне, и ни одного огонька на многие вёрсты вокруг. И вдруг случайно мелькнёт слабый свет в какой-нибудь ветхой избушке, и наведёт тебя на размышления, что вот, наверное, доживает там свой срок какая-нибудь бабушка, забытая всеми родными, или вовсе их не имеющая, не захотевшая уезжать со своей родины, да и некуда ей уезжать. Любимый ушёл на Войну, да так там и остался навсегда, как и почти все мужики из их деревни. Только и осталось от него
