своем собственном беспросветно тоталитарном ключе.
А это, в свою очередь, означает, что все его трезвые расчеты включали в себя, в том числе и всякое отсутствие где-либо непосредственно рядом уж с ним поистине настоящих, сильных духом талантливых военных.
А все потому, что как-никак, а могли бы те действительно опытные в военном деле люди даже и ненароком, чисто же невзначай его все-таки сколь весьма действенно свергнуть с того самого донельзя высочайшего его постамента.
И это одно, лишь то совсем уж задарма обсыпанное золотом больших звезд псевдогероическое ничтожество Жуков, и вправду никакой хоть сколько-то вполне серьезной опасности для него и близко так именно что совсем вовсе не представляло.
Однако товарищ Сталин был, единственно что, мудрым политиком и гениальным интриганом…
В делах же военных он был туп и глуп, и ничтожен, а тем и оттенял он собой все российское войско, как говорит пословица: каков поп, таков и приход.
371
А ведь Лев Толстой в его «Войне и мире» совсем не лукавит, говоря про то, что русская армия победила всесильного гения Наполеона, будучи его в два раза слабее.
И то российское войско действительно было неопытно, плохо обучено, а все-таки наиболее главным и истинно существенным тут было как раз именно то, что состояло оно тогда из людей действительно знавших, что такое железная дисциплина, а это и есть тот внутренний стержень, на котором буквально всегда держится… всякая армия.
Лев Толстой, «Война и мир».
«Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства».
372
Ну, а все те вовсе на редкость сколь беспочвенные россказни о Красной армии, как об армии слабой в смысле всей своей крайне так никудышней дисциплины...
Нет, уж нечто подобное — это чисто так разве что только навроде глупых рассказов про тех медведей, которые, видите ли, до того еще вовсе ведь неторопливо разгуливают по самым разным русским городам.
Русский солдат лучший в мире, и это было доказано на деле, а не на праздных словах.
Однако на Западе ничего подобного попросту вот никак явно не признается, причем так оно, в том числе и поскольку, что сам сатрап СССР всегда сколь еще беспардонно крошил в мелкую труху весь тот великий авторитет своего же солдата.
Ведь говорить о нем ту сколь еще доподлинно так настоящую правду ему было попросту более чем однозначно вовсе-то совсем не с руки!
373
Советским бонзам и вправду было сколь еще попросту уж до чего совсем этак более чем неотъемлемо нужно разом скрыть все следы своей донельзя грязной внешней политики!
А как раз именно для того и надо было им и впрямь до чего беззастенчиво напялить именно на свою бравую рать тришкин кафтан с дырками, через который наружу и лезло все в нем наиболее же откровенно дурное: — неопытность, наивность, серость и невежество.
Этот общий образ, целиком состоящий из одних разве что наспех выдуманных штампов, и стал затем чисто ведь трафаретным обликом русского солдата – причем поболее всего именно из-за всех тех героико-комических стараний коммунистической пропаганды.
Еще раз повторяемся: все это было именно так и никак не иначе!
374
И в этой мерзкой грязи всех нас изваляли (безо всякого разбора по какому-либо национальному признаку) совсем не те где-либо вдали от родных берегов уцелевшие, недобитые нацисты, а та самая Советская власть, что всегда так и божилась и беспрестанно же клялась, что она и есть будто бы власть рабочих и крестьян.
Ну, а на самом-то деле, крестьяне и рабочие являли собой одну лишь рабсилу, существующую на белом свете только лишь во имя до чего еще весьма уж донельзя насущного осуществления всяческих безмерно великих коммунистических идей.
Скотный двор из державы, устроив, большевики простых людей за смазочный материал для вражеских штыков вполне этак наглядно во всем почитали.
Хороший хозяин и с вьючным животным столь чудовищно жестоко ввек ведь вовсе не стал бы подобным образом никогда обращаться…
И все это было и будет никак не иначе, а только поскольку, что не один даже и наиболее жестокий мучитель бессмысленных тварей вовсе не станет себя проявлять именно тем садистским образом, как один человек сколь принципиально будет готов обойтись с другим человеком, которого он, быть может, что и вполне уважает.
375
А уж Советская власть в этом вопросе до чего еще превзошла буквально так всех тех своих близких и далеких предшественников, включая и египетских фараонов.
На войне это почувствовалось особенно остро.
Народная героиня Зоя Космодемьянская за линией фронта занималась поджогом сел, в которых квартировались немцы, но жили там и русские бабы с малыми детьми.
Гитлеровцев в ихнем глубоком тылу надо было отстреливать, устраивать диверсии поездов, но поджигать свои же деревни, даже если они были захвачены противником…
Нет, то было бы вполне правомочным деянием лишь в том единственном случае, кабы там, кроме полицаев и членов их семей, никого бы более совсем этак явно попросту и не оставалось.
376
А иначе чего это вообще граждане, собственно, так выходит в той-то самой родной стороне, лишь временно лютым врагом наскоро оккупированной…
Вся мужская половина семьи льет свою кровь на фронте, ну а женщин, стариков и детей свои же хитростью выгоняют вместе с фрицами на лютый мороз.
Никто вот, кроме вурдалаков-большевиков, до этакого лютого зверства никогда бы ни в жизнь вовсе-то не додумался!
Потому что куда это, кому-либо иному из всех тех злосчастных гениев подчас по-детски наивной, хотя и безмерно нечестивой нечисти, до этих совсем уж неуязвимых при помощи логики херувимов вселенского зла, с их абсолютно так явным безразличием ко всякой напрочь чужой человеческой жизни.
Правда при всем том никак не подлежит сомнению, что та храбрая и милая девушка нисколько не была виновата во всем том, что в древнем Кремле засел упырь, относящийся почти ко всем своим значительно хуже и суровее, чем к любым чужим врагам.
Поскольку для него именно свои и были, куда несоизмеримо пострашнее любых тех чужих.
377
И, кстати, очень даже многие факты, имеющие прямое или хоть сколько-то косвенное касательство к темным (во всех смыслах) временам Второй мировой войны, попросту никак не могут оказаться на деле доказанными при помощи каких-либо документов, ибо их зачастую попросту не существует.
Еще Салтыков-Щедрин в его книге «История одного города» упоминал об этой очень уж древней, а главное, «доброй» российской традиции.
«Начались справки, какие меры были употреблены Двоекуровым, чтобы достигнуть успеха в затеянном деле, но так как архивные дела, по обыкновению, оказались сгоревшими (а быть может, и умышленно уничтоженными), то пришлось удовольствоваться изустными преданиями и рассказами».
Или вот они весьма скудные сведения из несколько уж более современного источника. Иван Ефремов «Час быка»
«Каждый период правители старались представить таким, каким хотели.
– Есть ли возможность добыть подлинные факты?
– Лишь косвенным путем, в рукописных мемуарах, в литературных произведениях, избежавших цензуры или уничтожения».
378
Товарищ Сталин преотлично, то понимал, что коли его тоталитарный режим некогда и будет в некоем том еще никак не определенном будущем всецело сменен тем весьма же старательно действующим именно умом, а не дубиной демократическим строем…
Да вот, однако, не все ли едино, судить о его государственных деяниях будут именно по тем многочисленным бумагам, которые он некогда разве что ненароком собственноручно подписывал.
Сталин был опытным конспиратором и довольно-таки многие свои приказы отдавал как бы невзначай за обедом, в самой что ни на есть устной форме, да и свидетелей тоже не жаловал, всегда старался их на тот свет, в вечное безмолвие навеки спровадить.
А как раз, потому следуя всему тому ранее вышеизложенному, можно лишь только смутно догадываться, исходя из тех более чем крайне неблаговидных сторон личности генералиссимуса Сталина, об тех так и оставшихся под покровом тайны его необычайно как всегда ярых действиях во время той навеки оставшейся в памяти поколений Второй мировой войны.
