раз явится, чтобы выпросить у них денег на выпивку.
К этому времени для персонала больницы был построен двухэтажный, шестнадцати квартирный дом. Барак, где ранее, много лет, ещё, до начала войны проживали Анна Васильевна и Серафима Петровна, пошёл на слом. И им, к их великой радости была выделена однокомнатная квартира на первом этаже, в той самой "знаменитой" теперь хрущобе, так позднее злые языки обзовут подобного типа строения. Особенно много по этому поводу злословили псевдодемократы и псевдо реформаторы времен горбачёвской перестройки, когда обещаниями мыслимой и немыслимой халявы наводили "дымовую" завесу, чтобы захватить власть, как будто поверившим им тогда людям, эти вурдалаки предоставляют что-то лучшее теперь, в том числе и жильё. А тогда новосёлы тех далёких времён искренне радовались, покидая перенаселённые комнаты, холодные и сырые полуподвалы и бараки.
Это теперь, спустя много лет, откуда-то выползшая, теперь-то, уже многим понятно, откуда, явилась каста нелюдей, представляющих собой тупую спесь утопающих в мотовстве и роскоши, пресытившихся всем, злых и циничных людей. Воплотившихся в сказочных героев прошлого – Кощеев Бессмертных и Чудо юдищ, терзающих и поныне святую Русь и изгоняющих русский дух с этой Земли, понастроившие здесь свои логовища – дворцы и замки в стиле внеземных цивилизаций. А их бессмертные души вместе с награбленным богатством покоятся в тридевятом царстве, за синим морями и высоким горами.
А кто же это? Ах да, это всё те же, доморощенные воры, взяточники, бандиты и аферисты, казнокрады захватившие обманом и вероломством власть. И беззастенчиво грабящие теперь богатейшую и несчастную страну, сбившись в мафиозные кланы, как волки в стаи. Они парализовали экономическую жизнь страны, возвращая тем самым её на круги своя, в новое средневековье с подвалами, сараями, избушками и, если понадобится, и цепями для всех остальных людей, не вымершими пока ещё, перечеркнувшие судьбу страны, лишившие её всякой перспективы на будущее. Ничего не поделаешь, если мир прогнулся под воров и мошенников и нет в нём места ни разумному ни доброму. Так эта не жизнь наступает на жизнь, так абсурд наступает на здравый смысл.
Победили наконец-то Чудо юдищи и Кощеи Бессмертные наших Иванов богатырей, призвав себе на помощь Змия Зеленого. Не питает больше Земля своей силой чудесною Иванов, и бегут они теперь обессилившие и трусливые с Земли своей куда глаза глядят, да всё больше на погосты, истерзанные Змием Зелёным, сподвижником Чудо юдищ и Кощеев бессмертных, обезумевшие и утратившие смысл бытия своего на Земле своей. Задарма, без боя сдают её теперь Чудо-юдищам и Кощеям Бессмертным. Крепко помог Змий Зеленый Чудо-юдищам и Кощеям Бессмертным в их смертельной схватке с Иванами-богатырями. Празднуют великую победу в своих логовищах, утопающие в мотовстве и роскоши алчные Чудо-юдища и Кощеи Бессмертные, изгнавшие с этой Земли русский дух с его носителями Иванами. Победили волки лютые, их времена пришли, разгромили вероломством и предательством страну, и сдали её на дальнейшее растерзание внешнему хищнику.
Воплотившаяся теперь нечисть потустороннего сакрального мира, конечно, не имеет отношения к нашему Ивану. Его мировая линия (линия его жизни) и мировые линии воплотившейся, уже позднее нечисти, никогда, ни во времени, ни в пространстве не пересекались. Мировая линия Ивана давно, задолго до начала процесса воплощения всей этой нечисти, до возникновения их смрадного мира, ушла в небытие, сошла на нет. А этот "потусторонний" мир с воплотившейся нечистью, с его ужасами ада уже совсем рядом и стремительно наступает, завоевывая всё большие пространства в нашем мире, проникает в каждого, выедая из него добрые и разумные, естественные начала.
Ну, а теперь поправим сдвинувшиеся пространственно-временные координаты, чтоб стало возможным вернуться из того жуткого, "потустороннего" мира с воплотившейся в нём нечистью: с Кощеями Бессмертными и их несметными богатствами, в тот обыкновенный земной мир, и продолжим повествование о нашем грешном Иване.
Сколько бы ни зарабатывал Иван, денег на выпивку ему всегда хронически не хватало, и поэтому, иногда редко, иногда часто, чтобы раздобыть их, он приходил к Анне Васильевне и Серафиме Петровне, уже давно распознавший их кроткий и покладистый нрав. Те, чтобы, скорее избавиться от столь нежеланного гостя, грубо и нагло вымогавшего у них деньги, почти всегда давали ему небольшое их количество, всегда хватавшего на стакан водки, если с кем-то удастся строиться, или на бутылку политуры, если не с кем строиться.
Постепенно, с годами, хронически и зверски пьющий Иван начал утрачивать своё мастерство. Уже на шестом десятке, ближе к последним его единицам, прожитых им лет, не мог он, как прежде, долго и методично трудиться над сложным изделием, требующим большого терпения и внимания. Всё меньше брал заказов на изготовление какой-либо мебели. Всё учащались алкогольные психозы, доводившие его до исступления. Всё больше утрачивал он связь с окружающим миром. Чаще стал приходить к Анне Васильевне и Серафиме Петровне, чтобы получить с них денег на выпивку. Пытались они однажды воспротивиться и отказать ему в выдаче денег, заявив, что денег у них больше нет. Тогда озлобившийся, пришедший в ярость Иван стучал своим огромным кулаком по столу. Требовал развязать какие-то чулки, якобы в них уйма денег, и выдать ему, лишь самую малость, на стакан водки, проявить тем самым, как он выражался, какую-то человечность, иметь к нему жалость и сострадание, и тем самым спасти его от неминуемой гибели. И слышать не хотел их очередные возражения о том, что у них нет денег. Он злобно рассуждал, в виде какого-то силлогизма, надеясь убедить и склонить их к выдаче денег, уподобившись при этом, философам древности Платону или Сенеке – я пью, у меня денег нет, вы же не пьёте стервы, у вас их полно… – поливая далее их обильным потоком матерной ругани, требуя своего.
Не только им, даже их маленькой, убогой квартирке с низкими потолками и маленькими кухонькой и коридорчиком досталось на этот раз от этого грубияна. Раскрыв настежь входную дверь, он злобным сарказмом громко, раздражённо говорил, видимо для того, чтобы сидящие на подъездных скамеечках старушки, и по моложе всё слышали, – это что за строители?! Они, что построили?! Злобно вопрошал он. Такой крохотный и совсем узкий коридорчик в прихожей, из двери комнаты сразу стена, здесь косяк! – злобно, ударив ладонью по дверной коробке – там косяк! – показывая на внешний угол, образованный стеной коридорчика, переходящего в прихожую с входной дверью. Очевидно, что прихожая, как продолжение коридорчика, не является самостоятельным помещением. Она есть продолжение того самого, таким образом сработанного, не дающим многим покоя коридорчика, переходящего сразу же в кухню. Сэкономлен каждый сантиметр площади. Это и послужило поводом, столь злобного и циничного выпада Ивана, продолжавшего, и далее свою злобную критику тех строителей – ну и построили…! Сопровождая свой апофеоз ещё и матерной руганью, – они подумали бы, когда проектировали и строили, о том, как я буду выносить гроб с моей "любимой" тёщей отсюда…! – особо выделяя едким, саркастическим тоном своего голоса слово "любимой". – Да я же никак его не вынесу отсюда, разве что в окно, хорошо, что первый этаж. Слышавшие его столь необычный монолог сидящие на скамеечке у подъезда старушки, изобразив на лицах щучье недоумение, лишь молча, переглядывались, неодобрительно покачивая головами. Перепуганные и удручённые столь циничной и хамской выходкой Ивана и устыдившись находящихся на улице людей, слышащих весь этот вздор, Анна Васильевна и Серафима Петровна тут же вручили ему требуемую им сумму денег, только чтоб скорее этот демон и грубиян покинул их жилище. Однако не пришлось Ивану выносить гроб с "любимой" тёщей ни в окно, ни в дверь, "любимая" им тёща пережила его почти на девять лет и умерла, не дожив один месяц до девяноста двух лет.
Где-то в середине или конце зимы, как только минуло Ивану пятьдесят девять лет, Иван серьёзно занемог. Его нутро перестало принимать и перерабатывать даже "благородное" пойло, не говоря уже о суррогате. Сломалось в нём что-то и отказало, вышло из строя и ремонту уже не подлежало, как ни старался он, предпринимая самые отчаянные попытки влить, вогнать в нутро эту мерзкую и опасную, но так страстно желанную и необходимую ему жидкость. Его нутро, не подчиняющееся более его желаниям, упорно, как будто браня и упрекая его за безжалостные экзекуции, творимые над ним, шумно, с каким-то звериным рыком, извергало и изрыгало всё до последней капли обратно, причиняя ему большие страдания. Для Ивана наступило тяжелейшее состояние, когда он не мог пить, и не мог не пить. Пришло, наконец, время его агонии, да что там его, весь цивилизованный мир бьется в агонии, под дьявольской поволокой алкоголизма, теряя смысл своего Земного бытия.
Обследование в клинике выявило у Ивана неизлечимое заболевание – рак легких. Жизнь будто посчитала, что мало он страдал, и добавила ему страданий ещё. Каждая проходящая ночь была теперь, как пытка. Внутри всё, будто адовым огнём выжигало. Словно дьяволы за все его прегрешения в этой жизни у него в груди развели адову топку и постепенно в ней сжигают всё его нутро, доставляя ему нестерпимые адовы муки, чтобы самим глумиться, глядя на то, как от нестерпимых физических страданий томится душа, так безжалостно истязаемого ими грешника. Иван жестоко страдал, терпел сильные боли, постоянно возникающие у него внутри, на первых порах имел ещё какие-то надежды на благополучный исход, не зная ещё о своем диагнозе, как приговоре на смерть. По истечению времени Иван всё явственнее понимал безнадёжность своего телесного состояния, и иллюзии на благополучный исход постепенно оставляли его сознание, они замещались теперь страшной правдой, пониманием скорой и неизбежной смерти. Из-за тяжелейших физических страданий, вызываемых смертельной болезнью его измученной плоти, теперь уже постоянно, ежечасно сопровождающих его и днём и ночью, сравнимых только с пыткой в застенках средневековой инквизиции. Где садисты-инквизиторы в своих пытышных с упоением истязают свои жертвы, подобно демонам истязающих грешников на кругах ада. После таких жестоких мучений одолевающих его, он уже многие месяцы не употреблял алкоголя, бесовского пойла. Его одряхлевшая, измученная тяжёлой болезнью плоть не могла справляться с ним. Его сознание или душа стали освобождаться от тяжёлой, дьявольской поволоки алкоголизма, он стал, может быть, не понимая этой причины, духовно преображаться.
Он, пока не умирая, стал другими глазами смотреть на этот грешный мир и на самого себя. Будто сам дьявол надумал преобразить его, снять с него алкогольный дурман, которому он долгие годы был подвержен, для того чтобы перед отправкой его в мир иной, с ним преображённым, приведённым в состояние здравого ума и твёрдой памяти, послушать его – его стенания, и ещё больше
