"Время Лиха"

эту развалюху, потом обменяли тот дом на такую же развалюху за гроши…
   - Похмелиться надо было…
   - Вот-вот. Так ещё детей подбросили. Уселся мордоворот, сала требует. Потом прицепился, чтоб Кирилловна им свой телевизор отдала. Тут уж и я не выдержала… - рассказывая, Дарья легла в постель и глубоко вздохнула, словно с одеждой сбросила с себя всё, что наслоилось за день: школьные заботы, переживания из-за овечки, тревогу за супруга…
   Иван выключил свет и замер.
   - Муж, ты чего там затаился?
   - Даш, у нас что, сверчок в доме?
   - Да, заполз через открытую дверь. Я специально запустила.
   - Как громко поёт. Даже Шушеру не слышно, - Иван улыбнулся в темноте и пошёл к кровати.
   Некоторое время лежали молча, без движения, точно зная друг о друге, что не спят. Первой заговорила Дарья.
   - Никифоровы купили машину. Старую, недорого. В учительской обсуждали, так Кротова пошутила: «Есть «грузинский принцип»: десять лет в одних дырявых штанах, зато на «Волге». Есть «прибалтийский принцип»: все силы, все средства на то, чтобы построить дом, обязательно двухэтажный. И есть «русский принцип»: а, всё равно нет в жизни счастья, лучше всё пропить. Вот я и думаю: будет толк с того грузовичка, если мы его купим? Может, не он нас кормить-одевать будет, а мы его? На новый или просто хороший ведь денег всё равно не насобираем…
   -Не знаю, - не сразу ответил Иван и с минуту помолчал.- Деньги с бычка, свиньи, картошки ведь останутся. Даже когда всё к зиме купим… Если на дом отложить – до весны не долежат, разойдутся по мелочам… Лучше 
29
питаться?.. Голодного и за год не накормишь…
   - С одной стороны, все так делают. Вон Толик под залог квартиры взял кредит, продал родительский дом, гараж. Машину, где попало, ставит. Арендовал магазин. А с другой, крутится-вертится, а богаче за пять лет не стал.
   - Он же ЧП. Налоги платит. А я с государством связываться не собираюсь. Просто: продажа излишков с огорода.
   - Начнёшь больше садить – совсем согнёшься. И так здоровье уже не то… Мальчишек тоже жалко: ничего не видят, кроме работы…
   - Ты ж учитель литературы. Как там? «Эта привычка к труду благородная…»
   - О Некрасове плохо говорить не буду. Он призывал уважать труд народа. А вот в наше время то, что труд облагораживает человека и всё такое, придумали лентяи, те, кто сидит на шее простого человека и сочиняет всякие сказки пропагандистские.
   - Пашка спрашивает: «Пап, ты что больше любишь: окучивать или копать картошку?» А я ему: «Больше всего люблю лежать на диване и читать книгу».
   - Точно. По тебе вижу да и по себе тоже: труд уродует человека. Такой труд, как у нас. Ну, какой я учитель? Придёшь из школы, и начинается: корова, огород, сварить ужин, помыть посуду, перегнать молоко… Какое тут творчество?.. – Дарья вздохнула.
   - Вот именно, - усмехнулся Иван. – Работаешь, работаешь, на пять часов отвлеклась, в школу сходила, и опять: работаешь, работаешь… Говорят же: лучший отдых – перемена занятия.
   - Хороша перемена. У нас в школе у всех только и разговоров, что про дождь, про урожай, про цены на сметану и мясо…
   - Ладно, фермер-учитель, давай спать. Утро вечера мудренее.
Глава 3
   - Ты уже подоил корову? – удивлённо спрашивала Дарья мужа ранним
30
утром третьего сентября.
   - Подоил. Отвыкай от лета. Теперь тебе на работу, так что по утрам сам всё буду делать.
   - Тебе и без коровы хватит работы. Ладно, пошли завтракать, да мальчишек надо будить…
   - Подожди. Чего вчера такая расстроенная была?.. Я и заговорить с тобой боялся…
   В ответ Дарья вдруг побледнела и, опершись на жердь кошары, вздохнула:
   - Вот, муж, из школы меня собираются выгонять. Вчера приезжали из районо, выписали нам по первое число… И, главное, с коллективом не захотели говорить, а вызывали всех по одиночке. Мне сказали, что устроят такие проверки, что можно будет по тридцать третьей увольнять. Так, как вчера, меня ещё никто никогда не унижал. Обе как начали орать, я и слова не могла вставить. Обвинили меня в заговоре против губернатора. Ему, мол, и без того перед выборами достаётся, бедному. То проверка из Москвы по нецелевому использованию бюджетных средств, то сына, отправляющегося за границу, ловят на таможне с двадцатью тысячами долларов…
   - Неужели могут выгнать? А кем заменят?
   - Пошли в дом. Что мы разговариваем возле сараев?.. Могут. Например, доказать служебное несоответствие. Я же оценок липовых не ставлю, поэтому у меня «двоек» в журнале хватает. Они мне вчера прошлогодние журналы на моих страницах в лицо совали, эти две ведьмы… Лучше бы отменили второй год, а то хвастаются заботой о детях, а заканчивать школу с любыми оценками не разрешают, каждый обязан знать все предметы на «три». Выжимай из них, как хочешь…
   - И что, отменили вы забастовку?
   - Нет, никто не сдался. Все едины. Вас, говорят, забастовочный комитет, от увольнения защитим. Вообще, людям открылись глаза на власть после оскорблений этих двух посланниц и после того, как те наотрез отказались от общения с коллективом, хотя мы настоятельно приглашали их в учительскую… А наш шеф сдался.
   - Маринов?
31
   - Да. Тоже стал уговаривать отступиться… Народ ещё то взбеленило, что нас надули с этим разрекламированным повышением зарплат бюджетникам на пятьдесят процентов. Оказывается, это повышение только для федеральных служащих. Учителей, медиков оно не касается. А региональные власти, значит, могут повысить, если захотят.
   - Как же, захотят…
   - Вот-вот. Короче, расстроилась я вчера так, что всё из рук валилось. Вызывали-то прямо с уроков, а потом нужно было идти к детям с заплаканным лицом. Даже наши мужчины ходили после вызова «на ковёр», как побитые псы.
   - Лучше бы вы в суд подали. Сегодня одного запугали, завтра половина откажется бастовать…
   - Там видно будет. Надо ж когда-то начинать показывать, что мы люди, а не скот. И детям подавать пример. Представляешь, эти…посланницы ещё и стыдили нас за то, что требуем свою зарплату. Мол, в стране и так кризис, а мы его усугубляем. То есть, если требуешь соблюдать закон – значит, предатель родины. Не поймёшь: у нас демократия или фашизм… Ладно, об этом можно долго говорить, пора будить наших школьников. Мы и так вчера в учительской всё пережёвывали, пережёвывали. Никак не могли понять, зачем стране безгласные рабы…
   Иван никак не выразил своего отношения к происшедшему в школе. Они позавтракали всей семьёй, он напутствовал сыновей незлобивыми шутками, на которые те ответили, что оставляют всё хозяйство на него и чтоб смотрел в оба. Как и прошлым утром, Иван приказал себе не прозевать в обед участкового, который неизвестно где мотался по делам и вчера днём не заезжал домой. Иван не показал родным той душевной боли, которая вдруг накрыла его после рассказа Дарьи. Он никогда не прощал оскорблений ни в свой адрес, ни в адрес жены. Когда переехали в это село, тут же заткнул рты местным сплетницам, которые набросились насвеженькое и начали было перемывать косточки приезжим. Заткнул так, что его боялись до сих пор. Но сегодня он был бессилен: ехать в районо и скандалить за оскорбления, нанесённые без свидетелей, было, скорее всего, бессмысленно.
32
   «И на кой она работает на это садистское государство? – раздражённо думал он. – Хотя между школой и государством уже почти никакой связи. Учителя без зарплат да ещё несут в школы всё своё, потому что государство даже на ремонт махнуло рукой. Школа содержится деревней, в первую очередь своими работниками. А государство только делает вид, будто у него есть такая статья расходов: образование. Её, наверное, только на зарплаты чиновников и хватает…»
   С тяжёлым сердцем пошёл Иван копать картошку, надеясь, что работа даст облегчение душе, утомив тело. И действительно, поразмыслив некоторое время о чиновниках, о том, как они в точности выполняют приказы свыше и проводят политику государства, и что подавление забастовок – это, очевидно, сейчас и есть государственная политика, а не отсебятина районных боссов, Иван незаметно перешёл в совершенно другие материи. Ему вспомнилось, как они с женой мечтали накопить денег и проехаться по Золотому Кольцу. Всё время что-то мешало: то рождение детей, то всякие эксперименты в экономике, приведшие к тому, что Иван, строитель с тремя четвёртыми разрядами, остался безработным. Почему-то очень хотелось посмотреть действующие монастыри, узнать, действительно ли есть места, где порядочные люди строят жизнь по-своему, или там те же лицемерие и страсти.
   Мысли расширились до предположений, что неплохо было бы объединить все православные церкви: русскую, зарубежную и старообрядческую в какой-то один союз, который бы отодвинул в сторону формальные споры, до которых Господу, наверное, и дела нет, а занимался конкретными делами. Например, церковь могла бы сильно повлиять на то, чтобы преступники, отсидев в колониях, не возвращались обратно. Церковь должна взяться за самое трудное и неблагодарное, что не по силам властям: за тюрьмы, за молодёжь, инвалидов, бездомных. Тогда и в обществе к ней будет соответствующее отношение, и верующих станет в несколько раз больше. Осмотришься кругом – не видно ни государства, ни церкви, одна мафия. Разве что эпизодические шумные мероприятия для галочки и ради банкета…
Иванов огород занимал почти гектар земли: к положенным соткам он пригородил ещё изрядный кусок, благо участок на окраине упирался в густой орешник, переходящий в разносортный лес, который окружал Озеро. Здесь и напротив, через улицу, где он намеревался устроить настоящую усадьбу и даже начал строить свой, нормальный, вместо этого двухквартирного, 
33
бывшего совхозного, дом, Иван садил всё, что можно вырастить на земле, за исключением, наверное, только зерновых, требующих особой техники. Садил себе, скоту на корм, на продажу. Обрабатывал, кроме пахоты, всё вручную, так как тракторов в селе было мало. Оборонял от воров, которые свои огороды не возделывали, предпочитая жить за счёт чужого труда. Таких семей в деревне было немного, пять-шесть, но досаждали они изрядно, и, когда попадались по-крупному и шли в тюрьму, люди облегчённо вздыхали. Об этом и подумал Иван, бросив решать церковные проблемы, когда у самого забора увидел три выкопанные за ночь куста картошки.
   - Да, оскотинел народ, - вздохнул он.
   - И тебе доброго дня!
   Иван вздрогнул и посмотрел в сторону, откуда услышал приветствие. По заогородной тропинке с удочками шёл физик местной школы Николай Андреевич. Иван даже устыдился, как будто неожиданный путник подсмотрел его эмоции.
   - Здравствуй.
   - Да ты уже поздоровался. Картошку копаешь? Вернее, смотрю, докапываешь. Молодец. А у меня методдень сегодня, так решил порыбачить последний раз в сезоне. А то сейчас закрутится-завертится всё, за этой работой будет не до рыбалки.
   - А почему огородами, Андреич?
   - А вот не поверишь, Иван. Скажу тебе, но не для разглашения. Были у меня на лето спортивные тапочки на шнурках, так порвались вконец. Остались только полуботинки для школы, а больше ничего нет. Даже старую обувь всю сносил. Видишь, я ж босиком. По улице идти, сам понимаешь, стыдно: ещё ученики увидят. А отпускных, сволочи, так и не дали…
   Иван опёрся на столб забора,