МАТРИАРХАТЩИНА

нарушитель, – Вот Кондратий Альбертович и прислал меня...
 Вскипевшая яростью Люська в знак протеста остервенело запускает сквозь стекло в идиотистого сержанта черствым ливерным пирожком, и он тут же теряет признаки жизни...
 
 Тем временем пыхтящие и багровеющие от натуги Лукерья и Валентина, бахнув грамм по сто водочного допинга, оседлав табуреты и сцепившись ладонями облокоченных о стол рук, занимались армрестлингом.
 – С-с к-кем эт он-на там с-собачится? – услыхав люськины вопли, еле уловимо кивнула в сторону спальни Валюха.
 – А н-не б-бер-ри в-в голов-ву! – рывком укладывая валентинову руку на столешницу, простонала Лукерья, – Ей еще в войсках доктора запрещали пьянствовать. У нее же под хмелем мозги воспаляются и зверски глючат. Она, бывало, в угаре-то тако-о-ое(!!!) вытворяла.
 Ну чего? Проиграла? Задирай подол! Буду, как и обещалась, твою задницу слюнявить! Мое слово – кремень!..
 
 Тем временем Люська, доведенная лицезрением крылатого сержанта полиции до отчаянья, запускает в него пирожком!
 Стекло вдребезги, а негодника и след простыл!..
 Помараковав на образовавшемся студеном сквозняке, экс-десантница остывает мозгой и, озабоченно помотав бедовой головушкой, затыкает образовавшуюся прореху подвернувшейся под руку цветастой подушкой, наглухо задергивает занавеску и для пущей надежности навешивает на гардину плотное постельное покрывало...
 
 К тому времени худосочная хрычовка-контрабандистка, загерметизировав рот дряхлого муженька широченным скотчем, применила к нему ряд довольно-таки изощренных пыток: и, зажав в пассатижи пипку носа, произвела из нее подобие переспелой сливы; и поприжигала электропаяльником прыщи; и, вооружившись паровым утюгом, поразглаживала сморщенную целлюлитом пузень; и чуть ли не до потери пульса нащекотала ноздри дорогостоящим пером президентской курицы... Все тщетно(!!!): извивается старина, мычит и неистово мотает головой: мол, не брал я тех денег(!!!), хоть убей иль хоть сама тресни...
 
 Тем временем на кухне четы Огоньков елозились на четвереньках Валюха и Лукерья. Последняя, засунув голову под подол первой, страстно нацеловывала потное опопие. Валентина извивалась ужихой и умоляла не прерываться. Однако...
 – Лесбиянничаете? – прервал сладострастную экзекуцию надтреснутый голос возникшей на пороге облаченной в серый замызганный халат, растрепанной и утомленной пытками контрабандистки, в конце концов плюнувшей на деда и подавшейся на поиски последней покупательницы, – Лесбиянничаете(?!), говорю.
 – Не, это она у меня иголки от декоративного дикообраза из ягодиц удаляет. Присела на него в зоопарке нечаянно, – нашлась чем ответить Валюха.
 – А-а-а, – выказала понимание пришелица, – Лечение – завсегда дело хорошее. Здоровье-то дороже всего-о-о... О! – узрев под ногами водочный ящик, эвристически воскликнула хрычовка, – Это от нас! На-аше(!) снадобье... Ты что ли, диким бразом продырявленная, совсем недавно у нас водкою отоваривалась?
 – Я, – подымаясь в вертикаль на коленях, призналась Валюха.
 – Она, – подтвердила усаживающаяся на табурет сыто облизывающаяся и вытирающая губы тылом ладони Лукерья.
 – А де-еньги за проду-укт отдава-ала? – пытливо сощурив глазенки, прошипела старушенция.
 – А то как? – выпрямляясь в полный рост и поправляя подол, вопросом на вопрос ответила Валентина, – На дворе ж капитализм! А при нем и чирей бесплатно не садится!
 – А где тогда деньги?! – повысила голос самодеятельная дознавательница.
 – А тута, – суетливо вынимая из-под бюстгальтерного центра скомканные купюры, бесхитростно пролепетала Валюха, – Все здесь.
 – И как же ты их тогда отдава-ала(?!!!), если они у тебя между титек! – потрясая скукоженными возрастом кулачками, не на шутку возмутилась контрабандистка.
 – Бес попутал, – передавая денежный комок с опаской нарваться на побои, произнесла Валентина, – На ваш с дедом старческий склероз понадеялась... Когда ты, бабуся, оплату на тумбочку поклала и начала мне водку выставлять, я и того... Сцапала деньгу обратно и под лифчик засунула...
 Надеялась, не спохватитесь, а оно вон как вышло.
 – Чистосердечное признание смягчает вину! – засовывая выручку под свой миниатюрный бюстгальтер, с пафосом произнесла контрабандистка, – Поверьте уж мне, девки. Как-никак, я ведь карманница с шестидесятилетним стажем! Зна-а-аю(!!!) толк в Уголовном кодексе.
 Еще малявкою на похоронах Сталина нащипала восемь леденцовых петушков, банку монпасье, сто рублей и с полкило ирисок...
 – Слышь(?), карманница, – косясь на настенные часы, завешанные васькиными труселями, промолвила Лукерья Петровна, – Не находишь(?), что здесь как в казино. Даж хронометр завешан. Может в картишки на желания? А? Вон у Люськи на шкафике затертая колода. Козе понятно, что некрапленая.
 – Да некогда мне.., вроде, – попереминалась с ноги на ногу старушенция, – Дед у меня там от стула не отвязан. Мается голубоглазенький.
 – Потом отвяжешь. Отвязать никогда не поздно, – подрезонила Лукерья, – Эт еще и лучше, что привязан. Шляться не намылится.
 – Оно и так.., – неспешно присаживаясь на стул, вслух рассудила пожилушка, – Оно и верно... Куда он привязанным-то денется?
 – Да никуда! – оптимистически встряла в беседу Валюха, дотоле маявшаяся угрызениями совести по поводу своего преступного покусительства на чужие деньги, – И ему же, опять же, спокойне-ей!..
 – А-ай! – махнула рукой контрабандистка, – Где наша не пропадала?! Сыграну-ка я, девки, с вами!.. Выпивкой-то угостите?!
 – А то-о-о?! – радостно протянула Лукерья, – У нас этого добра хоть залейся!
 – А во что играть-то будем? – аппетитно глядя на то, как десантница наотмашь выбулькивает в стаканное трио свежераспечатанную поллитровку, поинтересовалась контрабандистка.
 – Думаю, стоило бы в покер популять, – заикнулась было Валюха.
 – В хуёкер! – протягивая собутыльницам более чем наполовину наполненные стаканы, вспылила Лукерья, – Корчат тут из себя интелиго! В очко будем штыриться! Иль в дурака подкидного... Не, в очко не надо. В очко стрёмно... Лучше в подкидного! Не пара на пару, а каждый за себя! Втроем-то пара на пару не сыграть..
 Ну. Вздрогнули, бабоньки! За знакомство! – протягивая стакан для чоканья, выдала тост маститая десантница, – Тебя как, старая, звать-то?
 – Климентиной, – представилась под звон стаканов контрабандистка и экс-карманница, – В честь Климента Ворошилова папка с мамкою нарекли. Коммуняки хреновы!
 – А по отчеству как(?), Климентина, – накатив свою водочную порцию, крякнув и гулко пернув густым водочным перегаром, поинтересовалась Лукерья.
 – По отчеству еще хуже, – залпом осушив стакан, крякнув, звонко и протяжно пропукавшись чем-то луково-чесночным, икнув и страдальчески вздохнув, произнесла контрабандистка, – По отчеству я Педровна. Батяня-то переписал себя с Ивана на Педро. В честь этого самого... Какого-то испанца из Третьего Интернационала в честь.
 – Да н-не г-гор-рюй ты, Кы-климентина Пи-педровна, – проглотив в качестве закуси изрядно подвялившуюся шкурку от еще в полдень съеденной сосиски, пробормотала вдруг резко осоловевшая Валентина, – Йя в-вон во-обще-е-е... Никитична. И н-ничег-го... Ж-жив-ву, к-как видишь...
 
 Люська тем временем, пристроившись под бочок к мертвецки сонному супругу, сопела, храпела и испуганно вскрикивала. По-видимому, снилось нечто ужасное...
 
 Белокрылый же купидон в образе полицейского, намедни тяжело травмированный запущенным Люськой черствым пирожком... Так вот... Далее о нем... Максимально кратко, но и с подробностями, отталкиваясь от времени купидоновского прицеливания из автомата в вышеупомянутую гражданку...
 Сержант, выбитый расколовшим оконное стекло пирожком из здравоумия, воспарил выше крыши в восходящих воздушных потоках, непроизвольно совершив ряд фигур высшего пилотажа. После сего амурный посланник полковника Невменяйлова бессильно сложил крылья, покувыркался в атмосферных завихрениях и... И безжизненно брякнулся на клумбу приюта для престарелых фотографов и фотомоделей...
 
 На труп полицейского наткнулась по привычке вышедшая помочиться на клумбу и повыть на Луну Марфа Дрюкина – дряхлая экс-фотомодель сибирской рыболовецкой артели «Караглист», то бишь – если в буквальном смысле – «Карась глистоватый»...
 Пописав на физиономию незамеченного ею бездыханного стража правопорядка, слабовидящая Марфа натянула свои расшитые стразами рейтузы, опустила крепдешиновый подол, задушевно повыла на лунный диск и... И ненароком угодила каблучком на спусковой крючок беспризорно валяющегося табельного автомата Калашникова, отозвавшегося оглушительной трехпатронной очередью! Благо, пули вонзились не в живое, а в постамент парковой скульптуры «Фотомодель, кормящая грудью фотографа»...
 Через пару-другую секунд после выстрелов перепуганная вплоть до выпадения обоих челюстных протезов старушка бесчувственно возлежала с задравшимся до затылка подолом на крылатом полицейском. Со стороны выглядело, что парочка прелюбодействует при незамысловатом позиционировании: плоская двухслойка с дамой сверху и кавалером понизу...
 
 Выстрелы разбудили сладко дрыхнущего приютского вахтера Филиппа Кирпорова, кой и, вооружившись фонариком, отыскал на клумбе жуткую композицию!
 
 Спустя минут с сорок цветник озаряли мигалки скорой помощи и полицейского микроавтобуса. Чуть поодаль припарковались вороной масти прокурорский «Мерс» и ряд менее престижных иномарок...
 Сыщики, осматривая криминальное телосплочение, охали, ахали и украдкой хихикали...
 
 Запястья очнувшейся Марфы Дрюкиной незамедлительно окольцевали наручниками, после чего затолкали старушку в полицейский автобусик, где и при зашторенных окнах учинили допрос с пристрастием...
 
 В дополнение к вышеизложенному, слабовольная экс-модель спустя с полчаса после начала дознания обокакалась в свои расшитые стразами рейтузы и призналась в зверском убийстве сержанта полиции Белокрылова, а так же в сексуальном надругательстве над трупом оного...
 
 Очнувшись от скоротечного сна, хмельная Людмила Васильевна попотягивалась в темноте, поворочалась, демонстративно поподкашливала, локтем разведывательно потыкала в бочину рядом дрыхнущего благоверного и нежно попинала его по лодыжкам: дескать, не расщедришься ли на ласку?!..
 Вася не то чтобы расщедриться, но даже и не пробудился...
 Разочарованная супруга, оставив свои вполне корректные домогательства, поднялась в сидячее положение, спустив босы ноженьки на студеный пол, и прислушалась к озвучке разыгравшихся на кухне страстей: бесовским воплям, гоготу, сумбурным рукоплесканиям и пололомательному топоту...
 Сокрушенно покачав головой, Людмилка поднялась на шаткие ноженьки, заправила тельняшку в брюки, напялила наощупь отысканный в постельных складках свой десантный берет и, ориентируясь на струящийся из кухни свет, поплелась на него аки на маяк...
 
 Увиденное на кухне буквально повергло Людмилу в оцепенение!..
 Если бы не знакомые все лица, могло бы показаться, что в помещении дает представление коллектив художественной самодеятельности буйного отделения психиатрической клиники!..
 По усыпанному спагетти и без