женских особей. Был даже мобилизован без
малого весь зарегистрированный гейский контингент.
Но... Увы... Все впустую... Не клевал ваш брат интимно на нашу гуманоидную сестру! Ну нивкакую не западал! Хоть тресни! И с геями вышел полнейший облом.
Более того, при виде даже сказочно обворожительной гуманоидки брат ваш сильнополый либо с воплями пускался наутек, либо неадекватно божился-молился, иль безмолвно бухался в
обморок, иль... Ну-у-у... в общем.., все, что угодно, но непременно крайне
огорчительное для одержимой гражданским долгом и терзаемой похотью
потенциальной партнерши из королевства Девяти планет созвездия Чука-Закорюка.
Отдельные из алкогольно одурманенных самцов спонтанно по собственной инициативе клеились к нашим инъекционным агентессам. Но когда процесс соблазнения доходил до кульминационной
стадии, накануне довольно-таки ретивые мужичата, как правило, проявляли
сексуальную слабину.
Редко какой гуманоидке удавалось спариться с землянином. Но... Ох уж это «но»... Но даже в случае успеха... Словно на этих человечьих самцов какую-то поголовную порчу
навели(!): пустоцвет, пустоцвет и еще раз пустоцвет...
– Попробовали бы через своих самцов оплодотворять наших баб, – брякаю, не маясь раздумьями, – К примеру, внедрили бы какой-нибудь клуше яйцеклетку знатной ткачихи Таисьи
Томатовой, оплодотворенную сперматозоидом какого-нибудь египетского фараона...
Вот была бы хохма!
– Элементарщина, – сцыкнув сквозь зубы тонюсенькую струйку слюны в мою кружку с недопитым кефиром, Квака смотрит на меня как горделивая шахматная гроссмейстерша на в состоянии
алкогольной невменяемости обрыгавшегося и обописавшегося дворнягу-доминошника,
– Этакая ерунда в ходу лет этак с пятьсот. Не сложнее, чем гвозди в кашу
забивать. Фараоновские спермики, правда, отсутствуют: банк-то семенного
материала был основан значительно позже – на заре Татаро-монгольского ига.
– Городи-городи.., – бурчу недоверчиво, – Свежо предание, да верится с трудом.
– Еще заяви, что твоя пузень не явь, а небыль, – измывается ехидна.
– Прекращай-ка издевательства! – прикрикиваю, ударом кулака по столешнице заставив с бряцаньем подпрыгнуть стоящие на ней пару кружек, солонку и миску с отваренными в луковой
шелухе баболюбами.
– Ва-ань, – ничуть не испугавшись, молвит треклятая аферистка, – Послушай меня, солнышко, – в ответ кивком даю добро на продолжение словоблудия, – Вот засунь свой язычок в свою
попку и слушай меня о-о-оче-ень(!!!) внима-ательно-о, – хамит, скорчив
деловитую рожицу; я ж (к собственному удивлению) – само спокойствие! Будто и не
улавливаю бестактный выпад, – Будешь слушать всерьез? Побожись-ка, Ванюшенька,
– демонстрирует незаурядную назойливость, но я вдруг твердею душевно:
– Валяй – разглагольствуй, – говорю, к собственной радости не выказав и толики раздражения, – Все равно делать нечего. Хоть болтовней твоей инопланетной
позабавлюсь. А божиться мне – атеисту – как-то не с руки. Не обессудь уж,
родная. Правда... Ну здоровьем своего заклятого кумира Владимира Вольфовича
Жириновского еще могу поклясться. Но стоит ли? – что особо отрадно, и ни единый мускул на моем словно окаменевшем лице не дрогнул, и ни один поджилок не дал о себе знать. Можно сказать, отыграл я эпизод в свойственной матерому шпиону манере! Квака ж, блеснув триумфальной
улыбкой и более не заикнувшись о потребности в моей клятве, серьезнеет и вновь
заводит уже знакомую мне пластинку о колосса-а-альнейше-ем(!!!) статусе
первопроходца в сфере мужицкого деторождения!..
– Понимаешь? – произношу, насытившись вдоволь в конце концов иссякшей на нет болтологией, – Понимаешь ли? Спору нет, все, что ты сейчас нагородила, резонно... Но... Как бы
тебе разжевать поприличнее и подоходчивей?..
Короче... Как бы там всамделишно ни было... Пойми одно: хоть усри-и-ись, но в глаза-ах все-ей широ-окой мирово-ой обще-ественности и своих пото-омков я наве-еки по
любо-о-ому(!) раскладу оста-а-ану-усь(!!) пи-и-идо-оро-о-ом-м!!! Я-я та-ак не
мо-гу-у-у! – сей вопль отчаянья прерывается серией солидных ударов из недр моей
пузени в ее оболочку. А из-за окна доносится звериный рев моего соседа сбоку
слегка престарелого Кондрата Тугозадова:
– Р-р-ры-ы-ы!! И когда-а, Ивано-ов, наконе-ец-то-о заткне-ешься-я-я?!!
– Козлы-ы-ы!!! – перекрывает тугозадовскую реплику рыдательное женскоголосие соседки снизу Клары Коралловой, – Поспа-а-ать н-норма-а-ально с при-и-ишлы-ым мужико-о-ом-м не
дад-ди-и-ит-те-е?!!.. У н-нег-го ж от в-ваши-и-их кри-ик-ко-ов-в
неторча-а-алово-о слу-чи-и-ило-ось!!! О-он же пугли-и-ивы-ый!!..
И-изве-е-ерги-и!!! В-ве-е-ес-сь ка-а-айф облома-а-али-и-и!!! Да
заткне-е-ете-есь ли вы-ы-ы на-ко-не-е-ец-ц-то-о-о?!!..
Я и Тугозадов от этакого извержения рвущейся в клочья женской души затыкаемся синхронно.
Я опрометью несусь в зал, где и юркаю под скомканное на диване свое любимое с младых лет клетчатое одеяло. Меня одолевают озноб, правоглазный тик, обильное потовыделение и
чувство собственной виноватости перед ближайшими соседями!..
Чувствую нежно поглаживающую мое плечо квакину ладошку. Становится все отрадней и отрадней!
– Испуга-ался-я, пуза-а-ати-ик?! – напевает расщедрившаяся на многообещающую ласку принцесса, – Успоко-о-ойся-я, миле-е-ено-ок! – на сих словах в ход запускается и вторая
инопланетная ладошка, задача коей – успокоительное наглаживание моей
плодоносной животины, – Поговаривают, что ты, будучи уже членом ВЛКСМ, на
карусели обокакался.
– Спаси-и-ибо-о-о(!), родна-а-ая-я, за сострадание, – томно выражаю свою признательность, запуская свою трепетную ладонь в бархатистую квакину промежность, – А по поводу
карусели... Домыслы-враки, поклеп и навет! А в большей степени происки моих
заклятых злопыхателей – братьев Клизмососовых, у которых я в свое время Калинку
Малиновну отбил... Во-о-от сво-оло-чи-и-и!.. Мимо правил играют гаденыши.
– Не волнуйся, любимый, – сноровисто запуская свою руку в мою промежность, на ухо шепчет проказница, – Стоит ли сердце маять по пустякам(?), если в вашем бренном мире
зачастую даже эпохальные свершения творятся через задницу... Глоба-а-альное
несовершенство...
В конце концов мы с Квакой (к велича-а-айшему(!!!) взаимному удовольствию!) страстно имеем друг друга...
Отымевшись, валяемся на марафонски наскрипевшемся диване...
– Ване-е-ек, – до смеха щекотя мои ноздри горностайно расцветочным пером королевской вороны, воркует Квакушка.
– А-а-ап-чхи-и-и! – бурно реагирую на раздражение нервных окончаний.
– Будь здоров, расти большой, не будь лапшой, – щебечет затейница.
– Спасибо, – благодарю, отводя от своей головы инопланетную ручку с пером.
– Ну чего-о-о?! – капризничает шаловливая, – Нельзя уж и твои сопли повычищать?
– Собственные вычищай, – ворчу, скидывая ловко отнятое перо на растерзание своего альбиносного котенка Зомби, когтями и зубами самозабвенно лохматящего
физиономию валяющегося на полу плюшевого медвежонка.
– Собственные, собственные.., со-обственные.., – не находит слов ответных нелюдь.
– Собственные, собственные, со-о-обственные..! – твердоголосю во предотвращение полемики.
– Вань! – дождавшись паузы, окликает на приподнятом голоске, – А чего ты будешь со своими миллионами долларов делать?!
– С тобою располовиню, – заявляю, припомнив недавние жалобы принцессы на собственную малообеспеченность, – Будем оба в шоколаде!
– Хи! – лаконично хихикает, – Так уж и надобен мне твой бумажный шоколад, ежели я уже по уши в своем – инопланетном!
– И с каких щей разбогатела? – произношу с издевочкой, – Не кот ли космический наплакал?
– Нет, – заявляет, – Благодаря единовременному правительственному вознаграждению. Теперь у меня личные хоромы на орбитах всех планет нашего славного государства,
многочисленная прислуга, отменный звездолетный парк... да и еще много чего
завидного! Равных мне по состоятельности: раз, два и обчелся!
– И за какие-разэтакие офигительные заслуги столь солидное вознаграждение? – любопытничаю, – Не геройский ли подвиг совершила?
– Вроде того, – мило этак улыбается.
– И что за подвиг? – донимаю на вполне не шуточном интересе.
– Землянина оплодотворила, – признается вполне буднично.
– И кого? – произношу ничуть не покумекав.
– Дак тебя-я, Ванечка, – объявляет, состроив гляделками искреннее изумление, – Кого ж еще? Ты же в своем роде пока единственный и неповторимый!..
Соображаю... Ошалеваю и... проваливаюсь в обморочное состояние...
Спустя энное количество времени выхожу из беспамятства, а Кваки... А Кваки и след простыл!..
Ранним утром возвращается из Москвы моя Калина Малиновна, появлению коей я настолько рад, что от всей души облапливаю ее с порога и навзрыд пускаю по своим щекам ручейки
сентиментальной слезы... Кинув сырой взор на коридорное зеркало, горемычно
отмечаю, что выглядим с Калинкой будто... Ну бабы и бабы! Обе-две... Лесбиянки
и лесбиянки... переспелые...
«Через пару недель едем в столицу, – бормочет супруга, – Записала тебя на прием к профессору Веникову. То-о-от(!!!) еще геннофокусник!» Я покорно киваю. Мне уже без
разницы: хоть Веников, хоть Метелкин или пусть даже и Швабрин. Мне лишь бы не к
местным варварам от медицины!..
Где-то через недельку подкатывает ко мне во дворе вертлявая блондинистая пигалица и, подцепив под локоток, с ахинейным щебетом подтаскивает к огромному золотистому джипу, на
заднем диванище которого посиживает разнаряженный в серебристую тройку
пузатенький улыбастый дядька. Так вот, этот самый практически не внушающий
доверия тип, не произнеся и звука, бесцеремонно раглядывает меня, акцентируя
внимание на моем драгоценном пузе...
– Глухонемой, – шепчет мне на ухо пигалица, – Штырь-Карапузик-Бабник-Теткин. Светила отечественного акушерства и гинекологии. Будете дозревать под его контролем. Да
и кесарить он будет. Гуманоидами за космический гонорар нанят.., – на сих
словах я обморочно валюсь в салон и жестко бодаю теменем в рыхлый пах светилы,
кой взвывает одуревшим от дикой боли глухонемым шакалом...
