"Распутье"

стоим что ли?
  - Мы стоим!.. Нам что, миллионы нужны? Мне уже ничего не надо. Раньше всё чего-то хотелось, куда-то поехать думали. А теперь… Вот детей устроим и гори он синим пламенем этот базар… И мы взрослые люди уже, а то дети! Где это видано, чтоб школьники пиво у поезда продавали? Ребёнок должен учиться, в кружки разные ходить… Вспомни, мы и торговать-то стали, чтоб наши не думали о копейке, а жили ради ума, чтоб людьми стать, а не кем-нибудь…
  Женщина обиженно замолчала, а отец с сыном переглянулись, улыбнувшись.
  - Ладно, мам, если жильё получу, поможете мне, а потом будете каждый год за границу ездить.
  - Нужна мне та заграница… Вон под Владивостоком такие курорты, что никакой заграницы не надо… Сейчас и в Шмаковку любой может съездить…
  Семья села за обед, и мать, занявшись потчеванием сына, забыла своё раздражение.она снова забеспокоилась о худобе младшего, и Костя увёл разговор на свои впечатления от Петровского.
  -… Ещё только учебный год начался, а уже эпидемия чесотки. По два человека в среднем в каждом классе… У меня тоже двое. Теперь каждый день моют школу хлоркой… Директору досталось от начальства, а при чём тут Степаныч, если в семьях бардак… И родителей в школу не дозовёшься…
43
  - Чем же они занимаются, если не детьми? – поинтересовался отец. – Уборочной что ли?
  Он встал, чтобы дорезать хлеба и закрыть огонь под закипевшим чайником.
  - Уборочной?.. Ну да, зерно продаёт каждый, кому не лень. А потом с ума сходят. Вчера (в автобусе слышал) у бани соседи подрались. А начали драку, кто бы вы думали? Собаки… Мам, чай-то давай, что ты так удивилась?
  - Компот.
  - Ну, компот… как в «Приключениях Шурика»… Я не очень понял, правда. Вроде подрались две собаки, в том числе одна овчарка. Хозяин её пожалел – породистая всё-таки  - и стал разнимать, а у хозяина второго пса как раз пили прямо во дворе  местные алкаши. Короче, с обеих сторон, по разным сведениям, в драке участвовало до двадцати человек. Досталось и участковому.
  - Одичали люди совсем…
  - Слушай, мать, то ты своему сыну никак кружку не отдавала, теперь мне… Как у тебя, Костя, с местными отношения?
  - Нормально. Ходил на танцы с соседом по комнатам, Сергеем. Он личность известная, сидел за драку. Да и у меня всё-таки жёлтый пояс…
  - В деревне дадут палкой по голове и даже не будут знать про твоё каратэ!
  - Да перестань ты, мам. Что мне с ними делить? Собаки нет, пить не пью. Сижу со своими книгами да планами уроков… Ладно, я пойду в свою комнату: по музыке соскучился. Потом буду собираться. Что там, пап, в «Аргументах» пишут? Ты свежий номер читал, за сентябрь? Есть что интересное?
  - Да, на днях пришёл номер. Про Руцкого пишут, что счета имеет в иностранных банках. Макарова пытаются убрать, Степанков тоже замешан, какой-то Якубовский, Иванова чуть не убили, друга Гдляна…
  - Грызутся все. Сбесились они там, в этой Москве. Надо Дальневосточную республику восстанавливать.
  - Дать газету?
44
  - Нет. Я обо всём этом уже слышал, надоело. В конце концов окажется, что все они воры. Плохо только, что власть раскололась и пошла вразнос, как двигатель. Не понимают, что это не уничтожение врагов, а самоуничтожение. Только б красная чума двадцатого века не выползла опять…
  Костя вышел из летней кухни и через минуту тихо, словно хотел кого-то застать врасплох, вступил в свою комнату в доме. Ничего в ней не изменилось с его школьной поры, как будто не было пяти лет в университете, года в армии: всего года благодаря ельцинскому указу о студентах. Деревянная кровать и плакат с фотографией Брюса Ли над нею, старый книжный шкаф, сплошь уставленный книгами, которые лежали даже на колонках проигрывателя; в углу, за шкафом, - штанга, гантели, экспандер, а посреди комнатки – маленькая боксёрская груша, закреплённая в полу и на потолке. На письменном столе, купленном когда-то сестрой, поступившей в техникум, до сих пор лежали Костины школьные учебники. Он всё собирался их убрать, но позже раздумал: приятно полистать старые тёмные страницы в редкие часы в родительском доме.
  Костя включил музыку, и загустевшая тишина была разрушена энергичными звуками английского рока. Он услышал, что в дом вошли, и быстро взял с полки, где лежали журналы, верхний: не хотелось, чтобы кто-то из родителей застал его за сентиментальным рассматриванием своей детской комнаты.
  Раздвинулись шторы, и заглянул отец.
  - Читаешь? Ну-ну… Дай мне какой-нибудь исторический роман почитать.
  - Что это ты расслабился?
  - Воскресенье. Грех работать…
  - По-моему, грех – только безделье. Возьми там, на верхней полке. Слева до середины – всё исторические романы.
  - Так…здесь… Тоже по истории читаешь? Дал бы отдых мозгам после своих учеников…
  - Лучший отдых – смена занятий. Вообще-то я сегодня уже отдохнул…
  Отец стал листать книгу, а в Костиной памяти пробежал весь выходной день до полудня. Утром зарядка да кое-какие записи – вот и всё, что сделано
45
сегодня полезного. Потом нудная дорога , унизительное расставание с Галиной да ещё в присутствии посторонней девушки, магазины… Правда, купил несколько нужных для уроков книг. Но вот у Плежина не следовало торчать битый час. Подумаешь, плохое настроение. Да ещё с этими шлюхами любезничать. Столько времени убил. И родителям ничего помочь не успел…
  - Ну, и как, не жалеешь, что поехал работать в деревню?
  - Нет, - Костя убавил громкость. – а что хорошего здесь, в городе? Мне Владивосток надоел за пять лет хуже горькой редьки. А Приморск вообще: пыль да суета, даже на нашем переулке… Вот велосипед бы ещё перегнать, чтобы ездить купаться. Да ладно, уже весной… Там так спокойно. Машину раз в два часа увидишь. Ещё и с горючим кризис в совхозах… Если женюсь, то хоть внуки твои вырастут на чистом воздухе, без жевачек и батончиков…
  - Да… Ну, ладно, читай… Если не жалеешь, то хорошо. Главное, чтоб нравилось…
  Отец ушёл, а Костя вернулся к журналу и, увидев, что статья стоящая, достал из стола карандаш и принялся читать и делать пометки. Широкой скобой он всегда охватывал на полях развёрнутую мысль, а уголком обрисовывал текущий вывод. То, что обозначалось восклицательным знаком, было самым важным в тексте и предназначалось для запоминания; другой знак – вопросительный – обозначал несогласие. Мысль, не напрягавшаяся несколько часов, работала быстро и глубоко.
  Через некоторое время заглянула мать.
  - Сынок, я тебе сумку уложила. Во вторую будешь что-нибудь своё брать?
  - Да, мам. Гантели возьму и, наверное, все журналы по истории, если войдут. Для уроков постоянно нужны…
  - На последнем поедешь?
  - Нет, сейчас. Вдруг последнего вообще не будет. Да и надо ещё кое-что там дописать к урокам.
  - Не хочешь и дома побыть…
  - Ой, у меня уже шесть лет нет дома, - улыбнулся Костя и, встав, потянулся. – В армии отвык сидеть на одном месте.
46
  - Ничего, женишься, кроме дома, никуда не выйдешь. Как твоя владивостокская девушка?
  - Не знаю… Может, на каникулах съезжу. Наверное, уже диплом делает…
  - Не пишет тебе?
  - Да мы, в общем-то, не договаривались…
  - Ну что ж, зачем они городские нужны… Лучше простую, да хозяйственную.
  - Точно.
  … Мать вышла проводить за калитку. Поймав её обеспокоенный взгляд, Костя ещё раз упрекнул себя за то, что мало побыл дома, ничего не помог и теперь уходит только из-за того, чтобы вернуться в деревню одним рейсом с Галиной. Надо же как-то договориться с ней о следующей встрече.
  - Приеду через неделю.Картошку когда в погреб опускать будете?
  - Да пусть она лежит. Ещё погниёт сколько…
  - Ездить тоже… Один выходной, да ещё планов много на понедельник…
  - Ты уж зря-то не езди. Приживайся там, раз решил работать… Если что, звони на работу мне или отцу.
  - Ну, ладно, мам, до свидания.
  - До свидания. На остановку пойдёшь?
  - Да нет. Воскресенье. Дойду до вокзала пешком.
  - Сумку тяжёлые…
  - Не привыкать…
  Костя быстро миновал ту часть Приморска, которую можно было бы считать пригородом: здесь стояли частные дома, дальше – пятиэтажки. Но за пятиэтажками снова шли частные дома, и так город и село чередовались во всех микрорайонах, исключая лишь старый дореволюционный центр. Ему повезло: поровнялся с остановкой в одно время с автобусом. Зато приехал на автовокзал раньше времени, и нужно было ждать минут двадцать. Костя купил билет, отошёл в сторону и, присев на корточки – все лавочки были
47
заняты – достал журнал. Чтение не шло: вот-вот могла появиться Галина с неприятным вопросом: «Ты же на последнем собирался ехать?» Что тут ответишь? И что это за отношения такие: и нравится, и вроде бы боишься? Так не должно быть. В таких мыслях да в рассматривании со стороны разношёрстной толпы – занятии, ставшем привычкой из-за частых разъездов во время студенческой молодости – прошло время.
  Прибыл шестьдесят седьмой автобус, и толпа хлынула к дверям. Костя подхватил сумки и тоже пристроился к массе, которая, как в песочных часах, не могла сразу пройти в узкий вход. Лезли все одновременно. Мужики отталкивали женщин, правда, с маленькими детьми всё же пропустили вперёд. Два девятиклассника, из тех, что учил Костя, протискивались вдоль корпуса автобуса и отталкивали всех, пока парень лет тридцати не перекинул руку далеко вперёд и не уцепился в воротник одного из них: «Куда прёшь, щенок! Женщин пусти!» Этот парень, Костя да ещё несколько человек, обременённых большим багажом, не участвовали в общем штурме, а теснились к двери естественным ходом. Рядом с Костей крупная мамаша с бойцовскими плечами под модным некогда спортивным костюмом «Адидас» двумя руками проталкивала дочку лет десяти. Та мало обращала внимание на окружающих, не переставая, шмыгала носом и торопливо кусала мороженое. «Как жаль, что я учитель. Сказал бы этим двум дурам…» - подумал Костя и отвернулся.
  Вошёл он в числе последних, сразу бросил обе сумки, где пришлось, и расстегнул, сколько позволили приличия, пуговицы на рубашке. Сзади просили продвинуться ещё немного, кричали, что у них билеты, купленные в кассе. Но каждый встал равнодушным камнем там, куда выбросила волна людского моря, и не двигался с места. Пришёл водитель, и многие стали передавать на билеты. Прошло десять минут. При закрытых дверях духота всё усиливалась, и Косте уже захотелось взмолиться Богу. В этот момент автобус тронулся.
                                                          7
  «Люди-людишки…бегают, как мышки… Ишь ты, поэт задрипанный, стих сочинил… Суетятся, суетятся… Стоят, бедные, автобус ждут, боятся опоздать, а то дома жена или муж заревнует: «Почему. С работы. Вовремя. Не явился?..» Хорошо смотреть на них из окошка машины… Вообще, я заметил, что в машине и город кажется маленьким. Раз, раз – и всё объехал.
48
За два часа можно пересечь город вдоль и поперёк… Пробка… Козлы, евреи проклятые, мафия! Вечно на Луговой автомобильные пробки… Впрочем, это даже лучше. Народ должен быть недоволен властью. Потому что эта власть преступная. Потом никто не возразит, когда ЭТИХ подвергнем казни… За издевательство над народом…»
  - Что, Миша, издеваются над простыми людьми? Всем домой надо после рабочего дня, а они наладить движение не могут…
  - Да нет, там авария впереди…Полосу одну заняли.
  - Да?.. Ну, и что?.. Ментов зато, как всегда, надо три