"Распутье"

забыл их поругать и задумался о том, что получил первый жизненный урок педагогики: дети начисто отвергают оскорбление в любой форме и при любых обстоятельствах.
  В учительскую вошла завуч Крушак, и тут же, словно дожидался начальства,  прозвенел звонок. Косте, который встал и направился за журналом, пришлось сделать пару шагов боком, ибо Маргарита Львовна, имевшая значительную фигуру, постоянно двигалась строго прямолинейно, согласно выбранному курсу, и занимала много пространства. Костя даже завидовал, наблюдая шествие завуча по коридорам школы. В этих узких каналах, в которых сновали туда-сюда дети, совершенно не заботившиеся о том, что порой не дают пройти взрослому, молодой учитель, который не любил ходить медленно, всякий раз лавировал и направлялся в свой кабинет или учительскую, вырисовывая сложный зигзаг. Маргарита Львовна – не то. Если на её прямом пути попадался какой-нибудь маленький ученик, да ещё повернувшийся спиной, то он немедленно приводился в положение часового у знамени и подвергался такому обстрелу словами, что каждую секунду склонял голову всё ниже и терял весь свой боевой вид. Старшие ученики на её пути не попадались, ибо стоять смирно и почтительно смотреть вниз – а Крушак была невысокого роста – было крайне неловко и унизительно…
  Маргарита Львовна проплыла через учительскую и бросила якорь у поднявшейся со стула Галицкой.
  - Одну минуточку, Елена Николаевна… Вы знаете, что мы направляем Екатерину Фёдоровну на курсы. Вам достанется заменить её на шестом классе.
  - С чего бы это? Лилия Романовна ведёт один шестой, пусть она и берёт.
32
Мне и так пятый достаётся да ещё девятый, как параллель…
  Костя задержался у журналов: шестого почему-то не было, и он глянул на расписание, чтобы узнать, кто из коллег не принёс журнал. Он заметил, раздражённая на перемене собственным рассказом о недавней эпопее с обменом денег, пришла в нервное состояние, в лицо ей ударила краска, руки задвигались.
  - Вы, Елена Николаевна, возьмёте пятый и шестой, а Лилия Романовна – старших.
  - Да вы что?! И не подумаю даже… Это вообще уже… Совершенно непонятно…
  - У вас, Елена Николаевна, и так в основном старшие классы…
  - И что же? Я их всех веду с пятого… Если кто-то заискивает, так я должна за всех отдуваться?..
  Костя вышел, и стал подыматься по лестнице на свой второй этаж. Предстоял урок в 9 «Б», и, сочувствуя Галицкой, которой предстояло идти к детям, получив такой «сюрприз», он озаботился и о своём настрое. С этим девятым он никак не мог найти общего языка. Было здесь пять-шесть таких учеников, каждый из которых, отнимая по паре минут времени, сводил урок к наведению порядка и бесконечным попыткам привлечь внимание. Не помогали ни строгость, ни занимательные факты, и в конечном итоге Костя понимал, что всё дело здесь в том, что он новый учитель, что ему не надо изворачиваться, а просто учить так, как учит, и время приведёт всё в норму.
  Сегодня началось с того, что все мальчишки опоздали. С начала урока – по шёпотом сказанным фразам и другим малозаметным признакам – Костя догадался, что на перемене была драка и один её участник – из этого класса. Остальные, очевидно, выступали в роли секундантов. Появляться они начали по одному, и через десять минут пришёл последний – Петренко. Он с помпой прошествовал на своё место, умудрившись едва ли не каждого зацепить рукой или словом. Костя уже был на пределе терпения, и, когда Петренко, не растратив своего возбуждённого состояния, стал шумно делить со своим соседом территорию парты, не выдержал.
  - Витя, встань.
  - А? Вы мне?
33
  - Петренко, я сказал встать.
  - Чё такое?! – парень вскочил так, что упали стул и сбитый плечом стенд. – Обосралась мне эта история! Посидеть не дают на своём месте!
  - Повесь стенд.
  - Да сдался он мне! Приехали тут, блин… - Петренко взял свою сумку, закинул её на плечо, как котомку и, играя перед классом, сделал на выходе из кабинета театральный жест прощания.
  - Минуточку… - Костя быстро вышел следом и поймал хулигана за рукав.
  - Чё такое?!
  - А ну-ка заткнись, дружочек… Вот что. Будешь ты учиться или не будешь – твоё дело. По мне, хоть школу бросай, хуже никому не будет. Но если ты ещё хоть раз попытаешься задеть моё чувство достоинства, то я вспомню, что я мужчина, и буду говорить с тобой по-мужски. И не думай, что я стану дорожить работой или ещё чем-то. Ты понял меня, сопляк?
  - Да ну нафиг, - Петренко вырвал руку. – Бате скажу, попляшете у меня. Будете слёзки вытирать…
  - Присылай своего отца. У меня завтра методдень, но я специально приду в школу. Обязательно присылай. Посмотрим, кто будет слёзы вытирать… Только…в самом ли деле твой отец такой глупый, чтобы заступиться за тебя, когда ты делаешь гадости. Если он нормальный человек, то он с тобой поговорит, а не со мной.
  - Посмотрим…
  - Ладно, скажи ему, что я буду завтра ждать. А ко мне в класс придёшь только тогда, когда надумаешь учиться. На посиделки я тебя не пущу. Здесь не клуб.
  … На большой перемене  директор собрал весь коллектив в учительской и сделал несколько объявлений. Костя тут же пошёл в кабинет математики к своим пятиклассникам . По пути он увлёк за собой несколько человек и послал одного мальчишку во двор школы за другими. Когда класс собрался, он сказал:
  - Завтра будут похороны Виктории Александровны. Четвёртый и пятый
34

уроки отменяют.
  - Потом домой?
  Сразу заговорило несколько пятиклашек, перебив учителя, а вслед за его утвердительным ответом все вскрикнули «ура».
  - Ребята, вы что?!. Я говорю о похоронах, а вы радуетесь!..
  - Ну и что! Она нас не учила! – ответила за всех Света Казина.
  - Да при чём тут учила – не учила?! В школе горе! А вы из-за каких-то уроков!.. Вы бы и смерти близких родственников радовались?!. В школу можно было бы не идти…
  Ребята стихли. Казина изменилась в лице и тихо пробубнила что-то вроде «не говорите так». Прозвенел звонок, и Костя прибавил об отмене Праздника Урожая и Осеннего бала.
                                                             5
  Остановка была на возвышении, и ещё издали Костя увидел Галину, разговаривавшую с какой-то девушкой. Костя не против был бы пригласить свою новую знакомую к себе, точнее, в родительский дом в городе, провести весь день вместе и вдвоём вернуться в деревню, но Галина, упомянув вчера о том, что собирается в Приморск, туманно высказалась о каких-то важных делах. Тем не менее в Костином воображении уже не раз прокрутилась на разный манер сцена, в которой он шёл с Галиной по городу, ходил по базару и так далее, и он питал надежду, что мечта всё же воплотится в жизнь. Пройтись с такой красивой девушкой да ещё повстречать кого-нибудь из знакомых было бы очень приятно. А Галина действительно была красива, и, приближаясь к ней, Костя просто любовался девушкой. Пышные чёрные кучерявые волосы мягкими волнами облегали правильной формы слегка смуглое лицо с яркими губами и выразительными тёмными глазами. Особенно Косте нравилось то, что Галина не надевает стандартного китайского, в котором ходит всё Приморье, и в одежде отличается от девушек-сверстниц. Одинаковости в гардеробе он не переносил с детства и никогда не мог понять, почему молодёжь поголовно бросается вслед за самым лёгким веянием моды.
35
  - В городов намылились? – шутливо спросила Галина вместо ответа на приветствие, словно заранее не знала о том, что Костя тоже едет.
  - В деревню чуть побольше размерами, чем эта, - ответил Костя банальностью, растерявшись от странного обращения на вы.
  - Приморск – большая деревня… И Уссурийск называют большой деревней, - согласилась Галина подруга.
  - Один и есть город – Владивосток, - поддержал её Костя, - да и тот, правду говоря, тоже порядочная деревня…
 Галина после своего вопроса смотрела на других ожидавших автобуса людей, и парень почувствовал себя неловко. Разговор стих. Девушки перекидывались иногда короткими фразами о чём-то, только им понятном, а Костя сначала мучительно искал тему для начала разговора, потом, маясь ожиданием, желал скорейшего появления автобуса, но через несколько минут успокоился и стал лениво разглядывать будущих попутчиков. Половину ехавших по причине выходного для составляли молодые люди, в том числе школьники. С этими всё было ясно: толкучка, ну, может быть, ещё кинотеатр с голливудским фильмом-боевиком – цели их поездки. В городской толпе таких деревенских распознавать было очень легко. Конечно, одежда уже не являлась показателем прописки, впрочем, не на каждом городском подростке было трико с красно-зелёным лампасом, не каждый надевал и чёрную футболку или зелёную рубашку с рисунком вдоль карманов; сельские этого стандарта придерживались поголовно. Но в первую очередь они выделялись, конечно же, лицами, более грубыми, всегда загорелыми, обычно с резкими чертами. С нежными и белыми мордашками, на которых было написано «я живу на этаже» спутать невозможно. Выделялись и поведением. Именно – выделялись. Толпа двигалась, шла туда и сюда, ела мороженое и пирожки, стояла на остановках, но это была толпа. Деревенские же шли в толпе и – выделялись, ели мороженое и выделялись, даже стоя на остановках, они были в своей стандартной одежде яркими пятнышками. Изо всех сил они старались раствориться, быть такими, как все, и этим ещё резче выделялись.
   Две девчонки-семиклассницы стояли поодаль, рядом с большой сумкой с банками молока. Взрослых рядом никого, значит, едут самостоятельно, заработать на жевательную резинку да «Сникерс». Костя вспомнил прежние времена, когда торговать на базаре решались очень немногие. Чтобы
36
торговлей занимались дети-пионеры, об этом и подумать было невозможно.Котировалась бедность. Её восхваляли с экранов телевизоров полнолицые дяди, которые имели дачи, машины и двойные подбородки; о ней твердили писатели, которые издавались такими тиражами, что школьникам всей страны хватало книг на перевыполнение плана по макулатуре; о ней трубили журналисты, которые жили мечтой о переходе на партийную работу или в международные отделы, чтобы приобщиться к кормушке дефицитов. Выросла нация лицемеров… Костя вспомнил, как к седьмому ноября всю их школу заставили наловить голубей, чтобы потом выпустить во время торжественного прохождения мимо трибуны. Тогда из людей-статуй, стоявших на возвышении цвета крови, один дёрнулся к микрофону и оглушил площадь растроившимся-расчетверившимся через динамики голосом: «Да здравствует советская молодёжь!!» Первый секретарь Серов. Такая честь! Молодёжь грянула ура. А потом дома падал на впечатлительную душу юноши презрительный рассказ тёти Эммы, которой удалось пристроиться работать на примторговскую базу. Молодая, вдвое уступающая по возрасту мужу вторая жена Серова заехала на базу и объявила: «Я жена Серова. Дайте мне джинсы, батник…» И т.д. «Прежняя его была поскромнее: раз в квартал приходила и брала что-то одно», - возмущались кладовщицы. Над всеми тогда посмеялся отец: «Ты, Эмма, устроилась на базу, а она устроилась женой шишки». Костю этот рассказ отравил. Его разум мог смириться с «временными трудностями» и «отдельными недостатками» где-угодно, но не там, «наверху». Святость поблекла, и он стал присматриваться. Вот