Три месяца назад.
Пропитанная лекарственными парами комнатушка. Тускло горящие лампочки накаливания. Если в школах, не без черной зависти отмечали медсестры, идеальный ремонт и сервис, то на служебных помещениях госпиталя Правительство явно сэкономило.
Было уже раннее утро, и только сейчас гора не глаженного постельного белья, халатов и пижам для больных стала отступать, рассеиваться. Из-за угрозы отчисления медсестра-практикантка не могла пойти наперекор поручениям (приказам) старшой сестры милосердия. Приходилось молча выполнять, но это лучше, чем прозябать на уроках, сдать кое-как экзамены и стать обычным бойцом, без какой-либо специализации. А, может, и не лучше. Специализация – не панацея от смерти. Анну регулярно посещала мысль о бесполезности совершаемых действий ради мечты.
В будущем она хотела стать полевым хирургом. И, как и единицы прочих учеников, уже осознавших, кем хотят быть в военном отряде, записалась на специальные курсы. На данный момент она проходила трехмесячную практику в отделении психиатрии. Надо заметить, не бесплатно. На её карточку ежедневно капали электронные «Га», что-то вроде нынешней мировой валюты. Живые деньги вышли из обихода после Переворота.
На посту зазвонил телефон, «старшая» «мастер-наставник» взяла трубку. Задержав от любопытства дыхание, уделив всего секунду колебаниям, практикантка прильнула к дверям и стала слушать.
– Да, посылали запрос. Я уверена, что это стоит внимания Правительства. Да, будет сделано, подготовим… нет, не буйная… всё стабильно… Рада служить доблестному Отечеству! – отчеканив заученные слова, женщина положила трубку.
– Эй, хватит уши сушить, развесила тут, чай не прачечная, а госпиталь, – окликнула она Анну.
Дверь без скрипа отворилась, и практикантка явила себя взору, растрепанная и замученная. Старшая сестра скривилась, атакуя вопросами:
– На что похож твой халат? Какой бегемот его жевал? Ты всё погладила?
–Так точно, – пискнула девушка, гадая, о какой пациентке шла речь.
Ведь начальница сказала именно «буйная». Зачем такое уточнение? А вызов чиновника из министерства, однако, тревожный и серьезный звоночек. Интересно, а конкретно? Из какого? Министерств пять штук…
– Подготовь инъекцию и систему в третью палату. Не перепутай. Третья палата, не девятая, история манипуляций в процедурном кабинете, что колоть и смешивать, там написано, – женщина не смотрела на нее, вся погрузилась в пришедшие результаты анализов очередного пациента.
– Сейчас? – спросил будущий полевой хирург робко.
– Сейчас же! – прикрикнула старшая громко.
– А что там за анализы?
Женщина все-таки подняла глаза на хрупкую практикантку, даже прервав свое занятие. Прошлась по ее фигуре, остановилась на лице и принялась смотреть, смотреть, смотреть. Видимо, девушке стоило испугаться этого взгляда, смутиться и юркнуть обратно в помещение. Вместо этого Анна вздернула подбородок, прогоняя сонливость.
– До чего настырная и любопытная, мартышка! Мелочь на сдачу, – оценила мастер-наставница. – Ладно, попробую вдолбить в твою несуразную голову, как расшифровывать ЭКГ, а сейчас сделай, что я тебя просила. И да… не заполняй сестринскую карту наблюдения, вообще не заполняй.
Долой эмоции, долой радость, долой! А… чтоб тебя. Анна радостно вскинулась и залилась краской, еле сдерживая восхищенный возглас, и поспешила в процедурный кабинет: готовить инъекцию и систему для пациентки из палаты номер три, а не девять. Ей редко доверяли произвести манипуляцию от и до, самостоятельно. Не заполнять карту? Не париться над сестринским диагнозом? Ха. Жизнь почти прекрасна без заполнения бумаг.
Вот только радость поубавилась, когда она прочла, что придется колоть и смешивать.
***
Палата номер три, а не девять.
«…Гул моторов стих, лопасти со свистом останавливались, крутясь все медленнее. Этот звук как-то странно влиял, будто замораживал, вставляя штыри в позвоночный столб. Недолгий полет из защищенного стеной города окончен. Ольга сбросила с себя оцепенение, резко отвела плечи назад и вниз, выпрямляя спину (сказывались годы занятий танцами), и представила крылья за спиной. Огромные, белоснежные, как у гордого лебедя. Вместе с остальными одноклассниками она стала рассматривать местность – каждое занятие-практика, новое место за стеной. В этом что-то было. Интрига своего рода.
Введенные будто в транс, одноклассники беспорядочно разбредались розой ветров.
– Никогда разрушенных деревень не видели? – не сдержал раздражения Петрович. – Что? Все коренные городские жители?
Призвав класс к организованности, он построил всех в строй по два человека. Строй двинулся по поселению, осоловело озираясь, прибитый действительностью, но не без любопытства. Большая часть 11 «Q» класса действительно родилась и выросла в городах. Большая часть не видела Красного Неба и солдат-пешек из параллельного мира. Не сидела год в бомбоубежищах, пока над поверхностью летали файерболы. Большая часть из благополучных и полноценных семей. В школе таких звали шоколадными детьми, и они, действительно, были в шоколаде.
Кажется, Ольга единственная из горячей точки в этом классе. Она точно не знала. Судила по раскрытым ртам одноклассников, чуть ли не капающим слюням, как у хрЕновых бульдогов. Это было хорошим сравнением, точным, оно ей понравилось. А на лицах тех, что попали «под раздачу» два с половиной года назад, как будто печать проставили. Заводской штамп: видел, выжил, живу, ненавижу, сдохните. У Ольги тоже есть такая печать с добрыми пожеланиями миру (мирам). Как бы она её не утрамбовывала. А Варя… отдельный случай – обладатель врожденной печати. Ольга улыбнулась – снова отличное сравнение.
Обгоревшие дома с вызовом таращились на чужаков пустыми глазницами выбитых окон. Нещадно иссушенная земля, обезвоженная, лишенная всех соков, покрылась мелкими трещинами-морщинами. Солнце выжгло малейший намек на растительность, а сухой потревоженный песок вздымался при каждом шаге. Раскаленный воздух жег гортань, слизистая глаз стал похожа на асфальт, посыпанный солью.
– Надеть респираторы, – отдал приказ учитель.
Экскурс продолжился, все аккуратно ступали меж обломков. Остатки стекла в окнах сверкали на солнце – застывшие слезы в пустых глазницах. Что-то привлекло внимание Ольги, она остановилась подле одного из домов. Напарница одернула ее рукав.
– Учитель, я хочу осмотреть этот дом, – сказала она твердо.
– Там нет ничего, кроме твоего любопытства, – Петрович махнул рукой, давая «добро».
Пригласительным жестом подул ветер в сторону дома, сдув слой песка с порога, открывая размытую надпись «Добро пожаловать».
Тени змеились и выползали наружу, струна тишины напряженно звенела, источая мрачную мелодию пустоты. Легкий скрип порога, нерешительный шаг в темноту. «Беги, беги, беги…» – нашептывает глас разума глупому человеку. Любопытному человеку. Человек не слушает глас и идет упрямо вглубь комнаты без электричества. Рука на автопилоте щелкает выключателем, но дом обесточен. «Там нет ничего, кроме…» – отдаленно звучит голос учителя в Ольгиной голове.
– Собственно, на этом всё. Воспоминания будто обрываются, мозг перестает проецировать нам на монитор, чем она там занималась…
– Запустите систему еще раз, я хочу уделить внимание мелочам, – грубо перебили старшую медсестру. – «Нет ничего, кроме…», записывай, она повторяет эти слова неспроста. И ху из Варя? Личное дело мне распечатай, – обратился представитель закона к стенографирующей секретарше.
Та согласно кивнула, орудуя интерактивной ручкой и мечтая о чашке латте с ванильной сигареткой.
Подключенная множеством нейронных датчиков к системе сканирования, Ольга спала крепким сном – нечто среднее между младенческим и богатырским. Лежала на койке в искусственно вызванной эскулапами коме, дабы была возможность беспрепятственно проникнуть в ее мозг. А разворачивающиеся события крайне интересовали умы Правительства.
Проекция содержимого мозга – поток визуализированной информации – прервалась на том же месте, что и в прошлый раз, на мониторе красовался круг Малевича. Вертолеты сели. Класс кое-как построился. Одна особо одаренная особа вошла в здание, но ответ на вопрос: «Что случилось с Ольгой в доме, в котором она провела неделю?» найден так и не был. Круг Малевича, опять.
– Вывести из комы, – властно сказал Петрович.
– Усилить прилив препарата! – наперекор ему сказал человек в офицерском военном мундире.
Расставив приоритеты, старшая медсестра махнула практикантке, регулирующей скорость поступление препарата по венам. Распахнув в ужасе глаза, Анна замотала головой:
– Нет… я не стану!..
Офицер поднял бровь и настойчиво повторил:
– Усилить прилив препарата!
– Вывести из комы! – не менее грозно вторил Петрович, вступая в противостояние.
Старшая сестра громко сглотнула и сконфуженно гаркнула на практикантку. Она сделала выбор, в котором никто не мог ее укорить. Она гражданин своей страны. Она выполняет приказы непосредственного представителя государства. Тем более уже в офицерском чине, уже обер-лейтенанта.
– Нет! – вцепилась холодеющими руками в стойку для капельницы Анна.
– Делай, что приказано.
Ледяной тон наставницы. Ледяной весь, от макушки до пят, офицер (как оказалось – из министерства Обороны, самый худший вариант). Остывающая девушка в коме. Анна, полная надежды, мысленно умоляла, чтобы Петрович остановил этого солдафона и ее непосредственную начальницу.
– Но… у нее тромбоэмболия будет! Тело не выдержит! Препарат только тестируется! – пускала она контраргументы, на
| Реклама Праздники |