Мандарин на снегу. (остросюжетная женская проза)

где твоя дочка. – На меня смотрели голубые глаза Андрея. В них было столько решимости, что я успокоилась.
- Да, нужно ехать. – Я, оттеснив своих дорогих бабулек, стала протискиваться на заднее сиденье тесной машинки.
- Таня, мы едем вместе, - Андрей взял меня за руку и повел, как ребенка к своему дому. – Где они находятся? - уточнил он у Николая Семеновича.
- Поселок Всеволожский, Тополиная улица. – Мы тоже сейчас туда, можете ехать за нами.
Натка, беспомощно глядя на всех, тихо спросила:
- А меня теперь куда?
- Ты со мной! Ты – моя женщина и я не дам тебя в обиду. - Серьезно проговорил ее рыцарь.
Тихая радость засветилось в глазах пожилой женщины, никогда не знавшей счастья быть чьей – то женой.

                      *   *   *

Андрей усадил меня в свою большую, сверкающую на солнце  машину, больше похожую на адмиральский катер и показал «Фольксвагену», что готов ехать за ним.
- Андрюш, а где ты был все это время? Откуда у тебя такой дом и эта машина?
Я нервничала, меня буквально всю трясло, и вопросы свои я задавала лишь бы не молчать,  не думать -  что сейчас ждет меня. Пустят ли меня на порог, покажут ли дочку, приехал ли Глеб? Хотя, мне действительно было интересно, как жил Андрей, и почему он не снялся ни в одном фильме и откуда у него шрам.
- Тебя это сейчас действительно интересует или ты спрашиваешь, чтобы не думать о предстоящей встрече? – Андрей так точно угадал мои мысли, что мне стало немного страшно: «Он знает, о чем я думаю?»
- Я просто чувствую, что сейчас в твоей голове, - снова он ответил на мой вопрос, хотя я его не успела задать. – Вольф Мессинг, какой – то, - пробормотала я.
- Просто я очень тебя люблю, Таня,- спокойно глядя на дорогу, проговорил Андрей. – И всегда любил. Поэтому и уехал из Питера, чтобы не мешать твоему счастью и себя не мучить. В театр я пришел из самодеятельности. Все советовали наперебой. Но  по своей специальности я - журналист. Вот и решил вернуться в профессию, испытать себя; попросил друга, чтобы он взял меня с собой в горячую точку, помогать ему. Это хоть и почетно, да и на экранах смотрится героически, но таких, безбашенных мало, которые готовы лезть в самое пекло. А мне и, правда, все равно было: где жить, где работать. А вскоре, друга заменить пришлось, ранили его.
За те годы, что я проработал специальным корреспондентом, я столько всего повидал, что можно целый роман написать  про войну, мир,  ангелов и демонов.
- Так вот откуда этот шрам у тебя, - утвердительно кивнула я.
- Да, - смутился Андрей, - карьера актера для меня теперь закрыта. Могу только Овода играть без грима.
- Что ты, сейчас такой грим есть, все шрамы и дефекты можно скрыть, - ответила я машинально, продолжая думать о своем.
Но что – то меня насторожило, эта тишина, которая вдруг, наступила. Я взглянула на Андрея, - у него в глазах было столько боли, он как – то сник и вмиг осунулся.
- Андрюша, милый, ты что? Вспомнил свою войну? Или жалеешь, что  журналистикой занялся?
- Я жалею, что столько лет потерял, живя без тебя. А сейчас, если твой мужчина позовет тебя с собой, как Филипп Надю, ты уедешь с ним. Я же помню, как ты в нем растворялась.
- Нет, Андрей, даже не думай так, - слишком поспешно возразила я. – Я удивляюсь, что я вообще выжила, после того, как он украл мою девочку, только благодаря Надежде с ума не сошла.
Мы замолчали, и оставшийся путь ехали в тишине. Не знаю, о чем думал Андрей, а я все пыталась представить, что меня ждет, пустят ли вообще на порог. Правда, имея такую группу поддержки, внутрь я все – таки должна попасть. И что дальше? Что я должна говорить, как просить и умолять вернуть девочку. И как она будет на меня смотреть, что думать обо мне? Что она знает про свою маму? И знает ли вообще? Мама. Я – мама. За эти пять лет я ни разу не подумала о себе, как о маме, старалась не думать. Господи, я даже имени ее не знаю! И называю все время, просто – дочка, моя девочка.
- Таня, это здесь? – Андрей пристально меня разглядывал.
Я не заметила, как мы подъехали к дому Глеба. Зимние ранние  сумерки тушили дневные краски, делая все вокруг сиреневым. В доме горел свет, значит Лидия там. А остальные?
Из «Фольксвагена» по очереди вылезали Виктория, Натка и Николай Семенович. Они выстроились в шеренгу перед воротами и вопросительно смотрели на нашу машину.
А я не могла сдвинуться с места. У меня просто не было сил сделать эти несколько шагов. Сердце выделывало сумасшедшие ритмы. То затихало и падало вниз, то принималось бешено выстукивать, заставляя дрожать руки.
- Андрюша, я сейчас, - произнесла я хрипло. – Только с мыслями соберусь.
- Не волнуйся, все будет хорошо. Ты сейчас встретишься с дочкой. Подумай, как не напугать девочку.
Я закивала. Он сказал очень правильные слова. За всей этой кутерьмой, я забыла, что моя малышка не должна видеть наших бурных сцен. Она не должна видеть свою маму кричащей и плачущей.
- Я справлюсь, спасибо, Андрей! – произнесла я и вдруг разрыдалась.
Я не плакала целых пять лет, просто не могла. Казалось, мое горе превратилось в броню из соленых слез. Они застыли там, очень глубоко в душе, и не давали выхода моей боли,  так и держали ее все время внутри, мучая меня, не давая спать, не позволяя жить в полную силу.
Слезы текли потоком, заставляя содрогаться всем телом и судорожно всхлипывать. Я трясла головой, непонимающе смотрела на испуганного Андрея и ничего не могла с собой поделать.
Дверь машины открыла Виктория и тоже уставилась на меня.
- Почему ты плачешь, что произошло? – прошептала она. – Не бойся, мы все с тобой и не позволим им обидеть тебя снова. Успокойся и пойдем.  
Она тихонько потащила меня из машины.
Протерла мое соленое лицо пушистым холодным снегом. Он моментально начал таять, тонкими струйками капая на оранжевый шарф.
- Все, все, моя хорошая! Кончились твои мучения, сейчас все кончится, пойдем. Вон и Натка стоит, боится. Что с ними теперь будет? Жили в радости все пять лет, а теперь снова по своим квартирам разойтись придется?
- Это почему это? – забыла я про свои слезы.
- Ну, неизвестно как Лидия вернулась? На время, или на совсем? Про то, что Сеня с Наткой живут вместе она и не знает.
Мне стало жалко несчастную милую Наталью Сергеевну, которая не могла нарадоваться на свою новую жизнь, на мужчину, которого любила, оказывается, долгие годы.
- Все, - решительно произнесла я, - пойдем к ним. - И направилась к воротам.
Я несколько раз нажала на звонок, готовясь к долгому ожиданию, но открыли мне быстро. Лидия стояла в дверях, в наброшенной на плечи старенькой шали, и грустно смотрела на нашу процессию.
Мы вошли гурьбой, замыкал шествие Андрей. Он, было, отказался входить, собираясь дожидаться нас в машине, но Виктория настояла, чтобы мы были вместе. По – моему, присутствие молодого, сильного Андрея ее тоже немного успокаивало.
Семен Николаевич вышел вперед, закрыв своей спиной испуганную Натку.
- Здравствуй, Лида! Давно не виделись.
Она, как – то встрепенулась и из грустной, немного покорной, вдруг превратилась в ту, Лидию, громко отдававшую приказы и не терпящую никаких возражений. В женщину – майора.
- Какие вы все дружные. Соскучились, полагаю?
- Прекрати, Лида! Не стоит ломать комедию. Мы к тебе не в покер играть приехали. – Тихим, но твердым голосом проговорила Виктория.
Даже мне стало немного не по себе от этого тона, а Лидия даже испугалась. Так, во всяком случае, мне показалось. Она вдруг побледнела, тяжело поймала раскрытым ртом морозный воздух и посторонилась, впуская нас всех внутрь.
- Катюша в кухне, - произнесла она в пространство, не глядя ни на кого.
Я скинула свои ботинки и быстро прошла в кухню, чувствуя, как раздвигаются в улыбке мои губы, а на глаза вновь наворачиваются слезы. У входа я остановилась,  сделала глубокий вдох  и осторожно раздвинула стеклянную дверь.
Но полу, возле догорающего камина, сидела маленькая девочка с тугими темными косичками. Малышка была в клетчатом платьице с белым воротничком и очень напоминала сувенирную куклу, в которые обычно не играют, но часами любуются, ставя их на книжные полки или комоды.
В руках у нее была большая книга, девочка осторожно водила по строчкам маленьким пальчиком и при этом неслышно шевелила пухлыми губками. Заметив меня, она улыбнулась и полувопросительно произнесла:
- Гуд дей…
- Ну, здравствуй, моя хорошая! – я протянула к ней руки, намереваясь обнять.
Но девочка вдруг вздрогнула и попятилась.
- Я не позволяла ее трогать чужим, - в дверях стояла Лидия. – Она не приучена к проявлению чувств.
Увидев бабушку, Катюша подбежала к ней и спрятала у той в коленях свое личико. Но я заметила, что она с интересом разглядывает меня.
- Ну, это мы исправим, - в кухню вошла Виктория. – А чья это девочка, такая красивая? Как же мы долго тебя ждали, Катенька.  Нам всем очень хотелось с тобой поиграть, но ты была далеко. А сейчас ты с нами и мы тебя больше не отпустим. – Выразительный взгляд в сторону Лидии. - Будешь с нами жить!  Смотри, как нас у тебя много: это, - Виктория показала на меня, - твоя мама, а это – твой дедушка, а я – твоя бабушка и еще есть одна добрая бабушка Наташа. Мы все тебя очень любим, малышка. Пойдешь с нами?
- Дайте ей немного привыкнуть, не забирайте так сразу, - голос Лидии дрожал. – Я не собираюсь больше ее увозить. Я привезла ее к Тане. Документы все оформлены. Знаю, что никакими мольбами мне не вымолить прощение за то, что сделал Глеб, но я очень прошу, хоть иногда разрешите мне видеть ее. Это все, что у меня осталось.
- Бабуля, ты почему плачешь? – Девочка встревожено заглядывала в лицо Лидии.
- Все хорошо, милая, теперь мы дома. Это наш дом, а это наши друзья. Помнишь, я тебе про них рассказывала?
Катя кивнула и с улыбкой стала перечислять имена, загибая пальчики: мама Таня, дед Семен, бабушка Вика, бабушка Натка, (при этом имени девочка хихикнула). А где бабушка Аня?
- Умница, - довольно глядя на девочку, кивнула Лидия. – С Аней ты позже встретишься.
- А ты кто? – Катя подошла к Андрею и доверчиво взяла его за руку. – Бабуля мне про тебя ничего не говорила.
- Я – Андрей. Ты будешь со мной дружить?
- Бабуля, мне можно дружить с этим дядей?
Лидия, вздохнув, кивнула.
- Бабуля мне разрешает, и я буду с тобой дружить! – радостно прокомментировала девочка.
- Ну, теперь, когда ты со всеми познакомилась, ты разрешишь тебя обнять? – подошла я к малышке и взглянула в ее голубые глаза.
«Хорошо, что у нее такие глаза, а не карие», - подумала я.
- Ты любишь мандарины? – задала Катя странный вопрос.
- Не знаю, - пожала я плечами. – Люблю, наверное.
- А я их очень – очень люблю. Ты на них похожа, значит, и тебя я буду очень любить. – Она протянула ко мне ручки, и я прижала ее к себе.

                            *   *   *

Позже, когда моя группа поддержки, поиграв немного с малышкой, уехала; я уложила Катю спать, спев ей одну из сотни песенок, придуманных мной за годы разлуки. Девочка не отходила от меня весь вечер, словно тоже чувствовала, как много мы с ней упустили, что надо не разнимать рук, не отрывать друг от друга глаз, впитывая каждую черточку. А я захлебывалась в своем счастье материнства, еще не понимая до конца, что это останется со мной навсегда.
- Как ты жила, Таня? – задала Лидия вопрос, словно спрашивала соседку по даче, с которой не виделась всю зиму. Она не смотрела на меня, а пристально разглядывала узор на своей