НОВЫЙ СКАЗ ПРО КОЛОБКА

Собраться втроём, взять провианту, доспехи и оружие и выступить ночью тайком, не ставя никого в известность. Первыми найдём следы ирода, проучим и выручим наших женщин.
  Высказался Иван-царевич в том ключе, что там, у него в плену, не только наши женщины, много других поворовало зло.
  - Сколько есть женщин, всех и выручим, - решительно закончил Емеля и посмотрел героем на друзей.
  Спросил и Иван-дурак:
  - Даже Колобка не известим?
  - Да!
  Покачал головой Иван-дурак.
  - Не справедливо по отношению к нему. Много добра для меня сделал. И семье.
  Поддержал его Иван-царевич.
  - И мне много чем помог.
  Вдохнул на полную грудь Емеля и выпустил воздух.
  - Если рассказать, где тайна и хитрость?
  Засомневался Иван-дурак.
  - Прямо не знаю. На душе что-то муторно. Надо хотя бы письмецо оставить. Вдруг с нами что случится, будут знать, куда поиски направить.
  Скрипя сердце, согласился Емеля.
  - Хорошо. Письмецо, так письмецо. Спрячь так, чтобы в первый же день не обнаружили! Понял?
  Сияя взором, воскликнул Иван-дурак:
  - А то!
  Наступила ночь. Непроглядная и полная страхов.
  Преисполненная решимости храбрая троица миновала все заставы, выставленные по всему городу и на окраинах, усиленные в виду чрезвычайного положения. Тяга сразиться с неведомым злом двигала их на хорошие поступки и шла впереди них удача, также любовь к близким и повышенная справедливость.
  Первый отдых устроили под яблонькой. Предложила отведать им яблочек наливных, отведали и вступили с нею в беседу. Жаловалась яблонька на то же, что и все. Успокоили, её добры молодцы. Сказали, идут со злом сражаться. Благословила их яблонька и дала в дорогу яблочек сладких.
  Второй раз стали отдохнуть близь печи, искусной печь разные пироги. Отведали её стряпни. Поблагодарили. И она попечалилась им. Поведали ей тоже, что и яблоньке. Благословила и печь их на ратный подвиг. Дала в дорогу пирожков.          
  Первая попавшаяся им на пути деревня встретила их мёртвой тишиной.
  Ни собачьего бреха, ни коровьего мычания, ни блеянья коз и кудахтанья кур.
  Остановились они на околице и смотрят на чёрные провалы избяных окон. Нигде огонёк не теплится.
  Поехали тогда по улице, эхо копыт от одной избы к другой перебегает.
  Вскрикнул внезапно Иван-дурак и за шею схватился и крикнул в темноту.
  - Ежели озоровать будете, дубиною обхожу, мало не покажется!
  Чёрная размытая тень проскочила от ближайшей избы, за ней ещё с десяток. Остановились невдалеке от добрых молодцев.
  Разглядел тёмные фигуры Иван-дурак.
  - Мужики, что же это вы гостей камнями встречаете? Это я, Иван-дурак, со мной друзья: Емеля и Иван-царевич.
  Отделился от группы один, кряжистый по виду и годами пожилой, похожий на войта деревенского.
  - Простите, добры молодцы, – степенно ответил он, стоя безбоязненно перед конём Ивана-дурака. – Я войт деревни. Знаете, какое лихо случилось…
  Ответил Емеля.  
  - Сами пострадали, едем сестёр-матерей выручать.
  Продолжил войт.
  - В том то и дело. Под личиной лиха разбойные люди творят беспорядки. Грабят, со двора, из изб всё выносят. Нет боле порядка. Вот и на вас подумали, очередная ватага разбойничья решила поживиться.
  Отказались от угощения друзья, попросили не серчать за отказ. Испили воды ключевой, тронулись в путь. И повсюду встречались на пути деревни и сёла, где крик да вой стояли  до небес. И в каждом поселении обращались старейшины и старосты с просьбой найти и наказать злую силу. Почти в каждой деревне находились мужики и юноши, пожелавшие идти с ними врага воевать.
  От села к селу, от деревни к деревне, росла численность отряда.
  В один день вышли в чисто поле и остановились возле камня. А на камне том написано: «Налево пойдёшь – коня потеряешь. Направо пойдёшь – жизнь потеряешь. Прямо пойдёшь – себя позабудешь».
  Прочитал Иван-дурак вслух слова сии и обратился к друзьям да к войску, что, дескать, делать будем. Куда ни кинь, всюду клин.
  Поднял копьё вверх Емеля.
  - Думаю я так. Коли ничего хорошего ни одно направление не сулит, то выбираю левое. Коня потеряю? На воде вилами писано. А и потеряю, пеше дойду до врага и сражусь. Лучше погибнуть с почестью, чем жить в угнетении.
  Попрощался с друзьями и повернул коня налево. Присоединились к нему те, правду слов с ним разделившие.
  Поднял булаву Иван-царевич.
  - Слов бисер сыпать не стану. Выбираю правое направление. Коли жизнь терять, так со славою. Не у нас ли говорят, двум смертям не бывать, а одной не миновать.
  Натянул поводья, повернул коня направо. Последовали за ним те, кто правду слов с ним разделил.
  Остался перед камнем с небольшой группой мужиков, кто вилами вооружён, кто косами, Иван-дурак.
  - Друзья выбор сделали. Осталось одно направление – прямо ехать. Себя позабыть постараться надо. А ведь можно и вернуться. Ну, что, войско моё малое: или грудь в крестах, или голова в кустах?

                                                        9

  Если долго сидеть в темноте, начинают обостряться незадействованные чувства.
  Так произошло и с Василисой прекрасной. Обострился слух, подушечек пальцев чувствительность возросла. Малейшее движение воздуха кожей лица ощущала.
  Не спит она не первый день, а который, счет времени потеряла. Пробовала Василиса Прекрасная дедовский способ: представила своё детство, матушку да батюшку; как в школу за знаниями с книжками и тетрадками бегала. Да всё напрасно. Одна темнота перед взором. Что ни делай. Пыталась уснуть, считая баранов, в книжке одной мудрёной в детстве вычитала. Один очень умный целитель восточный советовал. Считай баранов, собьёшься со счёту да уснёшь сном крепким да здоровым. Ена каком она нонче баране остановилась? На тысяча восемьдесят первом!..
  Вздохнула тяжело Василиса Прекрасная, судьбину свою горькую проклиная, и почувствовала, как нечто начинает её мять-тискать. Тьма немного рассеялась, увидела Василиса прекрасная длинные желтовато-матовые щупальца, от них исходил свет, тянущиеся к ней отовсюду и за руки-ноги да за тело хватающие. Пыталась она сопротивляться, не смогла. Только сильнее сжимались щупальца вокруг стана, жёсткой хваткой за неё уцепившиеся. Хотела крикнуть, не смогла, грудь кольца обвили, дыхание заперли.
  Испугалась Василиса прекрасная, что зло невидимое щупальцами своими до смерти её удушит.
  Вырвался всё-таки из уст её крик, горем наполненный. И тотчас понеслись крики со всех сторон. Плач послышался горький.
  Рассмотрела Василиса прекрасная, перед тем, как сознание её покинуло, огромные клубящиеся облака жёлто-серого тумана. Усилился запах тлетворный. Смех ужасный, души пожирающий, разлетелся по тайному узилищу, от которого у узниц в горле застревали звуки.

                                                  10

  Масштаб несчастья поражает воображение.
  Стоит перед картой тридевятого царства тридесятого государства Колобок и хмурится. Почти не осталось места, куда бы ни был воткнут красный флажок, которым помечают селения, где побывало зло. Несчастьем оказалась охвачена страна почти на две трети территории.
  Картина прояснилась наполовину. Осталось свет пролить на вторую – где обитает зло. И ребус этот решать необходимо быстро.
  Колобок прислушался к себе. В ушах шумело, в затылке саднило, виски, будто изнутри ударами кувалд вышибают. Глаза слезятся. От усталости ломота. «Не помешало бы отдохнуть, - подумал Колобок, но сразу же отмёл эти мысли. – Отдохнём, когда от горя-несчастья избавимся».
  Подошёл к столу и начал вдумчиво изучать донесения.
  Всюду, всюду одно и то же: малые дети кричат, матерей лишившись, мужья готовы самосуд с любым подозрительным прохожим учинить – когда это было? Читает Колобок донесения, были бы волосы, давно торчком встали, знакомые названия видит и, нет-нет, бросит косой взгляд на карту.
  Верный воевода Полкан войско собрал, ждёт сигнала. Утром сообщили, что три добрых молодца, Иван-дурак, кому, как не ему, Иван-царевич, ну, а этот-то куда, и Емеля, щучий любимец, в час ночной тайком покинули Стольный град. Отправились самостоятельно решить проблему. Разуверились, видимо, в дееспособности верховной власти. Это весьма плохо. Это крайне отрицательно. Если себя ведут так, можно сказать, не чужие люди, к кому всегда относился с полным доверием. Тогда какой реакции ожидать от посторонних и говорить о поддержке со стороны? Ещё письмо от них лежит нераспечатанным, что написано, и так знамо…
  Вот снова в дверь проскользнуло тенью Лихо.
  - Хоть бы ты чем утешило, - с пустой надеждой сказал Колобок.
  Тяжело вздохнуло Лихо.
  - Что сейчас ни скажи, ничто не утешит. Слышал про Иванов да Емелю?
  Махнул рукой Колобок.
  - Да слышал!..
  - Хорошо поступили, али нет?
  - Ты, Лихо. Вроде с лестницы не падало, затылком о ступени не билось, - удивляется Колобок. – Как можно чёрное белым назвать?!
  Снова горестно вздохнуло Лихо.
  - Можно, царь-батюшка, можно. И без зазрения совести можно тайком ускользнуть от отца сердечного, бросить его один на один с бедой.
  Попытался колобок оправдать Иванов и Емелю.
  - Так они же зло искать отправились!
  - О них ли речь? – Лихо прошлось из угла в угол палаты, оборудованной под штаб. Карты рассмотрело, донесения полистало. – Мало ли таких, что на словах герой, а до дела дойдёт – штаны с дырой.
  Истошный вопль сотряс стены.
  Изменился Колобок в лице.
  - Что это?
  Крик снова повторился, усилился, передаваемый из уст в уста коридорами терема по палатам.
  - Ещё одно похищение, - рассеянно ответило Лихо. – Даже могу сказать, кого на этот раз. Прямо отсюда, в сию минуту. Из подвалов глубоких.
  Страшная догадка бросила Колобка в озноб. Прогнал её. боясь даже думать об этом.
  Попирая всякие приличия, этикеты и требования, в палату штабную ввалились двое из ларца, очень бледные с лица. Глаза горят от страха, губы трясутся.
  Молвят разом:
  - Не вели казнить, а вели миловать…
  - Да чтоб вас всех почечуй пронял! – топнул ногой Колобок. – Говорите, что случилось.
  - Не доглядели, царь-батюшка, не уберегли. Сами в догадках, как случилось.
  Если привести к общему знаменателю сказанное ими и повторенное от страха много раз, вырисовывается следующее. Бабу ягу посадили в самый глубокий подвал, где солнца света нет, и где по просьбе Яги даже свечи не зажигали. Боялась карга, костяная нога света, говорила, все беды от него. Сторожили её, как царь-батюшка и повелел. Неусыпно отделением часовых с командиром. Сменялись каждые два часа. Во время смены караула, опять-таки, по приказу Колобка, окликал бабу Ягу командир сдающий смену. Она отвечала. Также поступал командир принимающий. И вчера, и позавчера, и третьего дня тому всё шло, как предписано. Пришёл час смены, кличет командир первый, мол, баба яга, ты жива ль ещё, моя старушка. Она же в ответ, погоди малёхонько, вот развеется туман, выйдет она отсель и покажет костяную ногу и ступу железную. Затем принимающий повторил процедуру.
  Когда же час назад пришла новая смена караула, командир, сдающий смену, как обычно, как дела, баба Яга. Она отвечает, под тебя пока не легла. Тогда и командир, принимающий смену, мол, отзовись в окошко, дам тебе горошку. А в ответ тишина. Только послышалось звонкое хлюпанье внутри. Словно кто-то в узилище бабы Яги воды налил и по ней топает. Потянуло сквозь