Однажды, в прекрасную, сказочную ночь, Ёжик вышел полюбоваться на полнолуние.
Лес вокруг был так не похож на себя, а невдалеке, на совершенно круглой поляне, окружённой стройными деревьями, в водопаде призрачного лунного света купалось, переливалось, вспенивалось водоворотами бликов, цветов и звуков что-то таинственное, прекрасное, изменчивое.
- Кто ты? – Зачарованно выдохнул Ёжик, выходя на поляну, - Я никогда раньше не встречал такое!
- Маленький, ты никогда не видел мираж? – удивилось нечто. – Ну, так смотри!
И мираж заклубился, вспыхнул радугой, плавно перетекая из формы в форму. Полянка превратилась в рождественский лес, море с мрачным рокотом покатило тяжёлые, буйные волны, пенные гребни застыли и превратились в снежные хребты. Фигуры и образы появлялись, мерцали, текли, манили.
- Я, - закричал Ёжик, - Я знаю кто это! Это чайка! А теперь, теперь ты чёрная пантера с жёлтыми глазами и кончики усов подрагивают от глухого рыка. Нет, ты лесной эльф с грустным взглядом! Я помню, я читал!
- Постой! – взмахнул лапками Ёжик, - Я так мечтал посидеть за столом с Эльфом. Попить чаю с можжевеловыми веточками. Нет! Лучше с апельсиновыми корочками. Из Марокко!
- А не хочешь быть эльфом, – заволновался Ёжик, - всё равно оставайся. Если ты станешь чайкой, я буду кормить тебя с ладоней. Если пантерой – сошью тебе красивый кожаный ошейник с бляшками и поводком. А захочешь быть морем, я стану любоваться на тебя из окна по утрам и слушать прибой. – И попросил, - Пожалуйста, останься!
- Маленький мой! – промолвил печальный эльф и посмотрел Ёжику прямо в душу. – Ты плохо знаешь миражи. Нас невозможно кормить с ладоней, поить чаем и выводить на поводочке. Малыш! Нас нельзя потрогать, ощутить, обнять по-настоящему. Нельзя удержать против нашего желания. И вообще, удержать на одном месте. Мы просто иллюзия. Нами можно только любоваться. Вот так-то, Малыш…
- Какие же вы одинокие! – прошептал Ёжик. И закричал вслед улетающей к луне большой белой птице: - Но ты всё равно заходи! Чай! С корочками. Я буду ждать тебя. Всегда… - сказал он тихо, потому что кричать было уже не кому. И, что-то шепча под нос себе про печаль и одиночество, побрёл домой.
С тех пор, каждое полнолуние, он выходил на ту полянку и разговаривал с деревьями, луной и облаками. И сквозь ветви ему, то здесь, то там, чудился то ли силуэт большой птицы, то ли таинственные, жёлтые глаза пантеры, то ли грустный тихий голос эльфа.
1994
