Чёрные ангелы (быль № 1)

планшетник, или зеркальный диск-юла, которым интересовался Акиндин, рассудил я. А может быть, и то, и другое.
В этот момент мы увидели Пионова. Его фигура возвышалась над развалинами какого-то древнего забора с остатками чугунной арматуры. Вначале мы не поняли и отпрыгнули метров на десять, ломая кусты и побеги деревьев – в общем, производя неимоверный шум. При этом я даже не заметил, как в меня вонзились три десятка ядовитых колючек. Но потом я остановился и осторожно, соблюдая все правила разведчика, вернулся назад – Бык справлял нужду, при этом он был мертвецкий пьян – от него разило, как от пивной бочки.
Он сидел в позе Будды, но со спущенными штанами, и спал. Однако стоило Луке присвистнуть от удивления, как он открыл глаза и уставился на нас. Впору было снова бежать – такой у него был дикий и отрешенный вид: глаза красные, волосы всклокоченные, а шрам на голове, который никогда не зарастал, – багрового цвета. Истерзанная фирменная полицейская рубашка как всегда была усыпана перхотью, а от воротника до последней пуговицы была залита, как я понял, томатным соусом.
Потом он неуклюже поискал листик. Мы стыдливо отвернулись. Кряхтя, Пионов поднялся и натянул шорты. Надо заметить, что и шорты у него были армейского фасона – зеленовато-серого цвета. Когда он утвердился на ногах, мы поняли, какие мы маленькие по сравнению с ним – словно пигмеи. Не обращая на нас внимания, Пионов встряхнулся, как слон – если эти движения применимы к слону, – от кончиков ушей до проймы штанов и куда-то пошел. Вот тогда-то я и понял, значение фразы «не разбирая дороги» – кустарник для Пионова был, как трава, а деревья толщиной с руку – как стебли камыша. Кистью руки он сделал неуловимое движение, и, восприняв это как своеобразное приглашение, мы с Лукой двинули следом. Через мгновение мы оказались под сводами древней покосившейся беседки, которая так заросла плющом и другими лианами, что можно было пройти в двух метрах и ничего не заметить. Здесь в зеленом полумраке у Пионова был накрыт шикарный стол: консервированное мясо всех видов, соленые помидоры, квашеная капуста и большая редкость, которую я видел только на Марсе, – черный хлеб – ровно три ломтика. Я с опаской сел на ветхую скамейку. Бык налил себе стакан водки и, глядя куда-то в непролазные чащи поверх наших голов, произнес:
– Я сегодня выпустил всех подозреваемых… – Он обвел нас налитыми кровью глазами. – Один из них заявил: «Наш город ждут большие испытания. Мы все умрем!» Хотел его застрелить, но рука не поднялась.
Ого! Что-то раньше я не наблюдал в нем признаков сентиментальности.
Лука вовремя подсуетился с бутылкой и стаканами. Мы чокнулись. Водка была хороша – холодная, с привкусов спирта и черного хлеба. Как раз то, что требуется для души в тропическом климате.
Я хотел спросить Пионова о Курдюмове. Правда ли, что он все знает? А если правда, то откуда?
– А я только что убил человека, – в унисон Пионову поддакнул Лука.
Но его никто не услышал.
– Они думают, что нас возьмут! – сказал Пионов, почему-то оглядываясь себе за плечо. – А вот! – он сунут мне под нос дулю, величиной с приличную еловую шишку.
– А я только что убил человека, – снова сказал Лука, и на этот раз на глазах у него навернулись слезы.
– Бывает, – мимоходом заметил Пионов. – Главное, что нас не возьмут!
– Конечно, не возьмут, – обиделся Лука, откусывая огурец. – Зачем нас брать, мы сами сдадимся!
Пионов опустил взгляд в свой стакан. Его скулы окаменели. Но Лука или ничего не заметил, или специально нарывался.
– Мы сами все просрали! И страну, и планету. Доверились кучке негодяев, вот они за нас и крутят. А я убил человека! Правда, у меня руки давно чесались.
– Ага… – хитро соглашался Пионов. – Ага… – он заводился, как английский бульдог.
Я выковыривал из банки нежнейшую буженину. Шел обычный земной треп, к которому я давно привык. Мне ли не знать, чего хотят люди. Один Леха чего стоил. А желания у него были самые необузданные. И вдруг я понял, чего мне его не хватает – не с кем перекинуться парой ничего незначащих фраз, ведь с Лукой надо было всегда держать ухо востро, а Бык вообще ни к чему, кроме сыска, не был пригоден. Мне стало грустно.
– Вот, что… – прервал Пионов Луку, – Хватит болтать. Смирно! Руки по швам! (Я действительно едва не подскочил) Пойдете в ополчение! Ты будешь моим адъютантом, – он указал на Луку грязным пальцем, – а ты – начальником штаба. Нет, наоборот…
– Я служить не пойду! – заявил Лука, с хрустом закусывая малосольным огурцом.
– Что значит, не пойду?! – после паузы удивился Пионов. – Все пойдут, и ты пойдешь!
– Я свое родине отдал!
– Когда это? – удивился Пионов, почесывая грудь, на которой был размазан томатный сок.
– Когда надо, тогда и отдал! – отрезал Лука.
– Погоди! Ты ж только на год старше меня?! – удивился, замерев, Пионов. – А выделываешься?
– А я что этого хотел?! – воскликнул Лука.
Логика Луки озадачила Пионова. Я впервые видел, как он задумался.
– Зря! – покачал головой Пионов. – Зря я тебя не прижал к ногтю. А ведь мог. Мог ведь! Мог! Как паскуду последнюю! – и ударил по столу так, что подпрыгнуло все, что на нем было.
– А теперь не можешь, – хладнокровно ответил Лука, глядя ему в глаза.
Я решил, что сейчас Пионов его убьет, но он пожевал губами и взял в руки бутылку с водкой.
– Федотов, ты страшный человек! – произнес он задумчиво. – Не патриот… не знаю кто… наверное, хлыст. Не обижайся, но я тебе больше не налью… – Потом забыл, о чем говорил, и произнес: – Пропала Рассея! Про-па-ла…– и вздохнул глубоко и очень печально.
Мне показалось, что он сейчас заплачет. Но нет. Он налил и выпил, налил и выпил и занюхал рукавичкой. И тогда я увидел, что он действительно пьян. Он был настолько пьян, что не мог сидеть, и только огромный живот, которым он упирался в стол, не давал ему упасть. Спрашивать о Курдюмове было бесполезно. К тому же рядом сидел Лука. Да и сведения наверняка уже устарели. Что нам мог рассказать Пионов? Что черные ангелы с помощью хлыстов попытались осуществить переворот. Что в деле, оказывается, замешаны марсиане и Акиндин. Что все в страшной панике разбегаются, как тараканы. И где его чертова «кальпа» с расчудесными бойцами?!
Жуткие шорохи раздались в зарослях. Мелькнули какие-то странные люди. Один из них держал в руках что-то похожее на гранатомет. Инстинктивно я упал под стол. Раздался свист и ужасный грохот. Взрывная волна снесла купол беседки. Лицо обдало жаром. Я лежал без сознания примерно минуту, слушая в левом ухе «Колыбельную трескового мыса», хотя Бродского никогда не читал, а в правом – бесконечный гул, словно в нем летел бомбардировщик. А когда очнулся, то почувствовал во рту вкус крови и пополз в том направлении, где по моим расчетам должна быть улица. Над землей стлался едкий дым. Где-то рвались ручные гранаты: «Бух-х! Бух-х!» На голову сыпалась листва.
Я полз так долго, что стал испытывать страх – невыносимое чувство одиночество. Казалось, что все кончено, пропало, и когда наткнулся на человека, то страшно обрадовался. На его голове я нащупал жесткие перышки. Это был Леха Круглов. Я узнал его рыжую морду, и мы обнялись.
– Леха, – сказал я, – у меня есть план!..


Глава 7
База черных ангелов

Не знаю почему, но я решил, что квартира на третьем этаже под номером 43, – это именно та квартира, которую покинула блондинка. Я немного покопался с замком. Электроника была примитивной, как пряжка на моих сандалиях. Кроме этого меня вдохновляли уроки Лехи по части хитроумных запоров. В общем, через пять секунд мы проникли внутрь. За дверью начинался длинный-длинный темный коридор, в конце которого светился то ли дверной проем, то ли окно.
– Ты думаешь, нам следует туда идти? – спросил Лука, дыша мне в затылок, как вурдалак. – У тебя нет такого ощущения, что этот коридор должен заканчиваться аж за Конногвардейским манежем?
– Похоже на то, – согласился я, полагая, что вопрос чисто риторический. – Ну что идем?
Мне показалось, что он сомневается. В моем представлении Лука был уже не тем человеком, который лишен страха. Леха молча сопел рядом. Он вообще больше молчал после знакомства с консьержкой. Наверное, у него открылись способности к размышлениям.
– Конечно, идем, – ответил Лука, протискиваясь мимо меня.
Вдруг Леха заявил:
– Я дальше не пойду!..
– Почему?! – безмерно удивился я, внимательно посмотрев на него.
Похоже было, что из него вышел весь профессиональный запал. Мне даже стало жаль его, ведь целых три года я знал Леху совершенно другим. А теперь он сдал, и даже грандиозность происходящего не вдохновляла его.
– Я фотоаппарат потерял…
Только сейчас я обратил внимание, что он действительно без своей любимой «мамии».
– Это другое дело, конечно, – согласился я, смягчая его муки.
– Пойду домой… – добавил Леха, отводя глаза в сторону.
– А…– пожал я ему руку, – ну иди...
Было ясно, куда он направит свои стопы – к консьержке. Я даже не завидовал, во-первых, потому что полюбить женщину из-за того, что тебе нравится только ее тело, – это вершина глупости, а во-вторых, Леха почему-то изменил своим принципам – консьержку звали не Таней, а это попахивало ретроградством. Но Леха был таким, каким был, и я не собирался его переделывать. Лука же вообще не заметил отсутствия Лехи.
Я закрыл входную дверь и уставился в плоский затылок Луки. Больше ничего нельзя было разглядеть. Меня так и подмывало спросить, кто стоит за черными ангелами, то бишь жуками, но я знал, что он все равно не скажет правду, как не скажет правду о маленькой катастрофе в масштабах солнечной вселенной: столкнулись два мира, и все как воды в рот набрали. Да об этом надо кричать на каждом углу! Надо что-то делать, а не вести закулисные переговоры, бросив свой народ на произвол судьбы. Видно, за нашими спинами шел большой торг: как всегда делили пирог под названием «власть и деньги». Я почему-то подумал о транснациональной корпорации «Топик». Наверняка она уже раз двадцать нагрела руки. Нам, маленьким людям, оставалось только жить по совести и по чести. И то эту честь и совесть попирали кому не лень. Поэтому последние сомнения покинули меня. Я чувствовал, что отныне руки у меня развязаны и что я поступлю так, как считаю нужным, невзирая на чьи-то высокие планы. Только я пока не знал и не понимал, что именно сделаю. Конечно, временами я сомневался в себе, но что было делать?
Мы подождали, пока не привыкнут глаза. Стало заметно, что по обе стороны коридора находятся комнаты, из-под дверей которых пробивается слабый свет.
– Наверное, это… как это называется? – Он повернулся ко мне, оголив в улыбке зубы.
Вот что значит пить одно молоко – зубы у него были большими и белыми – такими белыми, что светились в темноте, как у вампира.
– Коммуналка? – спросил я, вспомнив, еще в прошлом веке Санкт-Петербург славился подобными общежитиями.
– Точно! – коротко произнес Лука, открывая первую дверь справа.
Это была очень большая кухня. В ней мог поместиться целый взвод и еще осталось бы место для танцев. В квартире давно никто не жил. Мы не обнаружили на кухне даже холодильника, а полки в шкафах оказались окропленными слезами местных тараканов, чей тощий вид наводил на унылые рассуждения о бренности существования.