Чёрные ангелы (быль № 1)

требовалось много времени, потому что кабинет был крохотный. – Ты ищешь связи, как и полагается хорошему журналисту, – саркастически похвалил меня главный, – но дело в том, что связи нет!
– Как нет? – удивился я.
– Нет планшетника – нет связей, – заверил он меня.
Я беспомощно посмотрел на Леху. У него оказался подбит правый глаз. Я только сейчас это заметил. Так, кто у нас левша? Значит, Леха сцепился с художественным редактором. А я знал, что несмотря на небольшой рост, Леха хорошо бодается головой и подныривает под противника, чтобы провести бросок. Благо она у него вся к белых «перышках». Однажды мы стояли в очередь за злополучным румынским коньяком. В тот момент, когда подошла наша очередь, какой-то бугай нагло пролез к прилавку. Леха удивился и сделал ему замечание. Бегай отмахнулся от него, как от мухи. И зря это сделал, потому что не знал, с кем связался. Леха поднялся с пола, выставил перед собой голову, как бычок, и попросил:
– Ударь меня еще раз!
Бугай удивился и ударил. Три раза он бил, и три раза Леха поднимался. Но по мере то, как он раз за разом поднимался, самодовольство бугая таяло. Он был выше Лехи на две головы и тяжелее килограммов на сорок. Но никогда не попадал в такие переделки. Для начала Леха сбил ему очки, и рубашка окрасилась первой кровью. Бугай попытался зажать Леху между прилавками и придушить за голову. Но Леха вывернулся, поймал его за руку, взвалил на спину, вытащил на середину зала и бросил на пол. Послушался глухой звук шмякнувшегося теста. Бугай поднялся. Если бы он знал, что его ожидало. После броска он стал безнадежно опаздывать. Как таран, он бросался на Леху в надежде использовать свой главный козырь – вес, но Леха в последний момент уворачивался, и наконец подставил ему подножку – бугай снес прилавок в бакалейном отделе и рассек себе лоб. Больше Леха не давал ему передышки. Он бил и справа и слева, кружа вокруг, как голодная собака, превращая лицо бугая в отбивную. Из носа у бугая текли сопли и кровь. Брови были разбиты в лохмотья – торчали голубые надкостницы. Через пару минут левый глаз безнадежно заплыл, и он им уже ничего не видел, а распухшими губами жадно хватал воздух. Бугай стал хромать, колени его был стесаны и дрожали. Правда, Лехе тоже досталось, но это не шло ни в какое сравнение с жалким видом бугая. Он бы с удовольствием сбежал, но в нем еще оставалось самолюбие. К тому же в толпе любопытствующих присутствовали хорошенькие женщины. Настал момент, когда он просто остановился и уже не шел вперед, а тупо смотрел на Леху, и его единственный зрячий глаз красноречивее любых слов выражал его состояние – бугай был в отчаянии. Несомненно, он всю жизнь жалел и холил себя, любил свое большое тело и считал себя сильным и здоровым. Он стал просить прощения. Ложными выпадами Леха вначале заставил его согнуться и упасть на корточки. После этого вытолкал пинками из магазина. Лучшая часть человечества аплодировала, а две особенно страстные женщины тут же пожелали познакомиться с победителем. Отблеск его славы пал и на меня. Стоит ли говорить, что обе, как всегда, оказались Танями, которые, кстати, и прихватили пару бутылок злополучного румынского коньяка, из-за которого мы едва не отдали богу душу.
– Разве дело только в планшетнике? – удивился Леха. – У нас есть запись расследования.
Я поморщился. Дело в том, что запись надо было еще монтировать, иначе бы главный ничего не понял.
– Да! – почти закричал главный. – Потерять такой козырь! Да мы бы могли!.. – он замер с куриной ножкой в руках, унесенный воображением в невидимые дали.
Леха незаметно пожал плечами и с ухмылкой покосился на меня. Ему приходилось выслушивать от шефа и более грозные тирады.
– …Можно было утереть нос любому конкуренту!..
На большее у него фантазии не хватило.
– …Или на худой конец продать!..
– Шеф! – дружно и радостно вскричали мы, – тогда бы нас точно посадили в тюрьму!
Ведь фактически из планшетника ничего нельзя было выжать, кроме его физического наличия как улики, которая подтверждала пришествие инопланетян. Но этот факт и так был известен.
– А где Мирон? – спросил он вдруг абсолютно спокойным голосом и принялся за куриную ножку.
– Он… – я замялся, – ушел…
– Все… все… все! – замер он. – Идите вы… правдолюбы! Идите работайте! Дело закрыто!
Похоже, ему надо было принять за воротник, и он нас просто выпроваживал. Я понял, что он принял решения, исходя из личных надобностей, а не из соображений стратегии.
– Шеф, у нас еще есть полдня… Похищена полицейская… мы будем… мы можем… Завтра утром…
– Идите… идите… к Луке, теперь он ведет расследование. У меня голова трещит. Делайте что хотите… век бы вас не видать…
Мы уныло вышли из кабинета. В коридор выскочила секретарша Вениаминова Зоя и сообщила:
– Тебя зовет Арон Самуилович, – она выразительно потыкала пальцем в пол.
– Спасибо, я спущусь, – ответил я.
Тогда я не придал этому значения. Может быть, Арон Самуилович просто хотел выпить со мной кофе? Если бы я сразу очутился у него в магазине, наверное, вся история закончилась бы раньше времени.
Леха спросил:
– Ты чувствовал себя когда-нибудь озлобленным?
– Конечно, чувствовал, – ответил я, соображая, что делать дальше.
Лука, конечно, не лучший выход из создавшегося положения, но мне приходилось работать и не с такими людьми. Когда я попал в переплет из-за корпорации «Топик», мне понадобилась вся выдержка, на которую я был способен. А обходились со мной очень жестко, и я знал, на что способны люди, наделенные властью. Разумеется, Лука не тянул на штатного дознавателя прокуратуры или костоломов «Топика», но работать с этим человеком все равно было трудно. Пожалуй, один Леха благодаря природному юмору умел с ним ладить. Такого юмора у меня не было, вернее, он улетучивался, когда я общался с Лукой.
– А Мирон-то был? – спросил Леха с тоской в голосе.
– Был, – ответил я, испытывая чувство неполноценности, потому что и Леха мне не верил.
Что мне оставалось делать? Если бы я сказал, что Мирона не было, что мне все приснилось, было бы еще хуже.
– Ну был, так был… – согласился он и вдруг добавил: – Мне все надоело... Пойду свою «мамию» собирать…
– Леха… – удивился я, – ты что, бросаешь меня?
– Устал, – вздохнул он, не глядя мне в глаза. – Может, этих зеленых человечков и не существует?.. А?.. Кто знает?..
– Леха! – воскликнул я. – Чутье потерял?! Назревают такие события… блондинка… летчик… Мирон… бармен…
– Потерял… – признался он, – вот если бы у меня была жена, если бы меня не бросило правительство, если бы главный был родной мамой, я бы всех простил, и то бы подумал. А так, гори оно все синим пламенем…
– Может, ты и прав, – сказал я, чтобы облегчить его страдания. – А мне деваться некуда.
– Ладно… – произнес он с горечью, в которую вложил всю мудрость человечества.
Действительно, в сложившейся ситуации каждый из нас был волен выбирать. Мы пожали друг другу руки и разошлись. Он поплелся к себе в каптерку. Его фигура выражала опустошенность. А я открыл дверь в кабинет Луки. Он лихорадочно диктовал своему новенькому баснословно дорогому квантовому компьютеру статью. Даже у Алфена была далеко не самая последняя модель. Хоть в этом Лука утер ему нос. На гвозде, вбитом с стену, висела его знаменитая «карапуза». Надо сказать, что его кабинет был еще меньше, чем у главного – в нем даже дивана не было. К тому же в нем было душно, как в кочегарке, которую я имел честь посещать в детстве. Впечатление от пребывания в ней было примерно такое же, как и от пребывания в кабинете у Луки, только раз в пять ярче, потому что на Марсе всегда было минус сорок, а в кочегарке, как утром в тропиках – все плюс тридцать пять. Но Луке все было нипочем. Он никогда не потел. Зато я сразу покрылся предательской влагой – сказывалось вчерашнее чаепитие.
– Привет, – сказал я. – Я пришел...
Он сдвинул на лоб очки и уставился на меня. Усы его грозно шевелились, а лицо как всегда выражало крестьянскую хитрость. Было такое ощущение, что Лука знает обо всем на свете. Надо ли говорить, что синяк на шее, оставленный Пионовым, приобрел синюшный оттенок, а по краям пожелтел. Впрочем, точно такой же был у меня на лице справа.
Я взял в углу комнаты стул, поставил его в центре комнаты и сел, давая понять, что я не мальчик на побегушках. Он тряхнул головой, очки упали на переносицу, и сказал:
– Сейчас смотаешься в Смольный… к одному человечку. Я ему сбрасываю информацию о твоем планшетнике, летчике и Мироне Павличко…
Оказывается, за заботами о собственном здоровье Алфен не забыл позвонить Луке и сообщить последние новости.
– Ты и об этом раскопал? – спросил я, помня первую заповедь журналиста – не выдавать своего информатора, то есть Таню Малыш. Я только забыл, что этот информатор уже мертв.
– Конечно, – многозначительно произнес он. – А человечек расскажет нам о вторжении. Отнесешь ему бутылку водки.
– У меня могут быть неприятности, – признался я, – планшетник тянет на два года.
Я уже знал, к кому он навострил лыжи – конечно к Курдюмову, к кому еще? А если Курдюмов узнает, что еще кто-то знает правду о блондинке, то я точно попаду в список невыездных, и тогда прости-прощай Марс. Я почувствовал старый, противный запах системы. У меня не было ни малейшего желания снова бодаться с ней. Вот чего я действительно боялся, поэтому и не стал на Земле классным журналистом.
Еще я мог сказать Луке, что Курдюмов натурой не берет, но промолчал.
– Если работаешь репортером, то надо быть самым циничным и продажным, – нагло заявил Лука мне в лицо.
– Но не до такой же степени?! – удивился я.
Я не требовал от него жалости, но хотя бы элементарной порядочности.
– Сынок… – устало сказал он, глядя на меня поверх очков, – когда проживешь с мое, то поймешь, что миру на тебя наплевать. Ты думаешь, что поступаешь справедливо, но никто этого не оценит и не повесит тебе на пуп звезду героя.
– Да ты такой же беспринципный, Лука, – сказал я, – как и все земляне.
Всегда найдется предатель, разрушающий систему. Страны разваливаются именно из-за таких людей: десяток неразборчивых в средствах политиков, десяток денежных тузов, не уважающих законы, десяток циничных журналистов – и общество начинает на них равняться. Потом кое-кто из них становится национальным героем. Вот об этом Лука и напомнил мне:
– Лучше жить без принципов, чем лежать в гробу мертвым идеалистом!
На нем была даже майка цвета американского флага – красно-бело-синего тона. Где он ее откопал? Этой стране давно уже никто не поклонялся. Может быть, он тайный агент бывшей супер-державы?
– Вот это здорово! – воскликнул я. – Ты думаешь, что прав?
– На все сто! – сказал он безапелляционно.
Я помолчал, разглядывая его. Мне надоело спорить.
– Ладно, – сказал я почти примирительно, – твои взгляды меня не касаются. – Что ты собираешься делать?
– А ты сам не знаешь?
Даже усы у него топорщились от возмущения, потому что он считал меня никчемным журналистишком.
– Я знаю, что ты наверняка что-то раскопал, но молчишь.
– Ха-ха… – он коротко рассмеялся. – Где тебя учили так грубо льстить.
– Ну и черт с тобой! – сказал я. – Какой же ты профессионал, если не делишься информацией. У меня тоже кое-что есть.
– Ну да? – удивился он скоре