Нашествие арабуру (третий роман о Натабуре)

сердца попросил Сань-Пао, – разрешите мне оставить голову при себе. Следствие только начинается, а мне нужны улики.
– Хм… – подумал император Кан-Чи, – ты умен. Будешь ли так умен, когда дело дойдет до восстания?
– Буду! – твердо сказал Сань-Пао.
– Молодец, – еще раз похвалил император. – Ладно, разрешаю, забирай голову.
Камень скатился с души Сань-Пао – он избежал смерти. Ведь если бы императорский какумагуса занялся головой, он бы обнаружил спиленные рога и дело могло принять печальный оборот. За подлог Сань-Пао могли кинуть в реку или посадить на кол, а то и содрать кожу с живого. На случай неудачного развития событий в правом кармане он прятал три зернышка риса, пропитанные ядом. Этого было достаточно, чтобы избежать мучительной смерти. Но сегодня зернышки не понадобились, и Сань-Пао выбросил их, как только сел в паланкин. Сегодня Боги были милостивы к нему.
Сань-Пао не заметил, как из-под гнилой колоды блеснули глаза-бусинки. На запах выскочила хитрая крыса, одну за одной проглотила три зернышка риса, но, не успев юркнуть назад под колоду, пискнула и упала на спину. Ее розовые лапки несколько раз дернулись, и жизнь покинула хитрую крысу. Хотела ли крыса предупредить сородичей, или ее писк был последней искрой жизни, Сань-Пао так и не узнал, но если бы он увидел все это, он, по крайней мере, сделал бы три вывода: никогда не кидайся на то, что тебе подсовывают; остерегайся незнакомцев; дающая рука всегда враждебна. Ничего этого он не увидел, поэтому продолжал жить наивно, в полной уверенности, что он переделает мир.
Уже глубоким вечером при свете фонарей Сань-Пао поставил перед собой голову и принялся ее изучать. Зачем же он тебя убил? – спрашивал Сань-Пао. Вид у головы был грустный, словно она просила прощение за то, что не смогла уберечь свое тело. Убил одним ударом. Если бы испугался, то скоре всего убежал бы. А здесь ударил – сильно и точно. Знал, куда бить.
На старости лет Сань-Пао уже не пил сакэ, а ограничивался пивом. После третьей чашки его вдруг осенило: глаза! Кто закрыл глаза? Должно быть, стражники по старому обычаю. Сань-Пао приподнял голове веки. Так и есть, левый глаз светло-серый – вот причина, почему убили черта! Только местные жители боятся глаза демона, поэтому они и убивают всех дикарей с серыми глазами. Итак, это работа ниндзюцу! – окончательно убедился Сань-Пао. Но если бы ниндзюцу знал, что это черт, он бы с ним не связался. Зачем связываться с чертом, если он не человек? Логичнее было бы пройти мимо. Но он принял его за человека и убил. Спиленные рожки подвели.
Несмотря на то, что заканчивалась стража свиньи , Сань-Пао вызвал черного капитана Угаи. Черным его называли не только потому, что он был смугл, а еще и потому что у него была репутация человека, который не чурается черных дел. Ходили слухи, что он скупал печень казненных и продавал голодным крестьянам, которые в свою очередь пекли пирожки с ливером. По этой причине Сань-Пао никогда ничего не ел в городе.
Угаи сел на пятки в позу ожидания и оперся на большой меч. Сань-Пао знал, что так сидят только последователи школы кюдзюцу и что девиз этой школы звучит так: «Сохраняй хладность ума в любых ситуациях». Но Сань-Пао казалось, что Угаи спокоен до самонадеянности. У него был очень пристальный взгляд, поэтому Сань-Пао не любил Угаи. Что-то в нем было такое, чего Сань-Пао еще не понял, но других помощников у него не было. Приходилось рассчитывать только на черного капитана.
– Вот что, – сказала Сань-Пао. – Утром займешься голубями. Или я что-то не соображаю, но они должны летать на север и возвращаться оттуда, а они летят и возвращаются с востока.
– Слушаюсь, сэйса, – с достоинством кивнул Угаи и подкрутил маленькие усики. – Я знаю эти хитрости. Обыщу все окрестные деревни и схвачу всех голубятников.
Черный капитан был высоким, худым и мускулистым. И хотя его щеки тронула сеть морщин, он был очень силен и ловок. Да и роду-племени, как и Сань-Пао, он был явно не японского. Никто не знал, кто он на самом деле и где его родина. Он одинаково походил и на южных людей, и на северных. Даже по выговору ничего нельзя было понять. Угаи говорил на диалекте провинции Хитати, но слово «исуки» произносил так, как обычно произносят его в провинции Дарима – «исусуку», а «кудзиро», как в провинции Сида, – «кудзири». Было еще несколько странных слов, но особенно одно озадачивало Сань-Пао. Капитан Угаи произносил его во всех тех случаях, когда его что-то особенно волновало. Вот и теперь он добавил в конце фразы:
– Господи, Иисусе!
Для ушей Сань-Пао это звучало так: «Господииисусе», а ударение была только одно – в конце фразы, что вообще было непривычно даже для китайского уха.
– Правильно, – согласился Сань-Пао, – мыслишь верно. Особенно те деревни, где крестьяне занялись конишелью. Что-то уж очень странно.
– Может быть, они оголодали и взялись за ум? – предположил Угаи.
Но Сань-Пао понял его с полуслова.
– Если мы разорим эти деревни, арабуру нам головы оторвут быстрее, чем мы поймем это.
– Воля ваша, сэйса, – смиренно склонил голову Угаи.
Сань-Пао на мгновение показалось, что помощник слишком быстро согласился. Было бы глупо его в чем-то подозревать, подумал он. Да и в чем? В тайной симпатии мятежникам? Тогда он еще глупее, чем я, ибо нет смысла помогать тем, кто и так погиб.
– С нашим народом свихнешься! – коротко хмыкнул Сань-Пао. – То они не хотят выращивать кактусы, то они хотят выращивать кактусы. Ничего не поймешь! Пусть в этом разбираются сами арабуру. Возьми самых лучших стрелков, но через три дня у меня в руках должна быть почта этих голубей. Понял?
– Понял, сэйса, – все так же спокойно кивнул Угаи.
Одного не заметил Сань-Пао – в глазах черного капитана словно блеснули искры ненависти.
– Смотри, времени у нас нет, иначе сварят вместо архатов.
– По-моему, они улетели, – напомнил Угаи.
– По официальной версии они сварились. А улетели их души. Понял? Мне ли тебя учить?
Сань-Пао не хотел преждевременно лишиться помощника из-за того, что тот не понимает политику императора Кан-Чи. Раз сказано – души, значит, души. Такова официальная версия, и нечего себе морочить голову.
– Понял, – снова кивнул Угаи, но на этот раз в его глазах блеснули не искры, а молнии, хотя он казался спокойным, как спящий медведь в берлоге.
– Ну и хорошо, – кивнул Сань-Пао. – А я займусь шпионом.
– У нас появился шпион? – спросил Угаи, оставаясь безучастным, как сосульки на морозе.
Сань-Пао больше привык к обходительности чиновников, поэтому сдержанность черного капитана его раздражала, но он не подал вида.
– Они здесь были всегда. Эти люди с гор. Только теперь они готовят восстание и стали очень опасны. А еще надо спуститься в лабиринт Драконов и найти старшего черта Майяпана. Что-то мне подсказывает, что он в курсе всех дел.
– Его видели в компании пьяных людей, – подсказал капитан Угаи.
– О! Видишь, чутье меня не обмануло. Вот и займись этим. А я займусь самым главным – ниндзюцу, у которого тень дракона Аху. Знаешь такого?
– На базарах всякое болтают… – уклончиво ответил капитан Угаи. – Но я ни разу не видел. Говорят, его можно узнать по тени, у которой есть крылья, – и снова посмотрел так пристально, что Сань-Пао подумал, а не метит ли он на его место?
– Точно! Молодец! Вот и будем его искать. Это самое главное. Найдем ниндзюцу с крыльями, значит, найдем бунтовщиков.
– Господи, Иисусе! – произнес Угаи и покинул кабинет Сань-Пао.

***
До поры до времени Абэ-но Сэймэй никому не говорил о хакётсу Бан и о его мальчишке-поводыре по имени Кацири. Такой козырь надо было хорошо прятать в рукаве – настолько хорошо, чтобы о нем не то чтобы никто ничего не знал, а даже не мог бы догадаться. Дело было тайное и при излишней суетливости могло и не выгореть. А сработать надо было наверняка. От этого зависела судьба восстания. Самое главное, что он вовремя запретил им тренировки в сточных озерах города, велел сидеть тихо и ждать приказа. Как потом оказалось, он все сделал правильно: арабуру не схватили ни хакётсу Бана, ни его поводыря Кацири, точнее, они чурались их вида и запаха, хотя обшарили весь город. Кому нужен прокаженный с изуродованным болезнью лицом и мальчишка, от которого очень скверно пахло? Не нашлось даже сумасшедшего, который бы по доброй воле приблизился к ним. Дело было на базаре зеленщиков, где еще теплилась торговля. Если бы арабуру или кэбииси были внимательнее, они бы наверняка заметили, что хакётсу с поводырем слишком быстро сгинули в ближайших развалинах, словно заранее знали, куда прятаться. Больше на этом базаре никто никогда их не видел. Его обитателей согнали в государственную тюрьму Тайка и посадили в клетки, чтобы подвергнуть пыткам, а кое-кому предстояло даже украсить Сад голов своей головой.
Хакётсу Бан знал свое дело. Он купил у банщиков бочку, наполнил ее человеческими испражнениями, чтобы Кацири было где постигать тонкости ремесла. Смысл этих упражнений сводился к тому, чтобы он привык к ограниченному пространству.
Абэ-но Сэймэй верил в плохие приметы. Например, если утром на северо-востоке, считавшемся «вратами демонов», висели тучи, то он в этот день вообще ничего не делал. Плохой приметой также являлись сухие паучки в углах комнаты, стук духов под полом и раздавленные лягушки, поэтому у себя в саду Абэ-но Сэймэй ходил, внимательно глядя под ноги. Перечень плохих примет этим не ограничивался. Сегодня, например, он встретил на улице человека с разного цвета глазами. Если бы у человека, похожего на корейца, были бы другие глаза, то Абэ-но Сэймэй ни за что бы не убил его. Но именно такое сочетание: левый глаз серого света, а правый – карий, было в Нихон очень и очень плохой приметой, настолько плохой, что этому человеку легче было умереть, чем жить. Считалось, что левый серый глаз – это глаз демона смерти, которым он наблюдает за людьми. Новорожденных с такими глазами убивали сразу же или изгоняли вместе с матерью из деревни, поэтому Абэ-но Сэймэй, не задумываясь ни на мгновение, выбросил перед собой руку и вонзил в сердце человеку сюрикэн . Не оглядываясь, Абэ-но Сэймэй продолжил путь дальше, не зная самого главного: что он убил не человека, а черта Ёмэй, которому покойный харчевник давеча отпиливал рожки в харчевне «Хэйан-кё». Ёмэй же получил от самого Ушмаля очень неприятное задание – найти и доставить в ставку кецалей старшего черта Майяпана. Ставка находился в летающей джонке, которая называлась хаятори . Все это было следствием тайного доноса рыжего харчевника, который канул в черную выворотню вместе с харчевней «Хэйан-кё». Никто не знает, каким образом донос попал к Ушмалю, но его реакция была однозначной: найти, и точка! Самое удивительное заключалось в том, что старшего черта Майяпана не было в ставке, хотя обыскали все: и весь подземный лабиринт Драконов, и закоулки ставки кецалей, даже подняли из выворотни харчевню – Майяпан как в воду канул.
Никто не мог найти Майяпана, а рядовой черт Ёмэй нашел. Нашел совершенно случайно – в первый же день поисков и только потому, что заблудился и вместо квартала чеканщиков попал в квартал горшечников, в который сроду не ходил. Он и думать не мог, что старший черт Майяпан пьет сакэ. Но именно так оно и было.