Нашествие арабуру (третий роман о Натабуре)

он посещал туалет. Всякий, кто приближался к императору без его разрешения, должен был быть убитым, несмотря на чин и родственные связи.
Сам начальник дневной и ночной стражи Чичимек присутствовал при разговоре, перед которым Сань-Пао так тщательно обыскали, как не обыскивали даже при прежнем императоре Мангобэй.
Сань-Пао поднялся с колена. Придворный этикет изменился – перед старым императором можно было стоять только на коленях. Смотреть в глаза не разрешалось под страхом лишения живота. А когда заканчивалась аудиенция, то полагалось отползать назад, и только за огромными двухстворчатыми дверями можно было встать на ноги, однако, не отряхивая колен, надо было пятиться задом до самого выхода из дворца, ибо считалось, что взгляд императора все еще сопровождает тебя и следит, насколько ты подобострастен, а значит, и верен императору.
– Есть ли у меня выбор? – смело спросил Сань-Пао.
Черный Мурасамэ поднял морду – еще никто так не осмеливался разговаривать с его хозяином.
– О! – удивился Кан-Чи и прищурился. – Ты смелый или хитрый?
– Он не смелый и не хитрый, – заметил Якатла, – он лживый. Повесь его!
– Я просто старый для того, чтобы строить козни.
Старый и глупый, подумал император Кан-Чи и погладил черного Мурасамэ, стоит мне чихнуть, как твоя голова покатится по этим ступеням.
– А еще спорит! – заметил Якатла. – Повесь его!
Император Кан-Чи поморщился. Визгливый голос карлика не давал сосредоточиться.
– Хм… Приветствую твой ход мыслей, – похвалил Сань-Пао император Кан-Чи, не обращая внимания на слова Якатла. – Признаюсь, мне нравятся такие люди.
– Я готов преданно служить империи!
– Он врет! Повесь его! – требовал Якатла.
Карлик Якатла надоел императору Кан-Чи, он вспылил.
– Не угодно ли тебе будет удалиться в свои покои! – потребовал он. – Эй, – кликнул он Тла. – унеси господина.
– Это почему? – возмутился Якатла.
– Потому что здесь решают государственные дела, а не споры.
Якатла с кряхтением взгромоздился на носилки и в отместку разодрал рабу все плечи.
– Ну и хорошо, – со вздохом проводил его взглядом император Кан-Чи. – А теперь мы поговорим спокойно.
В Сань-Пао всколыхнулись давно забытые надежды на то, что, наконец, кто-то оценит его преданность, честность и ум.
Как ни странно, Кан-Чи понял его. Он даже заметил, что глаза у Сань-Пао повлажнели от переизбытка чувств. Когда-то, когда еще Кан-Чи пороли за малейшую провинность, он был точно таким же, как и Сань-Пао. Хорошо, оценил император Кан-Чи, очень хорошо. Хорошо, что он наивен до чувствительности. Такие верно служат. Может быть, он даже окажется удачливей этого проныры Бугэй. Потом мы его прилюдно казним за какой-нибудь проступок и заменим на своего арабуру, а пока пусть послужит.
В душе император Кан-Чи презирал всех цукасано гэ, которые вольно или невольно уничтожали своих соплеменников, но до поры до времени цукасано гэ были ему нужны, они знали традиции и нравы своей страны и были хорошими исполнителями.
– Радуйся, я назначаю тебя на этот пост! Слава Пернатому Змею! Уййй!!! – провозгласил император Кан-Чи, подписывая государственный указ. Он потряс бамбуковым свитком .
Секретарь, который безмолвно стоял в отдалении, подбежал и принял свиток, чтобы спрятать его в ларец.
Сань-Пао изобразил на лице неподдельную радость, хотя едва ли поверил в свое счастье даже наполовину. Опыт всей его жизни подсказывал, что правители безбожно лгут, что они не бывают бескорыстными и что не надо ждать ничего хорошего от его назначения на столь высокий пост. Попробую еще раз, подумал он, а вдруг что-то да выгорит.
– Теперь скрепим наш договор, – сказал император. – Я знаю, что в этой стране он вкрепляется совсем не так, как у нас, поэтому мы поступим по вашему обычаю.
Они вышли на балкон и помочились так, чтобы струи их мочи слились в воздухе. Сверкая на солнце, как бриллианты, струи мочи пролились на огромные ступени двенадцатиярусной пирамиды-дворца Оль-Тахинэ, а ветер подхватил брызги и разнес на крыши домов, парки и лес по всей округе. Черный Мурасамэ тоже присоединился к ним, и его моча тоже пролилась на город. После этого они вернулись в комнату, и император Кан-Чи спросил:
– Убили ли мы всех принцев?
– Да, сэйса! – твердо сказал Сань-Пао. – Согласно документам, собранным со всей империи.
– Мне донесли, – проникновенно сказал Кан-Чи, – что существуют Золотые императорские родословные и что якобы в них прописаны все-все принцы, сыновья принцев и внуки сыновей принцев. Не огорчай меня ложью.
– Я все сделаю, как вы повелеваете, сэйса.
– Иди и через три дня принеси мне голову главного заговорщика! А потом займись Золотыми родословными.
Черный Мурасамэ радостно ощерился – он не понял смысла разговора, но уловил интонацию – коварную, как жало змеи.
Сань-Пао по привычке не посмел ослушаться и вышел с холодеющим сердцем, ибо знал, что за такой срок ему ни за что не найти даже рядового бойца мятежников. А вот о Золотых императорских листах он даже думать не хотел, ибо понимал, что они спрятаны очень и очень надежно и что до них ему никогда не добраться.
Теперь я отомщу всем-всем, подумал император Кан-Чи, нянча ошпаренную руку и не понимая самого главного: что месть – это блюдо, которое всегда подают холодным, и что сгоряча может ничего и не получиться.
Сань-Пао в свою очередь решил, что древние обычаи надо менять – негоже, когда пес мочится на твой любимый город. Негоже!
Новоиспеченный начальник городско стражи – Сань-Пао, решил воспользоваться случаем. Ему донесли, что в квартале чеканщиков нашли необычного человека со спиленными рогами. Сань-Пао догадался, что речь идет о черте. Надо ли говорить, что это был бедный Ёмэй.
Это была сенсационная новость. Не то чтобы Сань-Пао знал о чертях все. По роду службы кое-какие сведения у него, конечно, были. Он знал, что черти прилетели вместе с арабуру, являются их темной, «обратной» стороной. Как Солнце не может жить без Луны, так и кецали не могли обойтись без чертей. От людей их отличало наличие рожек, которые они старательно спиливали. Никто из людей не знал, зачем и почему кецали таскали за собой чертей. И сколько Сань-Пао ни интересовался этим вопросом, ответа так не нашел и решил, что эта самая большая тайна кецалей. Еще большей тайной было появление ойбара – песиголовцев. Сань-Пао догадывался, что ойбара появлялись вслед за кецалями, независимо от воли последних, как их тень, – просто появлялись, и все, возникали из ничего, из воздуха, и что сам Ушмаль ничего поделать с этим не может. Если Будда это допускает, думал Сань-Пао, то так тому и быть. Похоже, я на верном пути.
Но кто посмел или сумел убить черта Ёмэй? Это был самый главный вопрос, который с тех пор постоянно мучил Сань-Пао. Убить мог только ниндзюцу. Значит, они все еще в городе! Так Абэ-но Сэймэй, сам не зная того, оставил след, по которому пошел Сань-Пао.
Вот о чем думал Сань-Пао, с любопытством разглядывая сюрикэн – стальную иглу длиной с сяку. На ее тупой стороне был выбит иероглиф «воля», что позволяло думать об одной из северных школ ниндзюцу. По качеству ковки, отделки и острию иглы можно было сузить круг поиска до конкретного уезда.
Сань-Пао позвонил в колокольчик и приказал принести коллекцию сюрикэн. Он долго рассматривал иглы сквозь волшебное стекло, а через коку уже понял, что такие изготовлялись в трех провинциях, лежащих на севере: Кадзуса, Мусаси и Симоса. А голуби летят на восток, отметил Сань-Пао. Ерунда какая-то! О том, что провинций три, говорили следующие приметы: схожий металл, одни и те же приемы ковки, удлиненная, а не округлая и не плоская форма острия, иероглиф «воля» и торец, выполненный в виде овала – так легче было держать иглу. Обычно иглы прятали в рукаве кимоно на специальном шнуре. Конкретно эта игла висела и терлась о шнур очень долго, из чего можно было сделать вывод, что человек пользуется иглами крайне редко. Игла даже успела заржаветь от пота.
Провинция Кадзуса исключалась. Она лежала в верховьях реки Абукима и совсем недавно была сожжена иканобори. Конечно, это еще ничего не значило, потому что сюрикэн могли изготовить загодя. Но провинция Кадзуса была слишком доступна, а Сань-Пао знал, что ниндзюцу предпочитают малонаселенные и труднодоступные места. Поэтому провинция Кадзуса отпадала. Оставались две самые бедные провинции: Мусаси и Симоса, в которых и людей-то не осталось, думал Сань-Пао. Тем лучше – легче будет искать. А начинать надо с дорог и пастухов – первые надо перекрыть так, чтобы муха не пролетела, а вторых надо отловить как можно быстрее.
Но перед этим требовалось решить еще одну важную задачу, от исхода которой зависели все последующие действия. Если я ее не решу, все остальное не будет играть никакой роли, мудро подумал Сань-Пао. Он привык ждать, и долготерпение было главным его козырем, поэтому сердце его даже не дрогнуло и душа осталась спокойной, как камень, когда пришла пора предстать перед ясными очами императора Кан-Чи. Дальше тянуть было просто опасно – прошло три дня, и надо было явиться с докладом и главной уликой.
Перво-наперво, он велел отрезать голову черту, имени которого он не знал, обмыть ее, сделать прическу, и с этой жуткой ношей отправился в золотой дворец императора Оль-Тахинэ. Шел четвертый день, и Сань-Пао, кряхтя, выбрался из паланкина перед величественными ступенями, созданными, казалось, для великана. Ступени убегали вертикально в небо, и где-то там, в неприступной синеве, горел золотом дворец императора Кан-Чи.
Однако Сань-Пао не полез по ступеням. Да и не долез бы, не только потому, что на каждой ступени в башенках находились арабуру, а потому что каждая ступень была высотой не меньше, чем в кэн . Сбоку в ступенях существовал тайный вход. Сань-Пао попал внутрь пирамиды и в сопровождении трех арабуру стал подниматься по узкой каменной лестнице. Хотя Сань-Пао был далеко не молод, он даже не запыхался – ведь он с юности занимался гимнастикой тай-чи и легко дал фору арабуру, которые, забравшись на самый верх, дышали, как носильщики паланкина, а Сань-Пао даже не вспотел.
– Таратиси кими! – преклонил он колено. – Я принес вам голову самого главного заговорщика.
Конечно, он знал, что черт не заговорщик. Но кто проверит? А потом может быть поздно. Однако думать об этом совсем не хотелось.
– Уййй!!! – обрадовался император Кан-Чи и хлопнул себя здоровой рукой по затылку. – Покажи! – велел он.
Голова черта Ёмэй, завернутая в белый холст, находилась на специальной подставке с небольшими плетеными бортиками из лозы. Сань-Пао откинул ткань и с поклоном подал голову, как подают самые богатые дары.
– Да-а-а… действительно… – молвил император Кан-Чи, словно зачарованный. – Знатная голова. Большая голова. Необычная голова. Можно сказать, уродливая. Только у родовитых мятежников могут быть такие головы. Молодец!
– У обыкновенных мятежников таких голов нет, – согласился Сань-Пао, не смея поднять взгляд, что его вполне устраивало, ибо он, конечно, врал, но это был единственный выход остаться сегодня живым. Что будет завтра, он не хотел думать.
– Похоже, ты отличился, – сказал император. – Отдай ее какумагусу . Он пополнит мою коллекцию голов.
– Сэйса… – с замиранием