Гнев Энлиля

сегодня был особый случай.
Когда подошли первые лепешки и согрелась вода, Шеми
разбудила хозяина дома.
- Вставай, вставай, муж мой, уже пора. Да будет твое утро
приятным, как сметана. Мешда, неторопливо поднявшись,
очистился после соития с женой, потом окропил пол комнаты водой
и заправил сезамовым маслом глиняный светильник, стоящий
перед алтарем предков. Взяв из очага на дворе горячие угли, он
положил их в чашку курильницы и, наломав кусочки кедра, мирта
и камыша, насыпал благовония поверх углей. Поставив курильницу
у ниши личных богов рода, хозяин дома возжег светильник, помолился, совершил возлияние в чашу у ног кумиров, и принес благодарственную жертву из смеси муки и масла за благополучный исход похода. Затем он
возложил на алтарь духам предков угощение на пальмовом листе
и воду в чаше. Вечером этой едой накормят детей, как бы
передавая им добрые напутствия и пожелания предков.
Хозяин дома вызвал в памяти облик своего отца, похороненного
вместе с матерью под домом, чтобы посоветоваться и с его духом,
и со своим богом-покровителем о том, что уже позади, что ныне и
о том, что может произойти. Спустившись во двор, в одной
набедренной повязке, Мешда вымылся, натираясь мыльным корнем и обливаясь теплой водой, которую черпал из котла
небольшим кувшином. Гаур и девочки-погодки проснулись сами и
сразу же попросили пряников со сливками и медом. Шеми,
заставив сына помыться, накормила детей и послала их
пропалывать грядки.
Умащенный, одетый в чистое, хозяин дома, воззвав перед едой
к своим богу и богине, предложил им первыми вкусить пищу,
вознеся ее над головой. Расположившись на циновке у очага, он
быстро съел лепешку, политую горячим топленым маслом, выпил
чашку кислого козьего молока с жареными финиками и
поблагодарил бога за ниспосланные ему пищу и питье. Спеша
завершить свое хождение в горы, гончар подозвал сына и велел
ему вывести из стойла ослов оружейника, с нетерпением вкушая
радость встречи с другом. Мешда любил Мебурагеши,
покладистого и доброго, своего лучшего друга с детства, и если
по какой-либо причине несколько дней не мог с ним встретиться,
то чувствовал себя тревожно, ибо ему чего-то не хватало.
Оставшись одна, Шеми наскоро, но с удовольствием поела
после длительного поста в знак печали по отсутствующему мужу,
вынесла из всех комнат циновки, вытряхнула их, подмела, сожгла
мусор и остатки пищи и окропила двор и дорожки перед домом
водой. Вскоре возвратились нагруженные Мешда с сыном и
сложили в ряд у калитки приобретенную в обмен на медь утварь:
нож, лопату, два топора и пилу. Веселый и довольный, радуясь
удаче, гончар возлил масло и пиво вдоль края лежащих изделий и
произнес короткую молитву: "О бог мой! Пусть послужат мне эти
вещи, и да будет здесь хорошо душам их, и да не грустят они о
прежнем владельце".
Мешда рассказал жене, что в уплату за аренду ослов пошло
всего лишь полмешка меди, а за остальное оружейник дал еще и
три овцы. Мешда передал ей подарок Мебурагеши - полную миску
свежей сметаны. Погладив сына по голове, он назидательно
произнес:
- Запомни, сынок, с хорошо устроенным имуществом ничто не
сравнится.
Гаур, видя, что отец в добром расположении духа, не отпрашиваясь, потихоньку улизнул из дома. Близился полдень.
Блюститель справедливости и ненавистник зла, лучезарный Ут
все внимательнее, все пристальнее, укорачивая тени до предела,
всматривался в будничные дела людей, снующих повсюду, как
пылинки в его лучике.
Возвратилась, закончив стирку, Пэаби и развесила мокрую
одежду сушиться.
- Знаете, - как бы мимоходом сообщил гончар, - Мебурагеши
приглашает нас сегодня в гости. Энметен, наверное, соскучился
по тебе, дочь моя. Так что, собирайтесь!
- Опять до заката прилипнут к кувшину с пивом, - усмехнулась
про себя Шеми. - Вот бы хорошо было, если бы богиня пива
Нинкаси вам туда горечи подмешала.
На следующий день Мешда проснулся с тяжелой, раска-
лывающейся от боли головой, разбуженный криком глашатая,
призывающего всех мужчин-общинников явиться на народное
собрание. Он неохотно поднялся, потянулся, зевнул во весь свой
большой рот, но, спохватившись, тут же в испуге закрыл его и,
сведя вместе, сжал большой, указательный и средний пальцы левой
руки: "О Нинсихелла, отврати демонов, не дай им вселиться в
меня", - трижды произнес он. Вспомнив, что сегодня день Ута,
первый день недели, благоприятный для любых праведных
начинаний, гончар решил опробовать привезенную ими белую глину.
Спустившись в полутемную мастерскую, Мешда распахнул дверь,
передвинул поближе к свету гончарный круг и с молитвой протер
его. Подошел Гаур.
- Где ты вчера весь день болтался, как солома на морской волне?
- напустился на него отец. - Разве ты не знаешь, что в день Нергала
тебе, мальчишке, нельзя после полудня выходить из дома? Купался,
наверное? Амулет-то хоть не забыл надеть? Мать, - крикнул
Мешда, бросив взгляд на виновато поникшего сына, - дай ему
выпить птичье яйцо, пусть отвратит беду. Ты, дитя мое, стремись
сравниться в мастерстве с Энметеном, он - умный, и свое родовое
дело знает. - Мешда поморщился от приступа головной боли. -
Таким сыном можно гордиться. И не садится он никогда в
присутствии отца, и говорит лишь тогда, когда отец его спрашивает, не то, что ты, рыжий! Почтительный сын огорчает отца и мать
разве что болезнью. - Мешда снова мучительно поморщился и
выпил полкувшина воды. Воспользовавшись вынужденным
молчанием отца, Гаур жалобно попросил:
- О отец мой, успокой свое сердце, я уже принес воды и взял
корыто. "Энметен, Энметен, всегда Энметен, - с досадой думал
Гаур, размешивая ногами глину, - не буду я горшечником, вот и
все.
- Иди, помоги раскрутить мне круг. Ты что, не слышал, что я
сказал? Ты, сын мой, пока еще - пустой горшок! Учишь, учишь
тебя, а проку никакого! Воистину, умасти дубину, никто не заметит!
Ты и приличной миски-то слепить не сможешь к совершеннолетию.
Стыдно сказать кому-нибудь об этом. Ну почему же ты, простой
смертный, пренебрегаешь глиной и не хочешь быть горшечником,
если даже сам владыка Энки, взяв со дна океана глины, как простой
гончар, лепил из нее богов? И каких богов! Ремесленников,
умельцев!
Расстроенный мальчик подал отцу заготовку - комок мокрой
глины. Гончар, призвав в помощь бога-горшечника, сжал его, оценил
вязкость, и бросил на середину вращающегося тяжелого диска из
обожженной глины. Слегка касаясь комка пальцами, он точными,
неуловимыми движениями поворачивал и приподнимал кисти рук,
оглаживая глину. И словно распускающийся после дождя цветок,
из бесформенной заготовки возникла ваза - изящная, с длинной
тонкой шейкой и широким венчиком. Мешда достал свою личную
печать - небольшой стеатитовый цилиндрик, оправленный в серебро,
с кожаным ремешком, продетым через отверстие в центре для
удобства носки на поясе, - и прокатал ее по сырой глине вазы ниже
венчика. На оттиске образовался узор: кувшин с изливающейся
из него водой внутри венка из пальмовых ветвей, и четко
отпечаталось имя, происхождение, род занятий и личное божество
владельца. Такое удостоверение личности имелось у каждого
общинника. Умирая, человек забирал с собой печать в могилу.
Потеря личной печати была равносильна утрате части себя, своей
личности. И если не отыскать потерянную печать, то можно было
лишиться сына или дочери.
Гончар сделал еще несколько ваз, чаш и чашечек и,
удовлетворенный, поставил их сушиться на полки в глубине
мастерской. Расставляя изделия, Мешда вспомнил о том, что пора,
в счет обязательных приношений, отвезти партию готовых горшков
в храм Энки. Гончар вынес из кладовой и упаковал дюжину
невысоких горшков с широкими плечиками и утолщенным
венчиком. Одни из них совсем не были разрисованы, у других
плечики покрывал красно-желтый геометрический орнамент или
изображения листьев, животных и людей; а остальная часть
поверхности была темно-фиолетовой и имела глянец.
Выведя осла из своего тупика на улицу и свернув за угол, гончар
неожиданно столкнулся с маленьким, пышущим здоровьем крепышом с кувшином в руках и большой сумкой через плечо.
- Ой, - завопил тот, - твой осел отдавил мне ногу! А, это ты,
горшечник, - узнал он Мешду. - Мир тебе, сосед! Куда смотрит
твой осел? Протри ему глаза и накрути хвост!
- И тебе мир, брадобрей Агга! Куда ты собрался так поздно?
К заклинателю? - Мешда заметил сильно раздутую щеку
брадобрея.
- Хотел я сходить к заклинателю, чтобы он заговорил мне
зубную боль, но жена отсоветовала. Говорит - к лекарю лучше. И
вот я иду от лекаря с удрученным сердцем!
- А ты поешь чего-нибудь, частая еда облегчает сердце.
- Не знаю, что теперь и предпринять, - продолжил брадобрей. -
Видишь ли, когда лекарь приблизился и посмотрел мне в рот, он
сморщил нос и, как ты думаешь, что он мне сказал? Он сказал,
чтобы я шел к выгребальщику нечистот, а у него мне делать
нечего. И что мне остается? Терпеть и уповать на богов?
- У меня тоже второй день глаз болит, колет все время. - Мешда
прикрыл левый глаз.
- И у меня глаз болел. Я скажу тебе, что нужно делать: насурьми
больной глаз, потом возьми крепких ниток из черной шерсти,
пряденных со стороны захода солнца, и ниток из белой шерсти,
пряденных со стороны восхода, и завяжи узлы. Завязывая каждый
из семи черных узлов, произноси имя какой-нибудь вдовы, а
завязывая белые узлы, семь раз произнеси имя богини врачевания Нинкаррак. Каждый день привязывай на больной глаз узел из
черной шерсти, а на здоровый - из белой, и читай заговор. Когда
снимешь узел с глаза, развяжи его, но на черный, прежде чем
развязать, подуй - почувствуешь облегчение. Слова заговора я
плохо помню, но ты зайди к заклинателю, жрец научит и даст амулет
против демона. На этом амулете злой дух будет выглядеть таким
отвратительным, что, увидев себя, Аннунак в страхе убежит, и ты
выздоровеешь. Но ты все-таки после того, как развяжешь все
узлы, эти нити с болезнью на них переплети и брось в реку, потому
что жрец может перепутать и не от того демона дать амулет.
- Завтра же попрошу ткача Туге напрясть мне ниток.
- Не советую. Этот беззубый Туге, с глазами, похожими на рыбий
пузырь, плохой человек, и его пряжа никудышная. Плохой человек
не может сделать хорошую вещь.
- Ты с ним поссорился? Он ведь твой ближайший сосед!
- Скажу тебе как другу. Я тут недавно купил в храме кости
ягненка и бросил их у своих дверей: пусть все видят, как мне
хорошо живется, и радуются этому, и да пусть печалятся мои враги.
И что же сделал прядильщик Туге? Представь себе, он ночью
собрал эти кости и бросил их у входа в свой дом! Ну, этого я ему
не прощу! - Агга прищурил глаза и покачал головой. Серьги в его
у шах звякнули.
- Забрал бы кости обратно, если они тебе так дороги.
- Ну, нет! Пусть он подавится этими костями, да не продлится
его род и да не будет погребено его тело.
- Не гневи богов, Агга, - нахмурился гончар. - Тебе ведомо,
Великие не одобряют ссор между шумерами. Воистину, человек,
предающийся вражде, похож на того, кто бросает пепел с
подветренной стороны: пепел летит назад и покрывает его с ног
до головы. Ну да ладно! - прервал себя Мешда, - видишь, как я
зарос? Очисти меня, побрей тело, лицо и голову, а то в храм не
пустят.
- Садись, ковыряя в зубах, сыт не будешь!