Гнев Энлиля

с
девушкой. Чтобы поддержать разговор и, отчасти, из любопытства,
он принялся подробно расспрашивать ее о подборе красок, о
тонкостях лепки и росписи, о выборе орнамента, интересовавших
его как градостроителя. Несколько суховатый по натуре, Аннипад
с изумлением почувствовал, что очарован необычным, трога-
тельным звучанием ее глубокого, мелодичного голоса. Он с
непривычным для себя интересом взирал на Пэаби, высокую,
стройную и грациозную в расцвете ранней зрелости.
Заходящее солнце позолотило вершины гор, поросших лесом.
Свет медленно отступал перед надвигающейся ночью. Стано-
вилось все прохладнее.
Невдалеке от селения путники увидели две плавильные печи, у
которых лежали наваленные в беспорядке куски медной руды и
кучи древесного угля. Рыжебородый, преклонного возраста
человек, одетый в коричневый плащ из тонкой овечьей шерсти,
распоряжался у печи работой шести своих сыновей. Когда Мешда
подошел к нему с приветствием, последний прощальный луч солнца
высветил вышитый серебряной нитью край его плаща.
- Мир вам, о досточтимый Хэлим. Все ли здоровы? Все ли
благополучно? Милостивы ли боги? - Мешда знал его еще с той
поры, когда Хэлим жил в Городе среди шумеров и слыл искусным
медником. После того как сыновья его подросли и настало время
приобщить их к какому-нибудь ремеслу, Хэлим вернулся в родное
селение и, сменив профессию, занялся выплавкой меди, которую
гончар и покупал у него в обмен на плоды своего труда. У медника
же он оставлял и ослов, отправляясь за белой глиной высоко в
горы.
- Слава богам, Мешда, пока все идет хорошо. Желаю и вам, о,
шумеры, благополучия и здоровья. - Хэлим радушно пригласил
всех в свой дом и, оставив у печей троих сыновей, повел гостей в
селение. Глинобитные одноэтажные дома с плоскими покатыми
крышами террасами лепились к склону горы. Дом медника стоял крайним в нижнем ярусе. У входа во двор гостей встретила
женщина, закутанная с головы до пят в большой темный платок,
и распахнула перед ними дверь в дом.
Висевшие на двери серебряные колокольчики дружно зазвенели,
отпугивая злых духов. В главной комнате, куда провели гостей для
ужина, было почти темно. Слабый свет взошедшей луны,
пробиваясь сквозь узкие зарешеченные окна, едва освещал
комнату, и дочери Хэлима зажгли глиняные светильники. Две жены
хозяина дома, родные сестры, быстро расставили на покрывавшей
часть пола орнаментированной циновке из тростника стопки горячих
лепешек, большие медные блюда с пряным, дымящимся мясом,
миски с овощами и с абрикосовым соусом, чашки с топленым
маслом. Гости-мужчины и медник с сыновьями, одетые в длинные
белые рубахи с узкими рукавами, расселись вокруг угощения на
разложенных хозяином подушках, а его старшая дочь обошла всех,
подавая тазик с водой для омовения рук и мохнатое шерстяное
полотенце.
Когда женщины и Гаур вышли из комнаты, хозяин дома совершил
молитву, омыл руки, помазал маслом губы двум божествам дома,
оберегавшим мир, покой и благополучие семьи, и, преломив хлеб,
первым приступил к еде. Ели руками. Каждый отламывал
небольшой кусок лепешки, опускал его в блюдо с ближайшей к нему стороны, а потом подносил ко рту, держа внутри лепешки кусочек мелко нарезанного мяса. Пользовались при этом только большим и указательным пальцами правой руки. Левая рука, считавшаяся нечистой, не прикасалась к еде. Гости ели с удовольствием и аппетитом. Полакомиться мясом большинству шумеров удавалось лишь в храмовые праздники, только во время жертвоприношений богам.
Аннипад, сын эна, привыкший к разнообразной мясной пище,
еще не пробовал такого блюда.
- Как вкусно! Какое благо разливается внутри! - искренне
восхитился юноша. - Никак не могу угадать, чем нас угощают, -
повернулся он к хозяину дома. Медник загадочно улыбнулся и
посмотрел на перевязанную ладонь своей левой руки.
- Помнишь, Мешда, в день твоего прихода дети мои принесли сонного удава, заползшего в нашу шахту, дабы переварить пищу?
- Ну, как же, помню, еще и четырех дней не прошло. Это был
хороший, толстый удав, длиной локтей пять.
- Мы хотели держать его к празднику и кормили мышами. На
третий день мышей не оказалось и удаву бросили маленького,
шустрого цыпленка. И случилось неожиданное: цыпленок по воле
богов подружился со змеей - своим извечным врагом, но это мы,
к сожалению, поняли лишь потом. Цыпленок спокойно укладывался
в вялых кольцах свернувшейся змеи, лазал по ней и даже по ее
голове. Он и кожу ее клевал, а удав почему-то все терпел, и я
подумал, что он болен и в пищу не годится.
Сегодня, перед полуднем, мы решили его выбросить, и я
вытащил удава за хвост из клетки. Почувствовав себя на свободе,
он вдруг взвился и схватил в пасть мою руку. К счастью, прежде
чем ему удалось обвиться вокруг меня и сокрушить ребра мои,
сыновья быстро воткнули ему кол в горло и освободили руку, а
удава тут же рассекли ножами на части. Его мясо вы и едите.
Помолчав, Хэлим обратился к Аннипаду:
- Сын эна, ты оказал моему дому большую честь, разделив с
нами пищу, ибо высокие не часто знаются с низкими. Но пойми
меня правильно, о юноша, тебе пора идти в дом мэлика, вождя
нашего племени. Если ты не пойдешь, то нанесешь кровную обиду
другу твоего отца.
Аннипад поспешно встал, поблагодарил хозяина дома за
гостеприимство, низко поклонился и вышел.
Беседа текла размеренно и плавно еще около часа. Говорили о
событиях в Городе, о ценах, о видах на урожай. Когда глава семьи
вышел, чтобы распорядиться о ночлеге, один из братьев попросил
младшего передать ему кувшин с ячменным пивом, поданным
после мяса. Тот засмеялся, показал кукиш старшему, схватил кувшин и
и приник к нему, запрокинув голову. Старший брат вспылил,
обругал младшего и запустил в него большой деревянной ложкой, измазанной соусом. Угодив в кувшин, ложка отскочила и попала в одного из двух алебастровых богов-хранителей  дома, стоявших в нише стены на особой подставке. Статуэтка свалилась на сухой глинобитный пол и разбилась.
Страх возмездия витал в комнате, когда медник вернулся. Он
сразу заметил, что произошло.
- Какое горе, - тихо произнес Хэлим, нарушив напряженную,
гнетущую тишину. - Этот юноша принес несчастье в наш дом.
Пусть Месхэлик Энзак покарает его за это. - В раздражении он
напустился на гончара. - И что ты, почтенный ремесленник, отец
семейства, заискиваешь перед этим юнцом?
- Что же мне с ним - драться? Он - энси, сын эна, а двуногий
лев опаснее четвероногого, - спокойно ответил Мешда. Гончар
поднял черепок разбитой статуэтки. - Люди сделали одних кумиров,
люди сделают и других. Скрепите пока осколки глиной. Моя дочь
вылепит точно такого же нового бога, а вы его освятите. Это будет
моим подарком тебе, медник.
Не чувствуя всей тяжести возложенных на него обвинений,
Аннипад сидел напротив мэлика в его большом и просторном доме,
стоявшем в стороне от селения, и уплетал печенье, сваренное в
меду. Мэлик, немного знавший по-шумерски, выслушав рассказ
об исходе его похода, распорядился, чтобы гостю приготовили
постель, дабы он мог отдохнуть и выспаться. Служанки омыли
ноги гостю, умастили тело и перевязали ему рану, приложив к ней
черную, горную смолу. Как только Аннипад коснулся постели,
утомленную обилием впечатлений душу мгновенно обнял сон.
За утренней трапезой мэлик сообщил, что вчера, после полудня,
небольшой отряд воинов из приморского племени хаммури,
обменяв жемчуг, финики и сушеные абрикосы на изделия из меди,
золота и серебра, вышел из селения.
- Хотя их племя и родственно нашему, но разбоем они не
гнушаются, - посетовал он. - Остерегайся их в дороге, о сын Урэнки.
Аннипад принял из рук мэлиха в подарок эну четыре крупные
белые жемчужины с нежно-розовым оттенком - четыре цветка
вечной жизни и молодости.
Спустившись к дому медника, Аннипад застал своих спутников
готовыми к выходу. Три осла стояли, навьюченные поклажей.
- Ого, гончар, да ты, оказывается, богач! - приветствовал
Мешду Аннипад.
- Какое там, двух ослов я взял внаем у оружейника Мебурагеши,
моего соседа. Мы с ним живем стена к стене. Я расплачусь с ним
медью, когда вернусь. Медь здесь стоит дешево, а в Городе -
дорого!
Хэлим, вышедший их проводить, зловеще, с глубокой ненавистью
глядел на крупный прямой нос Аннипада, на массивную
серебряную цепь на его могучей шее, на браслеты на руках, и не
желал ему доброго пути.
Перед дорогой путники, дабы умилостивить бога этой земли,
совершили возлияние масла на священный придорожный камень-
монолит, обитель божества. Мешда тепло попрощался с
гостеприимным Хэлимом:
- Бог ведает, друг мой, когда еще свидимся! Да пронесешь ты
до смертной черты благодушную старость в кругу сынов твоих.
- Похоже, что медник тебя сглазил, - сказал гончар Аннипаду,
выводя ослов. - Уж очень тяжелый взгляд у него был. Такой взгляд
губительнее топора. Аннипад скривил в усмешке тонкие губы
большого рта:
- Пусть его глаз провалится ему в пятку. Мой амулет
отталкивает взор и предохраняет меня от любой порчи, - он стал
перебирать звенья серебряной цепи, творя молитву.
Мягкая, неутоптанная тропинка желто-зеленой змейкой вилась
между гор. Юноша и девушка, увлеченные друг другом, шли рядом,
не замечая дороги, и беспечно беседовали обо всем на свете.
Пэаби влекло к Аннипаду, ей было с ним интересно, легко и весело.
Какая-то сила в нем сладко всколыхнула и привела в смятение ее
доселе нетронутые потаённые женские глубины.
Неожиданно из-за груды придорожных камней, держа копья
наперевес, выскочило четверо воинов-хаммури. Еще вчера, выходя
из поселка, они заметили малочисленный отряд шумеров,
спускавшихся с гор. Энси Аннипад, вспомнив предупреждение
мэлиха, тут же схватил мотыгу и бросился им навстречу. Высокий,
мускулистый воин нанес удар первым. Энси проворно присел и,
пропустив копье над плечом, мотыгой ударил воина по ногам. Воин
подпрыгнул и удар пришелся в воздух. Противники сшиблись.
Выпустив копье из рук, воин вцепился в горло Аннипада, но энси
кулаком резко ударил нападающего в пах. Тот с гримасой боли
отпустил горло и согнулся пополам. Ударом колена в челюсть
Аннипад опрокинул его.
Гаур, избрав себе коренастого, низкорослого противника, вспорол ему копьем кожу на груди. Низкорослый, держа свое копье
как дубину, огрел мальчика с такой силой, что тот отлетел к склону
и, не удержавшись, упал и покатился вниз. Боги не прощали
убийство детей и женщин. Немолодой, бородатый, сурового вида
воин ударом кулака в ухо свалил Пэаби на землю, схватил за волосы
и поволок в сторону. У Аннипада защемило сердце от этой картины.
Тяжелая волна крови ударила ему в голову и, не помня себя, он
схватил кинжал у оглушенного им воина и бешено метнул его в
бородатого. Кинжал вонзился в спину по рукоять, бородатый
вскрикнул и упал ничком. Подобрав копье, Аннипад устремился
на помощь к гончару, который успешно отражал выпады молодого
хаммури. Почувствовав, что ему несдобровать под двойным натиском, молодой воин обратился в бегство.
Низкорослый, взрезав мешки и увидев глину и медь, выругался,
схватил богато расшитый бирюзовыми бусинами колчан с
дротиками и, оценив ситуацию, бросился наутек. Аннипад с
гиканьем послал ему вслед копье, но промахнулся. Копье лишь оцарапало руку