портки-то не стянул, да по голому заду крапивой не нахлестал.
Громкий смех сородичей заглушил слова вырывавшегося из рук большака Кома. Стрый поставил неслуха на ноги и наподдал под зад, посылая головой вперед.
***
К вечеру стали люди собираться у подножия холма, на котором высился храм. Хозяйки несли кушанья, приготовленные из своих запасов, мужчины разложили костры священным кругом. Вышел к людям и старый волхв, но не один – вслед за ним из храма вышло еще несколько новых, знать стоять неподалеку и другим храмам посвященным их богам. Возрадовались тому Славичи: пришлось по душе новое место и служителям богов, и значит то, что места эти от ныне и во веки веков словенам принадлежать будут.
Стрый с набольшими расположился на траве перед расстеленными перед ними выбеленными и вышитыми льняными скатертями. Хозяюшки уж расстарались по причине первого здесь осеннего праздника, настряпали брашна от душеньки.
Стояли здесь и блюда широкие плоские с рыбой вареной и печеной, соленой и копченой, мясом дичины и свиным – мягким, сладким, домашним, а уж птицы разной да мелкого зверья не перечесть. И все это горой, да посреди длинной дороги-скатерти. Но главным ее украшением являлась гора из хлеба. За ней-то и должен был прятаться большак, вопрошая у сородичей видать ли его за той хлебной горой? Коли увидит кто хоть краешек его одежды – скажет. Тогда Стрый пожелает Славичам на будущий год еще большую гору из караваев испечь, а коли не увидит: к добру – знать легко переживет его род-племя грядущую зиму. Тогда уж они ему пожелают, чтобы и в следующем году не было его видать за горами хлебушка пшеничного.
Украшали стол и глиняные красавцы-горшки с кашами да киселями, студнями да юшками наваристыми.
Стояли в центре стола и огромный расписной ковш с медовухой пенной и с малыми ковшами-утицами вокруг него, и братины – точеные чаши – с пивом и пожеланиями не упиться и вовремя от стола убраться, искусно выписанными на их крутых боках.
Неспешно вели беседу промеж себя старшие мужи племени Славичей, наблюдая как мужчины помоложе учили Кома и его ватагу уму-разуму.
Изгалялись они на славушку, гоняя по земле шапки ребят, которым предстояло по первому снегу в лес отправиться, да таская их за ноги. А с Кома так и портки стянули, да в одной-то рубахе заставили по земле ползать, в пыли плавать. Так уж исстари повелось – коли не стал еще мужиком: не лезь поперед старших, не кричи бранное слово, когда и старшие-то молчат.
Вот такие игры-посмешища и ломают слишком горделивых, да спесивых, приучают над родичами не возвышаться, не мнить себя умнее других. В роду-племени все равны. Нет здесь ни слишком умных, ни явных дураков. А коли уж возомнил из себя чего лишнего, да поперек старшего слова выперся – так и получай за то при всем народе науку глумливую вицею тонкой, звучно по голому заду хлещущей.
После молитв и прославлений Родовых Богов, приняли волхвы частицу священного огня Великого Солнца Даждьбога с крыльев Матери Славы и зажгли великую краду, которому каждая семья принесла свой дар-жертву, благодаря богов за благополучие и достаток.
А после уселись все за пир горой, пили ели родичи, веселились от души, песни пели да плясали до самого вечера. А как пала на землю первая тень вечерняя, так жены с детьми по домам разошлись, а мужчины остались суд рядить, серьезный разговор говорить. И был тот мужской совет очень важным, потому как в это время сами боги помогали принять верные решения, пособляющие роду прожить весь следующий год в мире, без скудости и голода.
Первым делом выслушали разведчиков, которые были направлены во все стороны от места их поселения. Они и рассказали о том, какие люди живут по соседству. Оказалось, что не одни Славичи поселились в этих краях, и другие словене облюбовали здешние светлые и густые леса. Несколько таких селищ было обнаружено разведчиками, но, слава богам, стояли они на достаточном расстоянии, чтобы не мешать друг другу. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо – потому как теперь не было необходимости стеречься своих же парубков, которые во время посвящения нападают на поселения людей, грабят и порой даже убивают. Да и девок в жены лучше из другой славянской семьи брать, воруя их во время таких набегов. Плохо – потому что теперь и самим стеречься придется – ведь и в тех селищах парубки имеются и им тоже могут приглянуться их умелицы-красавицы, а кому же охота искусных мастериц, да родимых дочерей в чужие рода-семьи отдавать?
Крепкую думу думали мужики, мозговали да рядили, как лучше зиму пережить, как на следующее лето с пашнями да постройкой домов управиться. А как сгустились сумерки до ночной темени, зажгли главы семей, приготовленные заранее факела, и понесли домой освященный богами огонь, который будет согревать их домочадцев до самой весны. Тогда добудут молодые и удачливые мужи другой огонь, разожженный при помощи трения. А до той поры матери не оставят свой очаг без присмотра дабы не дай великая богиня Макошь не угас не потерялся сей лучик надежды и тепла во время правления лютой богини Мары-Зимы.
…
К приходу Вышаты и его старших сынов, к которым теперь по праву женатого, присоединился и Суховей, в земляне все было готово: Верея с поклонами и заговорами уложила в печь бадняк – особый дубовый обрубок, – осыпала его мукой, зерном и солью, полила маслом и медовухой.
Липка, вместе со старшими невестками и младшими сестрами Суховея, ловко накрывала на стол, но как только в избу вошли мужчины, потупилась, покрывшись жарким румянцем. И то не был румянец смущения – в том, что должно произойти между нею и теперь уже ее мужем, не было ни тайны, ни греха, а потому и не могло по этому поводу быть никакого стеснения, то был жар молодого тела, с нетерпением ожидавшего возможность подарить миру еще одну жизнь.
Вечеряли тихо, степенно, чтобы уважить новый семейный огонь. После застолья, Верея кивнула старшей снохе, и они вышли из избы, прихватив с собой овчину.
Через несколько минут они вернулись и принялись за обычные дела, а Суховей с Липкой поднялись из-за стола, поклонились домашним чурам, установленным в красном углу и, взявшись за руки, пошли к выходу.
Опустила Липка голову: не о такой свадьбе мечталось ей, не так грезилась и первая ноченька, но что уж тут поделаешь, видимо такую судьбинушку выткала для нее Доля в своих чертогах горних.
Как только вышли на свежий воздух, вздохнул и Суховей:
- Хорошо хоть не в общей избе положили, – буркнул и сжал ладонь Липки. – Завтра же свой закут рыть начну.
И вдруг неподалеку от них, за ближайшей землянкой, кто-то из молодых парубков выкрикнул первоночную запевку:
- Гусь за утицей бежал, молоду жену топтал!
Послышался смех и уже другой голос подхватил залихватски:
- Молодой, молодой гойло дюже не жалей, чтоб к утру как вол устал, сено до земли промял!
Улыбнулся Суховей, и Липка голову выше подняла: не совсем уж и буднично. Провожают люди, отвлекают на себя злых духов, значит – быть в их семье любви и ладу.
А парни все не унимались, и до самого рассвета слышались вокруг клети, в которой умастили мать со старшей невесткой им постель, топот, смех и откровенные советы молодым.
А раным-ранехонько, еще до свету, услышала Ставриха мощный зов Яги. Всполошилась, спешно вышла к околице, чтобы услышать невероятное:
- Дитя Липки, которого она сегодня понесла, беречь как зеницу ока! Будет оно непростое – самой богине Ладе предназначенное!
Глава 6
Закружила осень листьями, заплакала горючими беспросветными дождями по умирающему солнышку, с каждым днем все больше терявшему и силушку свою, и былую яркость.
Затаилось огнище, притихло в тревожном ожидании. Со дня на день придут в селище звери лютые – слуги мрачной богини смерти Мары да подручные зловещего Чернобога, чтобы увести из домов молодь и убить на глазах у всего рода. Будут их души неприкаянными жить в лесах непроходимых, мучиться лютым холодом и голодом изводиться, чтобы потом возродиться к жизни уже в другой ипостаси. И потому кручинились матери, поглядывая на своих сыновей: как-то перенесет душенька ее чадушки пытки злые, вернется ли родимая из мира Нави? А сын воротится ли домой обновленным, мужчиною сильным все невзгоды преодолевшим?
И вот – дождались! Залаяли рано поутру псы, зашлись лаем злым, до хрипоты глотку рвавшим. Пошли по огнищу волхвы в шкуры звериные переодетые, застучали клюками по дверям землянок, вызывая на свет божий парней для испытания пригодных.
Взвыли матери, нахмурились отцы, понурили головы и сами молодцы. Провожали их всем селищем до самой реки, голосили матушки, вырывая волосы со своих голов и раздирая от горя грудь белую. Плакали девушки, провожая тех, кто уж приглянулся. Кручинились мужчины, зная, какой жизнью придется жить парням ближайший год – не все выдюжат, не все вернутся к очагам родимым. Отбор будет суровым и беспощадным, но такова уж жизнь – остаться должен только тот, кто докажет свое право на продолжение рода.
А волхвы переправили парней на другой берег, где уж ждали приговоренных жрицы-кикиморы. Схватили они ребят за кудри, с криками да диким смехом выволокли из лодок. Засвистели плетки-семихвостки, батоги да пруты гибкие, обрушились на спины парней, раздирая ткань и плоть. Залились кровью рубахи, а кикиморы сорвали их и подняли высоко над головами, показывая стоявшим на другом берегу, что отныне нет уж тех парней в живых. А потом уволокли, избивая, за болота, в чащу непроходимую, да и бросили в овраге глубоком, как будто в могиле похоронили – должны ребята сами прожить в лесу без помощи старших. Кто выживет, тот к следующему испытанию перейдет.
Ком приподнял голову, еще гудевшую от ударов. Разогнул спину, залитую кровью, сплюнул, закашлялся и снова со стоном повалился на мокрую пожухлую листву. Глубокий овраг, куда скинули их кикиморы, густо зарос кустами малины, ежевики и орешника. Солнца не было: серые тучи низко нависли над лесом, было сумрачно, сыро и холодно.
- Ком, – тихо позвал кто-то из ребят, – что теперь делать-то будем?
Все знали, как уводят кикиморы из селища парней – не раз видели, но вот что ушедшим предстояло дальше, никто из них не ведал. Ибо было то тайной, которую ни один из вернувшихся из мужского дома не открыл: каждый сам должен преодолевать трудности, да и были они для каждого своими.
- Что и собирались, – зло ответил Ком, с трудом поднимаясь на ноги. – Вместе держаться нужно. Теперь, судя по всему, мы сами по себе. Землянку рыть надобно – скоро большой снег ляжет.
С трудом передвигая ноги, Ком обошел всех по очереди и осмотрел раны. Ребята были раздеты по пояс, разодранные рубахи, как доказательство их смерти, остались лежать на берегу реки. В первую очередь нужно было добыть шкуры, чтобы укрыться от холода. Ком со стоном уселся на склон оврага. Все тело болело от побоев, мышцы вывороченных рук слушались плохо, но он понимал: он здесь за вожака, на него смотрят его ватажники и если он выдержит, не растеряется – быть ему среди них заглавного не только сейчас, но и всю оставшуюся жизнь, а это многого стоит. Ради этого стоит претерпеть боль. Необходимо сплотить ребят вокруг себя, не дать раскиснуть, испугаться, запаниковать.
В ватаге Кома было
