выбежал на берег, а притаился за деревом: незачем чужинцу до поры показываться. Своих-то в этом месте быть не должно.
Одновременно со Ставром на небольшой открытый берег, с противной стороны от него, вышел человек. Он шел, тяжело опираясь на подставленную под одну руку рогатую ветку, пошатываясь и постанывая, в другой держал волочившийся по земле меч. Его одежда была сплошь залита кровью и изодрана в клочья, по лицу тоже струилась кровь, еще не успевшая свернуться. Длинные русые волосы, схваченные на лбу кожаным ремешком, сбились в окровененный колтун, в котором застряли травинки и тонкие сухие веточки.
Незнакомец подошел к озеру и со стоном повалился на камни. Он из последних сил потянулся к воде и опустил в нее лицо. Долго пил, едва слышно отфыркиваясь, то поднимая голову, то снова окуная, и вокруг его лица вода окрашивалась кровью. Наконец он напился и перевернулся на спину. По воде поплыли его окровавленные волосы, но человек не замечал этого, он уставился в небо открытыми глазами и затих.
Ставр подождал немного и, не услышав шагов других людей, вышел из-за дерева. Осторожно приблизившись к раненому, посмотрел в его лицо и вздрогнул: то был один из воинов рода – Суховей. Он вместе с его сыном Ратьшей и еще двумя другими воинами отправился разведать местность. Их уже давно ждали домой, но разведчики задерживались, и старшины начали беспокоиться: не случилось бы беды. Видимо их беспокойство не было напрасным. Суховею было всего восемнадцать лет, он был самым молодым и неопытным из всех, кто ушел в разведку.
Опустившись на колени, Ставр похлопал Суховея по щеке. Едва пробивавшиеся над губой усы были грязны, белое от потери крови лицо, все в кровавых подтеках и слипшихся комьях земли, посиневшие губы приоткрыты.
- Суховей! – позвал он воина. – Очнись!
Воин не отвечал. Ставр подхватил его под руки и отволок подальше от воды. Уложил на траву, подсунув под голову свою котомку. Потом быстро высек искру огнивом и подпалил веточку можжевельника.
Шепча заговор, Ставр окуривал лицо и грудь Суховея, до той поры, пока тот не вздрогнул и медленно открыл глаза. Его взгляд, затуманенный и бессмысленный, блуждал, не останавливаясь ни на чем.
Неожиданно позади них раздался треск ломаемых ветвей: кто-то огромный и невероятно сильный ломился через лес напролом. Глухое рычание и сопение страшного зверя выдало хозяина леса – медведя. Он шел на запах крови, и теперь ничто не могло остановить его от расправы над беспомощным человеком.
Ставр вскочил на ноги и, отойдя от Суховея на необходимое расстояние, замер.
Медведь вырвался из густых зарослей деревьев и кустарника, приостановился, принюхиваясь и не отрывая взгляда от добычи, вкусно пахнувшей свежей кровью.
Ставр шагнул вперед, привлекая внимание медведя на себя, и застыл, выставив перед собой тяжелое копье-рогатину.
Медведь, наклонив голову, набычился перед стоявшим перед ним в немом противоборстве человеком, как будто решал, так ли он опасен. Добыча, которая не поддается панике и не убегает, заслуживает особого внимания. Медведь явно не был голоден и зол, скорее ему было любопытно. Возможно, он раньше и не видел никогда такого зверя как человек и сейчас решал, что же ему делать с новым жителем его владений. Но запах крови все же раздражал его и медведь, шумно вздохнув, отвернулся от Ставра к Суховею.
Ставр вновь шагнул вперед, провоцируя медведя.
Медведь на одно мгновение отвел взгляд от раненого и, рыкнув, сделал резкий рывок в сторону его защитника коротко и сухо рявкнув. Шерсть на его клыкастой голове встала дыбом, отчего морда казалась теперь шире раза в два, его уши были плотно прижаты, зубы оскалены. Он с раздражением разглядывал того, кто посмел ему мешать.
Ставр вновь резко качнулся к медведю и тот, не выдержав, встал на задние лапы, взревев громко и грозно.
Медведи всегда охотятся на четырех лапах, сбивая добычу лапой, но против соперника-медведя встают во весь рост, чтобы казаться больше. Опытные охотники знают это и провоцируют медведей, чтобы подтолкнуть их на свои рогатины. Вот и Ставр вновь шумнул, качнулся, не сходя с места, и медведь шагнул навстречу своей смерти. Одним движением Ставр вогнал килограммовый наконечник рогатины в грудь громадного зверя, а стружие прочно упер в землю. Медведь, продолжая движение, сам все глубже проталкивал лаврообразное перо копья себе в сердце.
Наконец, потеряв равновесие, матерый зверь упал к ногам охотника, и еще некоторое время его могучее тело содрогалось в предсмертных конвульсиях, но Ставр этого уже не видел. Он вернулся к раненому, который очнулся и в полном изнеможении следил за поединком большака.
- Ставр Буриславович …
Голос Суховея был слабым и хриплым, он попытался приподняться, но тут же упал на траву, закрыв от боли глаза.
Ставр, задрав его рубаху, стал осматривать тело в поисках ран.
- Отставь … это не люди … сохатый напал, – вновь прохрипел Суховей. – В бок, вражина, саданул … распорол … крови много потерял … не ведаю, как и жив остался. Но видно нужен я еще роду-то, а Ставр Буриславович?
- Как же ты так? А? Проворонил-то? – укоризненно проворчал большак, поворачивая Суховея на бок и осматривая разодранный бок.
- Бежал вчерась весь день … торопился, – пробормотал Суховей. – Уснул, как в омут провалился … не помню, как и где свалился – знал ведь: уже почти дома. Чужих здесь нет, вот и … не остерегся. – Он судорожно охнул, когда Ставр надавил на края раны, проверяя, не порвана и брюшина.
- Знамо дело: бежал-торопился, – ворчал Ставр, деловито ощупывая Суховея. – Дома-то, небось, не только мамка дожидается.
Молодой воин отвел глаза в сторону и прошептал смущенно:
- Спал я … не знаю, как и получилось.
- Спал он. Воин ты или кто? Так во сне дуриком и помрешь. Горазд ты спать, спору нет. От твоего храпа вся мшица в округе дохнет.
- Говорю же: устал я … не знаю, как получилось … а он старОй … был, шибко злой. Помял меня здорово … покатал по землице. Харю вон мою … об ветки всю измочалил. Да я это … как от боли-то и страха очухался, с спросонья-то, так мечом и маханул … почитай, голову-то напрочь ему срубил. Это его кровь на мне … Там он лежит … недалече.
Ставр стащил с Суховея окровавленную одежду, осторожно отвел к воде, обмыл тело и еще раз осмотрел рану, которая оказалась глубокая, но не смертельная. Вытащив из-за пазухи сверток, достал из нее иглу с мотком тонкой сыромятной нитки. Вдев ее в иглу и всунув в рот Суховея сломанную веточку, принялся зашивать рану.
Суховей лежал, не дергаясь и не произведя ни звука, только сжатые кулаки, побелевшие губы да капельки пота указывали на дикую боль, причиняемую ему большаком.
Закончив зашивать рваную с неровными краями рану, Ставр нарвал цветов ромашки, ноготков, смешал все со смолой сосны и растер в кашицу, уложив ее тонким слоем на листья подорожника, примотал все это по краям шва широкой полосой полотна, оторванного от своей рубахи.
Работал споро, молча, все больше чувствуя волнение и тревогу за сына и остальной дружины. Но лечение нельзя прерывать пустой болтовней – дело то серьезное, духами предков оберегаемое.
Сходил к зарослям малинника, нарвал листвы и ягод, потом набрал горсть голубики, заварил взвар и подал лежавшему насуплено Суховею.
- Ставр Буриславович, мне ж теперь от стрыя достанется – проговорил понуро Суховей.
- А то как же, – сурово подтвердил Ставр, – он же пестун твой и за тебя перед воями слово держал. А ты … сохатого проспал.
- Позору-то теперь не оберешься, – промямлил Суховей, коротко взглянув на Ставра.
Ставр усмехнулся, пряча улыбку в бороде и усах.
- Ну, так ж ему башку-то снес? Снес. Значит – победил ворога. Вот сошьет тебе мамка из его шкуры знатные замшевые штаны, а батька сапоги – Липка глаз не отведет.
Суховей покраснел и ничего не ответил.
- А теперь поведай-ка мне чего один-то? – посуровел Ставр. – Остальная дружина где?
- Ратьша меня вперед послал, чтобы, значит, не волновались, – ответил Суховей, умащиваясь поудобней на хвойной подстилке. – Мы там странных людей встретили. На нас похожи, а бают по чудному. Ратьша их до ихнего селища пошел проводить, поглядеть, что там да как. Потом придут. К праздникам Радогощи как раз вернутся.
- Что за люди-то? Далеко отсюда?
- Шесть дён в одну сторону. Все лесом, да болотами. Трудно им до нас добраться. Ратьша так, из интереса, решил посмотреть. Говорят они чудно, и одеты не как мы, а струмент как у нас почти. Жальников не городят, гробы на столбах вдоль дорог ставят. Их покойники там лежат ногами-то вперед – така жуть.
- Чудно, – удивился Ставр.
- Ага, Ратьша так и сказал, что они чудью зовутся.
- Слышал я о таком племени от странников, но думал, что они отсюдова подалее на север живут. Ты давай-ка поспи чуток, а я к сохатому схожу, да и с медведя шкуру тоже надобно снять – не оставлять же тако добро.
- Силен ты, Ставр Буриславович, эка каку махину уложил, – вздохнул Суховей. – Ему, поди, не меньше двадцати лет было, матерый.
- Не расстраивайся: будут на твоем счету еще и не такие трофеи – усмехнулся Ставр. – Спи. Сегодня отдохнешь, завтра домой пойдем. Заждались там тебя … поди-ко не только мать.
Глава 4
Вечер протянул длинные темные руки-тени от деревьев к дерновым крышам хижин-землянок лесного поселения. Их изогнутые длинные пальцы цеплялись за конские черепа, повешенные на концах охлупней. Старались незаметно вползти в открытые двери, узкие и невысокие, корябались в маленькие окна-волоконца, устроенные под самыми слегами.
Ветер почти стих, кузнечики дружно и слаженно славили мать-природу. Далеко за рекой, над лесом, полыхала яркая зарница, но грома не было слышно.
Большуха выбралась из землянки по ступеням, вырезанным прямо в почве и, разогнувшись, огляделась. Деревня еще продолжала работать, но это были уже вечерние, завершающие день дела. Девушки доили коров, и тугие струи жирного молока гулко ударяли в подойники. Ватага Кома собиралась в ночное: смех и веселое гиканье отроков звонко разносились над притихшим лугом у озера. Мужики сидели под навесами у своих землянок в ожидании вечери. Кто-то из них плел лапти – после праздника Закрытия Сварги уже нельзя будет ходить босиком, так что к этому времени необходимо обуть всех домочадцев. Кто-то точил притупившийся чекан , а кто-то вырезал из приготовленных заранее чурок ольхи или березы миски и ложки. Старшие жены заканчивали возиться у печей, им помогали женки – младшие жены, – невестки возились с малыми ребятишками. Без дела никто не сидел.
По крышам землянок можно было легко узнать, в какой семье сколько женатых сынов – вокруг отцовской землянки, как молодые грибки вокруг старого, возвышались крыши их собственного жилья. Только когда у сына появлялись внуки, тогда он мог отделиться и жить своим домом, в котором уже он был главой-старшиной.
Все эти землянки стояли бок о бок, и под землей сообщались между собой ходами. Вороги порой удивлялись тому, как легко славяне уходили от нападавших, а все дело в том, что у многих таких хижин-ульев было по нескольку выходов. И когда враг ломился в одну дверь – домочадцы успевали уйти через другой ход, зачастую уходящий далеко в сторону.
Ставриха – хозяйка большого дома, вокруг которого
