Декады День Шестый

грамоте учить...
 Замачивать - неправильное слово,
 А правильнее было бы - мочить!
 Тень (раздраженно):
 Вот я и говорю: мочить не надо,
 Не то нагрянет в Данию беда!
 Отечество подобьем станет ада!
 Ты понял, Гамлет?
 Гамлет (сдержанно):
 Буду краток. Да.
 
 Тень отца Гамлета растворяется в темноте. Снова появляется Горацио"
 
 В беседе отца и сына много интимного, не понятного только им одним. Принц полон сомнений, ноша кажется ему непосильной.
 
 "Гамлет:
 Неважно... Не волнуйся, друг Гораций.
 Отец очередной мне дал совет.
 (Взрывается.)
 К работе подхожу я с меркой строгой,
 Но лезут все с советами, - хоть плачь!
 А тут еще отец: того не трогай,
 Того погладь, а этого назначь!
 
 Горацио:
 Вам надо побеседовать с народом.
 
 Гамлет:
 Беседовал. Что толку, ё-моё!
 Народ у нас весьма неоднороден:
 На встрече всяк советовал свое.
 Один в сердцах кричал: "Даешь порядок!"
 Другой: "Свободу!" - яростно кричал.
  Горацио (осторожно):
 А Вы им - что?
  Гамлет (мрачно):
 Я был предельно краток.
 Горацио (нетерпеливо):
 Так что Вы им сказали?!
  Гамлет:
 Промолчал.
 Одни хотят в стране либерализма,
 Другим нужна железная рука...
  Горацио (успокаивает):
 У Вас такая мощная харизма -
 Вам то и то простят наверняка!
  Гамлет (в отчаянии):
 Одни твердят: я слишком осторожен,
 Другие - я диктатор и тиран!
 Путей - мильён. А выбор невозможен.
 Скажи, как быть, дворцовый ветеран?
 Горацио:
 Советом Вам помочь никто не сможет.
 Услышьте голос собственной судьбы!
 Всех Принцев лишь один вопрос тревожит..."
 
 Результат произошедшего не замедлит сказаться, мы в этом уверены. И хотя мы оставляем Принца в сомнении, но это оптимистическое сомнение (То be, to be, to be or not to be?!) - следующий шаг предсказуем. Мы уже не сомневаемся, что Бандиты будут сидеть в Тюрьмах, Справедливость уже есть - нужны только Деньги, а если есть Деньги, то нужен только Праздник. Доверимся своему Артектуму безраздельно! и ... спасем Данию вместе - Так или НеТак, Сяк или НеСяк и т.д.
 Будем живы Lege Artis, одним словом!"
 P.S. Уже после того как номер был подписан к печати, от автора пришло сообщение, в котором он выразил сомнение: кажется, рецензия им написана не на того "Гамлета", которого знает и любит все прогрессивное человечество. Он обещал во всем разобраться и готовит к печати свою следующую работу "Код "Гамлета" или "Код Шекспира" (рабочее название)".
 - Все! - завершил чтение Вольдемар, - Это конец. А теперь, коллеги - рецензируйте рецензию.
 - Очаровательно, Вольдемар, очаровательно. Совершенно легe артис, - высокомерным генеральшиным тоном прокомментировала услышанное председательствующая ныне Светлана, - Вы это за время факультативных отправлений написали?
 - Нет, Светлана Сергеевна, за время самоподготовки, - скромно сказал Вольдемар, - бросив на нее укоризненный, ей одной понятный взгляд.
 - Прелестно, друзья, не правда ли? - обратилась Светлана к присутствующим, - Думаю, что нам всем надо брать пример с нашего поэта. Ведь это и есть именно то, что я бы назвала эффективным использованием самоподготовки, - продолжила она свои лукавые месседжи-подтексты Вольдемару. - Советую вам, Вольдемар, и впредь выбор между факультативными отправлениями и самоподготовкой делать только и только в пользу самоподготовки. Тогда вы обогатите мировую литературу еще не одной рецензией. И вообще, мне кажется, что рецензия - это ваше призвание. Так что не зарывайте свой талант, наш критик. Продолжайте и дальше соответствовать законам искусства. Рецензируйте Lege Artis.
 - Не нужно надо мною иронизировать, дорогая Светлана Сергеевна! - сказал Вольдемар, состроив мину кротости. - Надо мною сама Судьба иронизирует! - И откинув назад голову и подняв горé указательный палец, он горделиво обвел глазами присутствующих, как бы подчеркивая различие между ними и Судьбой.
 - Ах, Володенька! - воскликнула Валерия Александровна, - какой вы молодец! А сам говорил, что писать никогда не пробовал! Не знаю, друзья, как вам, и я не очень поняла, что сказала Светлана - она, конечно, лучше меня разбирается в литературе, - но мне очень, очень понравилось. Прекрасная пародия! И знаете? вы чем-то напоминаете мне Сингарда. Тот, правда, был совсем мальчик. Но и вы, Вольдемар, если вдуматься, тоже еще совсем мальчишка. Не обижайтесь, пожалуйста, на старуху!
 - Ну, какая вы старуха, Валерия Александровна, - слюбезничал Вольдемар, - Вы совершенно юная девушка!
 - Ох, Вольдемар, - снова отозвалась юная девушка-бабушка Валерия, - чувствую я, что вы в ваши юные годы тоже "давали дрозда", как выражается наша милая Феня!
 - Шоб вы даже и не сомневалися! - отозвалась из своего угла мадам Рюкк-Зак. - Вы шё - не видите, шё это такой же проходимец, как мой Рюккенштруделблад?
 - Вы меня явно переоцениваете, "милая Феня", - улыбнулся Вольдемар. - Вы шё, не видите, шё я - воплощенная скромность?
 Светлана пристально взглянула на него и сняла очки. Заметив это движение, Вольдемар воскликнул:
 - Светик, умоляю вас, снимайте не очки! Ой, пардон-пардон-пардон! Что же это я несу? Уважаемая Светлана Сергеевна, не соблаговолите ли вы в порядке проявления сдержанности и с целью сохранения общественного спокойствия водрузить ваши уважаемые очки на ваш прелестный носик?
 - Нахал - он и есть нахал! - улыбнувшись, сказала Светлана. Но очки все-таки надела.
 ИСПОЛЬЗОВАНЫ ОТРЫВКИ ИЗ ТЕКСТА ЛЕОНИДА ФИЛАТОВА. ГАМЛЕТ
 
 Мистерия
 двадцать вторая.
 Об Артектуме
 - Послушайте, Вольдемар, - краснея и хорошея, как это
 всегда с нею случалась при контактах с интеллигентным нахалом, обратилась к нему Алена, - Вы там какое-то слово необычное употребили в вашей рецензии - ар-ар -p - тектум, кажется, да? Что это такое?
 - Ага! Вы заметили! - обрадованно воскликнул Вольдемар, - Вы, оказывается, очень наблюдательны, Аленушка! Артектум ќ - это, с одной стороны, просто курьез, а с другой ќ - целая философия.
 И Вольдемар тут же рассказал всем историю "Артектума". Однако и эта история, равно как и некоторые из уже упомянутых, оказалась вымаранной, а в соответствующем месте архива ЕНКОРЗЛОФЕПНЫ* жирным красным фломастером была энергично начертана резолюция следующего содержания:
 
 "Понятие "Артектума" составляет предмет
 Абсолютной Державной Тайны. Срок нерассекречивания равен Бесконечности. Разглашение карается Всем и Сразу.
 Верховный Провиднык ЕНКОРЗЛОФЕПНЫ
 Мыкола Жопюк-Задрыстяный".
 
 Это был единственный фрагмент из всего необъятного архива Комиссии, где явно использовалась ее аббревиатура и упоминалась фамилия ее Верховного Провидныка.
 В это время внимание Реципиентов привлек пан Хватанюк, Маркиян Рахваилович, который в продолжение Вольдемаровых декламаций и последующих собеседований сидел нахохлившись и внешне никак не реагируя на происходящее. Его, как и вообще всех галычан, всегда раздражала русская речь, а здесь, в Зоне Эксперимента, ему и вовсе довелось вращаться в русскоговорящем
 
 * ЕНКОРЗЛОФЕПНА - напоминаем, что это - крайне редко упоминаемая аббревиатура, означающая: Единая и Неделимая Комиссия по Расследованию Злодеяний Феномена против Народа (Сост.)
 
 обществе, что вызывало у него ощущение горькой несправедливости. Ведь язык, на котором общались Реципиенты, не был официальным языком незалежной и суверенной державы, гражданами которой все они являлись! Если только подпольно они все поголовно не заимели двойное гражданство. По крайней мере, в отношении Фени он не сомневался. Остальные, впрочем, тоже вызывали подозрение. "П"ята колона! П"ята колона! Кляті москалі і кляті жиди! Кляті жиди і кляті москалі!" - раз за разом ёкала Маркиянова печенка. Та часть его существа, которая пребывала в патетически гражданском состоянии (а были и другие части) категорически не принимала того, что даже Персоналодонты, Кураторозавры и Экспериментаторексы не говорят на державной мове. Хотя бы для порядку. Даже Охранопитеки и те... "Ну, як же це так! Воны ж на державний служби! Та ще й у хворми ходять!". Даже этот запроданец-Буряк (после Третьего Дня и дискуссии "О дружбе между народов" Хватанюк затаил к Буряку ненависть в душе) - и тот почти всегда говорил, вызывающе не блюдя чистоты державной мовы, на каком-то "суржике"! А взять этого полудурка-недодепутата Фригодного - ведь совершенно всем понятно, что он, сопля така, есть самый звычайнисинькый селюк! А туды ж - ни слова на ридний мови не скажет! А Шурка?! Прочитала второго Дня какой-то курвский вирш украинською мовою - и на этом всё. Только сракой крутит перед Буряком. Маркиян Рахваилович даже хотел было сгоряча затребовать переводчика, но почему-то, вдруг подумав о возможной Светлаќниной реакции, поостыл.
 
 Мистерия двадцать третья.
 "Правда, только Правда
 и ничего, кроме Правды!"
 или
 Пытка под наркозом
  Однако в данный момент совсем не это гло-дало душу национально-свидомого Маркияна Рахваиловича, хотя ему и пришлось с от вращением выслушать Вольдемаровы литературные упражнения. Сейчас он остро переживал события суточной давности, утра Пятого Дня Декады, когда он (как объявило Реципиентам говорящее устройство на камине) был привлечен "к неплановым исследованиям в нерегламентированное Дисциплинарным Мониторингом, а именно - в первой половине дня".
 А дело было в том, что еще до завтрака за ним, не успевшим даже как следует помолиться за то, "щоб згынулы вси москали", зашло целых трое Охранопитеков во главе с молоденьким лейтенантом - почти пацаном по виду - и очень вежливо попросили побыстрее собраться и проследовать за ними. На вопрос Хватанюка "А куды, панове?" ему ответили, что "Там скажут куды, пан", после чего его повели по длинному коридору к лифту, потом довольно долго ехали в лифте (причем Хватанюк так и не сообразил: вверх или вниз? ему в какой-то момент даже показалось, что лифт свернул куда-то вбок), потом опять долго шли какими-то бесконечными, плохо освещенными коридорами, со множеством поворотов и, наконец, зашли в тупик, где перед ними неожиданно открылась дверь в цельной стене.
 Войдя в дверь, они очутились в какой-то караулке, где их ожидали люди в незнакомой униформе. Охранопитеки отдали им честь, повернулись и покинули помещение. Все это они проделали молча. Невысокий, очень плотный, почти квадратный человек в униформе, анфас напоминавший стаффордширского терьера (по-видимому, начальник или командир новых), предложил Хватанюку проследовать за ним и они пошли - снова по каким-то бесконечным коридорам, снова ехали на лифте (причем Маркияну Рахваиловичу и на сей раз не удалось установить направление его движения), а когда лифт остановился и дверь его раскрылась, они, выйдя из него, оказались в огромном помещении без окон. Дверь лифта, сразу же, как только они вышли, закрылась, да так, что на ее месте Хватанюк, обернувшись, обнаружил лишь гладкую стену. На стенах помещения висели какие-то приспособления - не то спортивные тренажеры не очень ясного назначения, не то еще что-то, напоминавшее лебедку или дыбу. На одной из стен, ни к селу, ни к городу, была привешена дверь - она была полуоткрыта и было видно, что за ней находится глухая стена. Посреди "спортзала" (так его