Макар телят не гонял! Наша с тобой задача, протянуть время как можно подольше. Пока поганые будут твои слова проверять, да Врата искать, ночь и пройдёт! А к утру твоя дружина подоспеет - их воевода Никишка ведёт. Верно говорю!
- Кхе-кхе-кхе! - вдруг долетел от трона тихий кудахтающий смех хана.
Толмач замолчал и побледнев, обернулся к Богдыхану. Симаков тоже насторожился в ожидании очередной пакости от неверных.
Предводитель монголов между тем оборвал серию звуков, которую только при великом опьянении можно было признать за смех и внезапно заговорил громовым голосом на чистейшем русском языке:
- Ты думать, болярин, что мы поверили тебе, когда сегодня утром ты пришёл к нам в стан и поклялся служить верой и правдой? Вот ты и попался, соглядатай!
Ты думать, хан и его воины не знать урус - язык? Ты думать - нас можно обма-нуть? Глупец! Безмозглый баран! Ты поступать не-ка-ра-шо!
Хан как ребёнку погрозил толмачу пальцем, похожим на коготь хищной птицы, хлопнул в ладоши и приказал: ”Эй, стража! Схватить толмача! Сломать ему хребет и бросить в яму с голодными волками! ”
Телохранители в три прыжка соскочили с помоста и с двух сторон набросились на боярина. Один из них взмахнул нагайкой и хлестнул толмача по лицу. Тот успел прикрыться локтем, но, как оказалось, не полностью. По его левой щеке немедленно пролегла кровавая борозда. Рукав кафтана тоже лопнул от удара и в воздух полетели клочья материи.
Симакову-князю откуда-то хорошо было известно, что в свои нагайки из конского волоса монголы вплетают маленькие острые железные крючочки, которые при ударе разрывали человеческую плоть до самых костей…
Боярин отшатнулся, схватившись за щёку, но не издал ни звука, хотя боль наверняка испытывал адскую!
«Вот что значит Русский человек!» - с гордостью подумал о нём Симаков
- Смотри, коназ! - брызнул слюной Богдыхан, - Вот что ожидает тебя, если не скажешь, где ты прячешь свои Звёздные Врата!
Телохранители между тем словно гончие повисли на руках толмача, пытаясь заломить их ему за спину, скрутить непокорного и выволочь из шатра. Боярин сопротивлялся отчаянно, но силы были явно не равны. В этой борьбе он рано или поздно должен был уступить…
Примечательно, что воины на входе даже не шелохнулись, видимо у них имелись свои, строго определённые задачи…
Симаков наблюдал за неравной борьбой и стонал от бессилия, всем сердцем желая хоть чем-нибудь помочь толмачу. Он вдруг вспомнил о той могучей светлой силе, которая в последнее время приходила неизвестно откуда и наполняла всё его существо в самые критические моменты жизни. Вот бы и сейчас произошло то же самое!
Не успел он так подумать, как отчаяние от собственного бессилия вдруг словно по волшебству отодвинулось куда-то на задний план и ему на смену пришла холодно-расчётливая ярость. В связанные конечности как будто из ни откуда свободно потекла та самая долгожданная нечеловеческая, но по прежнему светлая, СИЛА! Это опять произошло неожиданно и в то же время торжественно и радостно.
Симаков тут же воспрянул духом!
«На этот раз я не потерял сознания, как тогда на шоссе или в драке с бандитами в первом путешествии! - удовлетворённо заметил он, - Прогресс налицо!»
Между тем толмач устал бороться, его вот-вот должны были скрутить… Симаков сжал зубы и что было сил дёрнул связанные руки в стороны. Кожаный аркан лопнул во многих местах, словно насквозь прогнивший! Следующим рыв- ком он порвал путы на ногах и вскочив , бросился к боярину на выручку.
От копошащихся и сопящих воинов его отделял всего один шаг, поэтому он, не долго думая, ухватил ближайшего к нему телохранителя одной рукой за пояс, а другой за ворот, оторвал от толмача и как пушинку рывком поднял над головой!
От неожиданности и испуга монгол заверещал словно заяц в зубах лисицы. Симаков быстро опустился на одно колено, одновременно с силой потянув вопящего и брыкающегося воина вниз, спиной на подставленное другое колено. Удар был страшен! Раздался сухой хруст, вопли монгола оборвались коротким вскриком и его обмякшее, безвольное тело кулём скатилось на пол…
С одним телохранителем было покончено!
В этот миг толмачу удалось ухватить своего противника поперёк, крепко прижав его руки к туловищу. Теперь воин был лишён возможности воспользоваться оружием. Он извивался как змея, шипел, брызгал слюной и брыкался, пытаясь вырваться из захвата. Но боярин держал крепко, точно капкан куницу.
Удар нагайкой пришёлся по его щеке, задел верхнюю губу и подбородок, но, к счастью, миновал глаз. Из страшной раны каплями сочилась кровь и её вид подействовал на Симакова как красная тряпка на бодливую корову. Переступив через поверженного врага, он сходу крутанулся вокруг себя и с разворота, от души, нанёс противнику толмача /это он стегнул нагайкой / сильный удар левой пяткой в лоб!
Голова удерживаемого боярином воина запрокинулась назад, с громким треском выворачивая шейные позвонки. Рот монгола широко раскрылся в беззвучном крике, из него вырвалась кровавая струя. Щёлочки глаз распахнулись и застыли; тело обмякло и, как только боярин разомкнул захват, замертво рухнуло на шкуры.
«Второй готов!» - перевёл дух Симаков.
На схватку с телохранителями у него ушло ровно четыре секунды!
За это время Богдыхан успел привстать с трона и на одну треть извлечь саблю из ножен. Уголки его перекошенного рта судорожно подрагивали, в них появилась пена; жидкая козлиная бородёнка мелко тряслась, а морщинистые дряблые щёки заметно посерели. Он с ужасом уставился на Симакова и несколько раз безмолвно открыл и закрыл рот, пытаясь позвать на помощь наружную охрану. Но от страха и ярости смог выдавить из глотки только невнятные всхлипы и урчание.
- А ведь он, собака, может в любое время совладать с собой и заорать как резаный, во всю глотку! Тогда его услышат на улице и в шатёр ворвётся всё его войско! Этого никак допустить нельзя!
Оглянувшись на стражников у входа, которые только-только начали осозновать, что произошло, он бросился к Богдыхану!
До трона было не менее восьми метров. Симаков преодолел это растая-ние за треть секунды! Взлетев одним мощным прыжком на возвышение, он молниеносным ударом-уколом ткнул плотно сжатыми прямыми пальцами в выпирающий кадык монгольского предводителя и перебил гортань, заставив тем самым Богдыхана замолчать навсегда. Теперь тот только хрипел да шипел, ровно гадюка на болоте…
В следующее мгновение Симаков ухватил тщедушное старческое тело за грудки, с силой выдернул из трона и приподнял в воздухе, намереваясь тут же и свернуть поганому шею, но не успел…
Потому что ощутил между лопаток укол тревоги!
Мгновенно обернувшись, он увидел, как один из воинов, стоящих у входа в шатёр, размахнулся и метнул в него копьё. Раздумывать было некогда. Симаков с разворота швырнул хана навстречу летящему в него со свистом древку.
Широкий, остро отточенный наконечник впился в спину Богдыхана как раз между лопаток, когда тот ещё летел по воздуху. Пронзив старика насквозь, он полностью вышел из груди, сорвав по пути месяцеобразный медальон. К подножию трона скатился уже бездыханный труп! К счастью для русичей, шкуры заглушили шум его падения.
Однако, в шатре невредимыми оставались ещё двое телохранителей на входе и от них можно было ожидать чего угодно. Они могли и заорать, и выскочить наружу; а то ещё каким-нибудь иным образом поднять тревогу.
Но, к счастью, воины не сделали ни первого, ни второго, ни третьего, посчитав, видимо, ниже своего достоинства звать на помощь, когда врагов всего двое, да и те безоружны. К тому же оба на какое-то время застыли в шоке, увидев, что копьё одного из них поразило не пленника-уруса, а всемогущего хана. Эта заминка стоила им жизни…
Пока Симаков возился с Богдыханом, толмач тоже не дремал, проявив себя опытным воином. Он нагнулся к лежащему у его ног монголу, сорвал с пояса кинжал и почти без замаха метнул его в того воина на входе, который кинул ко-пьё. Телохранитель как раз словно окаменел, увидев, что натворил его бросок.
Лезвие кинжала, молнией сверкнув в полумраке, по самую рукоятку вошло в его правый глаз. Воин тихо вскрикнул и завертелся волчком, схватившись руками за лицо; но тут же упал, пару раз дёрнулся и затих….
Второй монгол покосился на труп напарника и, отбросив копьё в сторону, выхватил саблю. Тихо подвывая: «У-ю-ю-й, шайтан!» - он ринулся на Симакова, который спрыгнул с возвышения и склонился над ханом. Атака последнего телохранителя не стала для того неожиданностью. Наоборот, он только и ждал её. Схватив ханскую саблю, он кинулся навстречу монголу, но тут вдруг сообразил, что звон стали непременно привлечёт внимание многочисленной охраны снаружи. Тогда случится большая беда и им с боярином никогда уже не уйти из становища поганых. Нет, действовать надо было иначе - по-тихому, не поднимая излишнего шума!
…И Симаков просто кинул клинок как копьё! Бросок получился неожи- данным, мощным и точным. Увернуться от него у телохранителя не было ни еди ного шанса! Кривое лезвие с сочным чмоком пронзило его горло, до половины войдя в ямочку между ключиц.
Воин по инерции сделал ещё два-три шага, выронил саблю и повалился на пол, хрипя и обливаясь кровью. Его пальцы напоследок заскребли по шкурам и вскоре агония прекратилась…
«Всё! - подвёл итог схватки Симаков, - Противники мертвы - бой выигран вчистую!»
- Ну… и… здоров же… ты… драться, князь Михайло! - стараясь отдышаться, проговорил толмач. Превозмогая боль от раны, он подошёл к Симакову и крепко обнял его: «Ишь, как поганых разделал - под орех!»
- Да и ты не оплошал, болярин Акинфий! - имя толмача как-то само собой всплыло в памяти Симакова-князя.
- Значит, стольник, ты не побоялся заявиться в орду на выручку своего князя?
- Доподлинно так, князь Михайло!
Оба замолчали, прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи. Но на улице, кажется, всё было спокойно. Акинфий приложил к ране платок, протянутый князем и прошептал:
- Сдаётся мне, тихо всё вокруг!
- Да! Нашего побоища, видать, никто не слыхал, - согласился Симаков.
- Тогда поскорее уйдём отсюда! Двинем навстречу твоей дружине, князь. Главное, незаметно выбраться из становища поганых в степь, а там нас вовек не сыскать.
- Добре! Веди, стольник. Ты дорогу лучше знаешь, а то ведь меня сюда с закрытыми глазами приволокли… Да, вот что ещё хочу тебя спросить: что с Любавой, с детьми? Живы ли?
- Живы, князюшко, живы! В городище они, от поганых заперлись, тебя с дружиной дожидают… Только ты один и оплошал на охоте - в засаду поганых угодил! Остальные все – целы и здоровы. Так-то!
Вооружившись кривыми саблями да ятаганами, они неслышно подобрались к противоположенной от входа стене шатра. Она выходила в степь и с улицы так не охранялась, как вход. Прислушались… Снаружи доносился только шорох васоких трав да трескотня сверчков. Надо было спешить, а то, не дай Бог, войдёт кто из сановников в шатёр и поднимет тревогу, сорвёт побег…
Акинфий перекрестился и полоснул саблей наотмашь - крашеный шёлк беззвучно расползся и в прореху ворвался свежий степной ветер, напоенный дивным дурманящим ароматом цветущих трав. Мелькнуло тёмное небо с алмазной россыпью
