в какой-то мере - опасно! Поэтому-то Программа Стража Врат и напоминает вам о ваших прямых обязанностях.
- Но я ни сном ни духом ничего такого не знаю! Неизвестно мне ни местона-хождение моих Врат, ни как они выглядят. Я даже не представляю, что это за штуковина такая и для чего предназначена? На что этот объект похож и каковы его функции и смысловые нагрузки? Мне всё это совершенно не ясно! Хотя, я согласен с вами, было бы интересно про всё узнать…
- Значит, вы согласны на повторное путешествие? - Лыкова, как и в первый раз, накрыла своей ладонью ладонь Симакова и снова бросила в костёр щепоть жёлтого порошка.
- Ну, что, приготовились? Тогда поехали.
Симаков снова уставился в догорающий огонь, но на этот раз красно-коричневый полог распахнулся значительно раньше, чем в первый раз…
* * *
…Белый свет в его глазах внезапно померк и он потряс головой, что бы разогнать сгустившийся в них полумрак. Однако глаза тут были ни при чём, про-сто полумрак ютился в том помещении, куда он сейчас перенёсся. Зрение Симакова довольно быстро к нему адаптировалось, и он наконец смог осторожно осмотреться по сторонам…
Так-так-так! На этот раз он оказался внутри огромного шатра, который поддерживался центральной подпоркой из чёрного дерева. Столб оказался деталью весьма примечательной! Сверху донизу его покрывала искусная резьба. Неведомые умельцы украсили поверхность страшными уродливыми мордами с широко разинутыми клыкастами пастями.
К тому же из-под куполообразного потолка жутко скалились приколоченные к его вершине два-три круторогих бычьих черепа и свисали десятки конских хвостов.
«Да-а! Ну и вкусы у хозяина шатра, доложу я вам! - подумал Симаков, - А древото не нашенское, заморское. Ишь, сколь чертей на нём поместилось, и ни одного лика святаго! Одним словом - нехристи поганые!
Симаков испытал сильное желание перекреститься, но тут вдруг с удивлением обнаружил, что руки у него крепко стянуты за спиной кожаным арканом, и сам он стоит на коленях!
«Опять повязали! - возмутился он, - Да что же это такое деется!»
Наученный горьким опытом предыдущего приключения, он пошарил глазами по сторонам, но жены Клавдии в шатре, слава Богу, не нашёл и потому облегчённо вздохнул.
«Постой! - спохватился он вдруг, - Какая Клавдия? Мою жену зовут Любава!»
Смирившись с тем фактом, что связан по рукам и ногам, Симаков тем не мене продолжил осмотр помещения…
Дощатый настил под ногами оказался устлан во множестве разбросанными бараньими и верблюжьими шкурами. Они были плохо выделаны и потому источали тошнотворные, гнилостные запахи. Скрытый пологом вход в шатёр охранялся двумя воинами-монголами, стоящими по обе стороны от него. Их скуластые, раскосые лица застыли, словно маски и сами они торчали истуканами.
Ишь, не шелохнутся, только бельмами вращают и кидают на пленника яростные взгляды. Над их головами чадят, потрескивая факелы… Сквозь шёлк просвечивают два огромных очистительных костра, разложенных перед входом, и вокруг шатра темнеет частокол из плотно стоящих плечом к плечу телохранителей хана.
Помимо факелов в шатре горело ещё с дюжину экзотических светильников. Фигурные плошки, изображающие птиц и зверей, стояли на треногах или свешивались на цепях в самых неожиданных и неудобных с точки зрения Симакова, местах. В них нещадно коптили и потрескивали горящие фитильки, которые свободно плавали в растопленном бараньем жиру.
Проку от них в смысле света было немного, зато вони и гари - сверх всякой меры! Смрад под куполом витал невыносимый. К нему добавлялся кисло-приторный дух давно не мытых тел находящихся в шатре монголов. Он кружил голову Симакова и перехватывал дыхание.
Михаил Степанович отвернулся от входа и посмотрел вглубь шатра, где левее подпорки, на ступенчатом возвышении громоздился массивный резной трон из такого же, что и столб, чёрного дерева, отделанный золотом и слоновой костью.
Вместо привычных ножек, он опирался на двух крылатых, кровожадно оскалившихся саблезубых львов, с кривыми когтями-кинжалами. Подлокотники трона были выполнены в виде крылатых змиев с длинными, закрученными винтом, хвостами. Франки называют сих чудищ драконами, а на Руси они известны как “Змеи-Горынычи”…
На троне, в окружении ещё двух телохранителей, восседал старый монгольский хан. Вцепившись в подлокотники крючковатыми, высохшими пальцами, на которых перстней было нанизано больше, чем зубов во рту, он подался вперёд и молча вперил в пленника пристальный, сверлящий взгляд маленьких тусклых глазок, едва проблёскивающих сквозь щёлочку сморщенных пергаментных век без ресниц. «Осокой прорезаны!» - говорили на Руси про монгольские глаза.
Предводитель на троне был разодет как и подобает настоящему хану: в китайский, жёлто-зелёных тонов, расшитый золотой и серебряной нитью шёлковый халат, по подолу которого змеились рогатые и крылатые драконы. Дополняли его наряд голубые шаровары, заправленные в сафьяновые сапожки с длинными, загнутыми вверх навроде собачьих хвостов, мысами.
Вооружёние его составляли кривая сабля в ножнах, усыпанных как и рукоять клинка, сверкающей россыпью яхонтов и изумрудов, и два ятагана за поясом, также обильно усеянных драгоценными камнями. На груди хана, на массивной золотой цепи / «Новые русские» сдохли бы от зависти!» - подумалось Симакову/, рогами вверх висел полумесяц из самоварного золота, по каёмке которого тянулась чеканная вязь незнакомого письма. Огромный медальон чуть не полностью закрывал хилую грудь старика и искрился огромным огранённым алмазом величиной с куриное яйцо, вставленным в его середину!
Круглое, плоское и жёлтое, всё в глубоких морщинах, лицо монгольского воеводы, если бы не трясущийся клочок жиденькой бородёнки, живо напомнило бы Симакову первый испечёный Любавой на прошлую масленницу блин…
“И пошто он, собака так уставился на меня? Я ж не красна девка? - подумал Михаил Степанович и машинально осмотрел себя с ног до головы.
Увидев свой наряд, не удержался и тихонько вскрикнул. Такую одёжку он только в исторических фильмах и видал. А теперь вот и сам сподобился…
И то сказать, на крутых плечах ладно сидел то ли боярский, то ли княжес-кий кафтан синего цвета с золотым шитьём, подпоясанный красным кушаком с кистями. Под ним - белая льняная рубаха, украшенная искусной вышивкой: крестики да горланящие петухи… Штаны домотканого сукна заправлены в полусапожки из красного сафьяна, да с серебряными подковками…
«Ух ты!» - в восхищении улыбнулся Симаков и едва не поплатился за это.
Стоящие по бокам трона телохранители хана отреагировали мгновенно. Оба, как по команде, взмахнули нагайками и бросились на непокорного уруса. Им показалось, что пленник вздумал насмехаться над их повелителем, а за такие вещи мало было и до смерти запороть!
Однако хан остановил своих чересчур ретивых охранников. Он гортанно выкрикнул им вслед какие-то слова и телохранители словно окаменели на ходу. Обернувшись, они синхронно повалились на пол и виляя задами словно провинившиеся псы, на брюхе поползли к трону. Взобравшись по уступам, они поймали ноги хана и принялись лобызать его сапоги. Тот несколько минут смотрел на них, размышляя кликнуть палача или нет, и в конце концов решил с наказанием повременить.
Пнув по сусалам одного и другого, он жестом велел им подняться. Воины проворно вскочили на ноги и заняли свои места у трона. Что эти двое, что те у входа - все телохранители хана отличались богатырским сложением и высоким ростом /по монгольским меркам, конечно! /, и внешне выглядели жилистыми здоровяками. Ещё Симаков отметил, что одеты воины одинаково просто - в подпоясанные стёганые халаты, шаровары и сапоги. Поверху блестели надраенные стальные нагрудники, а головы их прикрывали войлочные колпаки с нашитыми медными бляхами.
Вооружены телохранители были, что называется, до зубов!
За поясом каждого - кривая сабля, два кинжала и нагайка, за спиной - небольшой круглый медный щит, колчан с луком и стрелами, в руке - копьё с широким острым наконечником и развевающимся крашенным конским хвостом…
…Кроме монгольского хана и его воинов, в шатре находился ещё один человек. Он стоял подле Симакова свободно, подбоченясь и пленником не казался, чем несказанно заинтересовал Михаила Степановича.
«Этот нашенский! Русичь! - подумал Симаков, исподволь разглядывая статного, русоголового, с проницательными голубыми глазами, боярина, - Неужели предатель? Перемётчик? Нет… не похоже…»
Он ещё раз внимательно вгляделся в открытое, добродушное лицо, обрамлённое аккуратно подстриженной кудрявой бородкой и вдруг понял, что раньше не раз встречался с этим человеком и хорошо его знает… Кто же он?
Пока Михаил Степанович пытался вспомнить хоть что-нибудь про боярина, со стороны трона вдруг раздался глухой надтреснутый голос, произносивший слова быстро и отрывисто.
«Ишь, ты! Что твой пёс забрехал! - мысленно прокомментировал услышанное Симаков, - Никак, наш хан разродился?»
Он не ошибся - это действительно заговорил хан, вперив в Михаила Степановича колючую щёлочку змеиного взгляда. Едва монгол умолк, резко оборвав речь, незнакомый боярин отвесил ему низкий поклон и обернувшись к Симакову, степенно, внятно и громко произнёс по-русски:
- Нам доподлинно известно, князь Михайло, что ты являешься Стражем Врат! Отпираться не имеет смысла, иначе твоя голова давно бы уже торчала на колу перед моим шатром…
«Так он толмач! - догадался Симаков-князь, - Ну-ну! Послушаем, чем там меня хочет порадовать хан?»
Боярин между тем продолжал переводить:
- Я, Великий и Всемогущий правитель всех монголов - Богдыхан - предлагаю тебе, князь, своё покровительство! В обмен на мою милость к тебе, ты откроешь мне, где ты прячешь Врата в Заоблачные Миры, Стражем к которым ты приставлен!
Ты научишь меня, как ими пользоваться, открывать-закрывать, а я подарю тебе свою вечную дружбу. Согласен?
«Интересное кино получается, в самом деле! - изумился Симаков, - Белены они тут, что ли, все объелись? И этому вынь да положь мои Врата! Ишь, как власти и могущества захотелось. И так ведь - хан, правитель многих народов, ан нет! Надо ещё больше! Вот и покойный Зубоскал искал Врата, а через них и власть, и могущество, и богатство…
И где он теперь? Этот тоже туда же, просто кошмар какой-то! Что мне ему ответить? Правду? Что, мол, и сам был бы рад узнать, где мои Врата находятся. Так ведь не поверит, собака! Стращать начнёт, пытать по-всякому… Что делать, ума не приложу!»
Хан нахмурился, терпеливо ожидая ответа. А Симаков молчал, не зная что и сказать. Пауза затянулась. В шатре повисла гнетущая тишина, слышно было только как трещат факелы, да бряцают оружием телохранители на улице… Где-то вдалеке заржал жеребец, за ним другой… Залаяли оголодавшие псы…
Вдруг до слуха Симакова долетел приглушённый шёпот толмача:
- Да скажи ты им, князюшко Михайло, нехристям косоглазым, хоть что-нибудь! Только не молчи…
Боярин, преданно глядя на Симакова, горячо умолял едва шевеля губами:
- …А то ведь засекут… живота лишат! Соври им что-нибудь… придумай! Ты же, князь, завсегда был горазд на выдумки. Пошли их, куда
