Музей Десяти Источников Глава 13 Аккерманская крепость. Илья

неистребимую жажду жизни, целительным источником насыщала душу и двигала вперёд, к неосязаемой, но, безусловно, существующей цели.

    Расстроенный внезапной командировкой Миши и нарушением планов совместного посещения старой крепости, Илья, тем не менее, тщательно готовился к предстоящему увольнению и приводил в порядок парадно-выходное обмундирование. Эта была его первая увольнительная на новом месте службы. Впрочем, в учебке увольнительных не было совсем. Так что Илья, можно сказать, впервые за семь месяцев службы, отправлялся в город, в самостоятельное путешествие, в котором, однако, необходимо было быть постоянно начеку, держаться подтянуто, вовремя отдавать честь встречным офицерам и вообще, не забывать, что ты – солдат срочной службы и что служишь не где-нибудь, а в Советской Армии. Черныша, как он ни старался, в увольнение не отпустили, и его недовольное сопение и гнусавым голосом изображаемое по этому поводу недовольство выводили Илью из себя. Странно, при всём его положительном заряде на окружающее и окружающих, он, с некоторым удивлением заметил, что друзей у него, кроме Миши, ну и немного Серёги Теленчи, не было и, что самое интересное, он не больно-то из-за этого переживал. Просто с другими Илье было неинтересно, а иные его попросту раздражали. Как, например, сослуживец, Серёга Черныш. Парень он был, может и неплохой, но Илья тяготился его присутствием и ничего с собой поделать не мог. Точно также он тяготился присутствием подавляющего числа сослуживцев, но чувств своих не анализировал, особо не афишировал и просто снисходил до общения с этими самыми сослуживцами, милостиво допуская к себе и терпеливо дожидаясь малейшей возможности прекратить навязанное общение. И, как всегда, бежал к книгам и находил спасение только в них. Здесь, в линейных войсках, по сравнению с оставленной за плечами учебкой, ситуация складывалась совершенно иначе. Здесь посещение библиотеки не возбранялось, а в полку, где теперь оказался Илья, он с первых дней стал её завсегдатаем и, как-то сразу, любимчиком Александры Ивановны, хозяйки полкового книгохранилища. Бывшая преподавательница русского языка и литературы, Александра Ивановна, выйдя на пенсию, с благодарностью приняла приглашение мужа своей бывшей сотрудницы, командира танкового батальона подполковника Майстренко, стать хозяйкой сиротствующей уже который год полковой библиотеки. Она с рвением и знанием дела  взялась за наведение образцового порядка во вверенном ей подразделении, и меньше, чем через полгода её хозяйство приводилось в пример всему Белгород-Днестровскому гарнизону. Обнаружив в сырых и пыльных запасниках, к немалому своему удивлению, большое количество  по-настоящему редких книг и даже букинистических изданий, Александра Ивановна, при активном содействии замполита полка, отвоевала для библиотеки смежное пустующее помещение, ранее принадлежавшее и никак не используемое местной санчастью. В стене прорубили дверь, а ранее имеющийся выход в приёмную главного санитара, майора со смешной фамилией Кожвош, заложили кирпичной кладкой.  Сделали косметический ремонт, оснастили помещение книжными стеллажами, и именно здесь новая хозяйка библиотеки собрала все редкие книги, и бывшая полузаброшенная бытовка санчасти превратилась теперь в настоящую книжную сокровищницу, доступ в которую, с тех пор,  открыт был только для особо избранных. Все книги были самым тщательным образом очищены от пыли, заботливо внесены в  алфавитный и предметный каталоги и водружены на полки новеньких, пахнувших свежим лаком, стеллажей. И дверь в это хранилище, как правило, всегда была заперта.  Вся остальная литература, отнесённая Александрой Ивановной к разряду литературы массового спроса, нашла себе место, частью в просторном и светлом читальном зале и частью во всегда открытой для общего доступа и примыкавшей к читальному залу комнате.

    Странное холодное пламя, исторгавшееся из глаз Ильи, было сразу ухвачено цепким и мудрым взглядом бывшей преподавательницы, и рядовой Соколов подпал под её житейскую классификацию немногочисленных избранных. Между ними, с первых минут знакомства, сложились тёплые, доверительные и дружеские отношения, причём Илья, истосковавшийся по нормальному, не ограниченному уставными рамками, общению и не раз до кома в горле грустивший по матери, по-сыновьи тянулся к мягкой и какой-то домашней и родной женщине. Почти всё свободное время Илья стал проводить в читальном зале библиотеки и всё чаще обращал беспокойный взгляд на временами неплотно притворённую дверь в святая святых Александры Ивановны – в её книжную сокровищницу.

- Понимаете, Александра Ивановна, - говорил Илья с лёгким волнением, - Всё то, что я читаю, мне нравится, но мне хочется чего-то ещё, чего-то другого… И я сам не знаю толком, чего.

- Ну, голубчик ты мой, - отвечала Александра Ивановна, и Илья вдруг представлял себе, как она наливает ему дымящуюся щедрым паром полную тарелку только что сваренного борща и кладёт сверху добрую ложку густой сметаны,

- Ты должен понять, почувствовать, что тебя,  собственно, волнует, что будоражит интерес. – Она с пониманием смотрела на него поверх своих тяжёлых, в роговой оправе, очков.

– Нельзя, невозможно охватить всего сразу. Нетерпеливость в процессе постижения – это, конечно, своеобразный рычаг и положительная, до определённой степени, мотивация, но тут надо быть внимательным и очень осторожным, не то можно случайно разворотить, расшатать и разрушить уже полученные знания и придти к неутешительному выводу, что не знаешь, оказывается, ровным счётом ничего.

- Вот именно! У меня как раз такое чувство…

- А ты не торопись! Вот как ты думаешь, для чего люди учатся? В школе, в техникуме, в институте? А некоторые и дальше, в аспирантуре? А иные – так всю жизнь посвящают науке? Все эти учебные заведения и научные храмы позволяют подходить к получению образования системно. Понимаешь? – Она поднимала кверху указательный палец,

- Сис-тем-но! Не хаотически. Не как-нибудь. А по системе. В определённом направлении. Нанизывая необходимые знания на ранее приобретенные. Сопоставляя. Сравнивая. Анализируя. И множа собственный багаж.

- То есть мне необходимо выстроить какую-то систему?

- Тебе, голубчик ты мой, - Вздыхая, подытоживала новая знакомая Ильи,

- Тебе необходимо учиться. Вот, закончишь службу – и в институт. А с твоими данными, скажу тебе по секрету, и института мало будет. - Александра Ивановна с теплотой смотрела на Илью, поправляла на себе лёгкий шарфик и добавляла:

- А пока ты в армии, пользуйся предоставленной возможностью, не теряй времени даром и занимайся. Читай, готовься, определяйся. А я уж, чем смогу – помогу…

- Но здесь же – армия! – Недоумённо разводил руками Илья,

- Не самое лучшее место для подобного рода подготовки!..

- С чего ты взял? Это – расхожее заблуждение! Имей в виду, столько свободного времени, сколько у тебя есть сейчас, столько никогда не будет во всю твою дальнейшую жизнь. И не смотри на меня, пожалуйста, как на полоумную, я из ума  ещё не выжила и знаю, что говорю. Я сама всю жизнь по гарнизонам моталась, муж мой покойный, царствие ему небесное, с книгами  сроду не расставался и не жаловался никогда, что времени ему не хватает. А в академию мы с ним как готовились… - Александра Ивановна долгим взглядом оборачивалась к оконному проёму. В открытую форточку струился, теребя занавеску,  весёлый, напитанный терпким запахом Днестровского лимана, игривый ветерок. Через некоторое время, не без труда отрываясь от нахлынувших воспоминаний, она, легко вздохнув, продолжала:

- Он мне всегда говорил, что самое место для неустанной работы над собой – это армия. Тут, Илюшенька, сразу суть-то не ухватишь. Это – жизненный опыт… Порой простые вещи, простые, сотни раз повторяемые нами поговорки, или чьи-то высказывания, афоризмы всякие, вдруг, в одно прекрасное мгновение, открываются нам неожиданным, но истинным смыслом. Высвечивается основная грань, то, чего мы раньше не замечали, о существовании чего мы раньше попросту и не подозревали даже. Это как озарение. Но оно не приходит само по себе, оно – плод некоего житейского итога, подведение некоей черты под приобретаемыми нами знаниями, под тем, что нами прочувствованно и  выстрадано. Я тебе, деточка, хочу посоветовать Куприна, почитай «Поединок», там как раз на эту тему замечательные диалоги выстроены.

- Я, Александра Ивановна, о чём-то похожем уже размышлял. И у меня тоже несколько таких озарений было. Но всё-таки, мне непонятно, неужели я могу всерьёз, здесь, в армии, в условиях ущемлённой свободы, готовить себя к чему-то действительно большому? Я же огорожен стеной от внешнего мира!

- Вот и радуйся! Из любой ситуации надо стараться извлекать пользу. Чем бы ты сейчас на гражданке-то занимался? Да дурака бы валял, и ещё не факт, что всё бы у тебя там протекало благополучно. А здесь ты и воинскую специальность получил, и с дисциплиной подружился, и волю оттачиваешь и кругозор расширил, и с ребятами перезнакомился, которые за тысячи километров от тебя проживают, ты бы их, без армии-то, в жизни никогда бы и не повстречал, да что говорить, ты Родину тут почувствовал! Подумай, Илюшенька,  на досуге.

    И Илья думал. И приходил к выводу, что права была Александра Ивановна. Илья стал привыкать к армии. Всегдашняя подтянутость и собранность, ясность речи, чёткость  в определениях, требование трезвости в мыслях и выработки контрастной жизненной позиции – всё это импонировало той части его натуры, где хозяйничали врождённая склонность к порядку и любовь к объяснимой расстановке акцентов. Но хаос и смятение в его душу вносила творческая образующая, восстающая против унылой однозначности мнений и  строгой категоричности в суждениях. В сердце Ильи постоянно происходила борьба двух противоположностей, придёт время, и ему даже станут понятны муки раздвоения личности. Но он благополучно преодолеет и этот непростой период своей жизни, выйдет из него победителем, но каждый раз, одерживая верх над очередными, иногда совершенно бесполезными и ненужными переживаниями, он будет ощущать на дне своего сердца  неуклонно накапливающийся, терпкий и горьковатый, и уже никогда  неизгоняемый  из него осадок. И Илья станет потихоньку и незаметно для себя сползать в сторону иронического вектора восприятия окружающего мира, от него начнёт веять сарказмом, но таким, который знакомыми будет встречаться с любопытством и одобрением, а незнакомыми, как проявление недюжинного ума и непростого житейского опыта. Но всё это будет потом, всё это будет когда-то…

     Сейчас Илья весело орудовал старинным, тяжёлым утюгом, отпаривая в быткомнате своё парадное обмундирование. Он стоически перенёс десятиминутное сопение обиженного Черныша, даже сказал ему несколько ободряющих фраз, но Серёга, смачно сплюнув в распахнутое окно и обругав всех сволочами, упырями и гадами, так же смачно и длинно матюкнулся, махнул рукой и, обречённо вздохнув, пошёл готовиться к заступлению в очередной наряд на кухню, правда, уже не в посудомойку, а, как ему объяснили, в варочный цех. Немного получше и полегче, и