Я ТЕБЕ ВЕРЮ!

при этом их вытянутые, моментально становящиеся злобными, лица.
        «Вот такие вы и есть на самом деле», - думал он, глядя в них и испытывая скорее злорадство, чем обиду от сказанных ему на прощанье, зачастую, оскорбительных слов.
        От сегодняшней встречи Толик тоже не ждал ничего особенного.
        Пятидесятилетний мужик, с которым он познакомился, как всегда, по переписке, обещал «море любви» с играми и забавами.
        «…Я поэтому и ищу молодого», - пояснял он.
        «Любопытно, насколько он способен еще играть и забавляться при этом, в его-то годы?» - подумал Толик, уславливаясь о встрече.
        Заботу организовать место мужик взял на себя, обещав, что на всю ночь. И это Толика тоже устраивало, поскольку ему не составляло труда улизнуть из дома, не придя ночевать.
        Его родители разошлись, едва ему исполнилось восемнадцать. Причем, как выяснилось, отец имел связь со второй женщиной уже много лет, но специально ждал этого момента, чтобы не разводиться с женой через суд и не бросать несовершеннолетнего сына. И во всем остальном он стремился показаться порядочным – оставил бывшей жене квартиру и все имущество, не отвернулся от Толика, а как бы ввел его в новую семью, познакомив с сожительницей и ее сыном от первого брака.
        Толик понимал, что все это только лишь соблюдение формы и никому он там не нужен. «Сводный брат» его сторонился, а отцова «пассия» лишь постоянно упрекала в непочтительном, как ей казалось, отношении к «такому отцу», который для него ничего не жалеет. Возможно, так она срывала зло, что не все от отца достается ей.
       Толику было неприятно бывать в этом доме, но он тоже решил соблюсти форму и регулярно посещал его. К тому же, он быстро сообразил, что таким образом у него появился шанс обрести желанную свободу. Мама знала, что он может не придти домой, оставшись ночевать у отца, а между собой они не общались, и проверить это она не могла.
       Толик вышел к Чистым прудам, не спеша прошелся два раза вокруг темной водной глади, слегка запорошенной опадающими листьями, закурил и уселся на скамейку скоротать оставшиеся полчаса.
        Погода не радовала. Хотя было относительно тепло, но временами налетали порывы холодящего ветра, и в воздухе возникала влага в виде моросящего дождя.
        -Какое же это бабье лето? - донеслось до слуха Толика из группы проходящих мимо парней.
        -Холодное, как бабы. Ни дать, ни взять.
        -А ты знаешь, что такое – ни дать, ни взять? Это баба, заболевшая одновременно триппером и ангиной…
        Ребята дружно засмеялись, кто-то сказал что-то еще, но Толик не расслышал - что, лишь усмехнувшись про себя избитой шутке.
       Он бросил окурок, взглянул на часы, встал и направился в сторону метро. Вот и условленное место – памятник Грибоедову, «у левой ноги», как назначил будущий сексуальный партнер.
        Толик определил его сразу, хотя было темно. Он всегда каким-то образом угадывал их, хотя некоторые мало походили на те фото, что присылали. Так было и в этот раз.
        Пятидесятилетний «игривый озорник» тянул внешне на все шестьдесят. Он стоял, засунув руки в карманы мешковато сидящей на нем куртки, переступая ногами в давно нечищеных ботинках, и внимательно вглядывался в лица парней, идущих со стороны метро. Толик подошел с противоположной стороны, и это дало ему возможность некоторое время понаблюдать за ним.
        «А и впрямь - состарившийся дворовый пацан, за которым плохо следят родители»,- подумалось Толику.
        Он сделал несколько шагов и оказался рядом с мужчиной:
        -Григорий?
        Тот вздрогнул, его глаза цепко оглядели лицо и фигуру Толика, и обрели весело-похотливое выражение:
        -Толя? Очень рад, очень рад, - несколько суетливо заговорил он, протягивая слегка влажную от волнения руку, - Таким тебя и представлял.
        -А я – нет, - равнодушно проговорил Толик, вяло отвечая на рукопожатие, - На фотке ты вроде помоложе выглядишь.
        В глазах собеседника появилось то самое выражение, какое возникало почти у всех мужчин, с которыми приходилось встречаться Толику, когда он обращал внимание на их возраст. Какая-то смесь затаенной обиды со страхом потерять, не успев обрести. Обычно за этим следовал ряд наигранных признаков второй или уже третьей молодости - от молодежного сленга до молодцеватых телодвижений, выглядевших, зачастую, убогой пародией на таковые.
        И этот раз не стал исключением. Правда, у Григория это получалось естественно. Возможно, он действительно сохранился таким, каким показался Толику издали.
        Григорий начал балагурить что-то наивно веселое, поминутно хлопая его по плечу.
        -Куда пойдем? – прервал поток его красноречия Толик.
        В глазах Григория опять промелькнуло уже имевшее место выражение, но тут же сменилось приветливой улыбкой:
        -Да куда хочешь, - сделал он широкий жест, невольно или умышленно завершив его на вывеске Макдональдса на углу Мясницкой.
        -Что, там будем трахаться? – спросил Толик, указывая взглядом на Макдональдс, - В туалете? Или прямо под столом?
        Григорий угодливо захихикал:
        -Я думал посидеть, угостить тебя, а уже потом…
        -Пошли, - перебил его Толик, направляясь к Макдональдсу и уловив за спиной вздох, показавшийся ему вздохом облегчения.
        Народа в ресторане было немного, и они спокойно уселись за столик в углу. Толик не стал ввергать Григория в лишние траты, заметив, как тот озабоченно роется в потертом кошельке, и ограничился Биг-Маком со стаканом Капучино, да и то лишь потому, что из дома ушел уже давно и успел проголодаться.
        -Ну, чем по жизни занимаешься? – задал вопрос Григорий, поглощая картошку фри и глядя на него глазами, в которых уже зажегся огонек вожделения.
        Кажется, он успокоился и теперь предвкушал грядущее наслаждение.
        «Как все это пошло, - подумал про себя Толик, - Хоть бы кто начал разговор с другого. Первый вопрос - сколько лет, второй – где работаешь или учишься, третий – кто родители, а потом раздевание глазами и - что любишь в сексе? А ведь эти вопросы, по большому счету, и задавать нельзя. Это личная сфера, куда человек имеет право допускать только сам и только того, кого сочтет нужным, а здесь у всех только это и является темой разговора…»
        Толик заметил, что взгляд Григория выразил озабоченность его долгим молчанием.
        -Учусь, - ответил он, обнадеживающе улыбнувшись, - В институте. В железнодорожном.
        -О! – воскликнул Григорий, - Молодец. Одобряю. Правильный выбор. Сейчас все в менеджмент стремятся, или, на худой конец, в юристы. А я считаю, это все проходящее – сегодня одно, завтра другое. Специальность должна быть твердой на все времена. А железная дорога, она всегда была, есть и будет. И без нее никуда. Стабильность – это важнее всего! Вот в наше время, когда мне было столько же, сколько тебе сейчас…
        Толик жевал, уныло поглядывая на разглагольствовавшего Григория, уверенно и надолго, судя по всему, «оседлавшего» своего надежного «конька». Он мало вникал в суть того, что тот говорил, поскольку слышал подобное от представителей его поколения многократно, и все услышанное можно было свести к одной фразе: когда он был пионером, думал, что будет хорошо, когда вырастет, а когда вырос, понял, что хорошо было тогда, когда был пионером.
        «И не тени сомнения, - думал Толик, глядя на все происходящее как бы со стороны, - Непробиваемая уверенность, что он во всем прав, а все, что не подходит под его психологические установки – чушь. Ведь даже если и убедится в другом - объяснит это по-своему и ничего не поймет. Почему они все такие? Почему у них в сознании все застыло? Неужели и меня это ждет в старости?»
        Григорий запнулся, встретив задумчивый взгляд Толика:
        -Ты не согласен?
        -Человечество достигло чего-то только благодаря тому, что стремилось к совершенству. А с твоей стабильностью оно бы из пещеры никогда не вышло, - сказал Толик, как что-то само собой разумеющееся, и не желая вступать в полемику, нарочито грубовато перевел разговор на другое, - Ну что, теоретик? Как по части е..ли-то?
        Григорий слегка покраснел и засуетился, вытаскивая из внутреннего кармана телефон:
        -Сейчас, сейчас. Все будет в порядке.
        -Пойду, поссу, - тем же тоном сказал Толик, поднимаясь из-за стола.
        Ему всегда почему-то хотелось противопоставить такой вот узколобой праведности именно грубость. Возможно, можно было что-то еще, но Толик не знал – что? А грубость, по крайней мере, как ему казалось, означала уход от разговора в непримиримой позиции.
        Когда Толик вернулся, Григорий напоминал своим видом побитую собачонку. Он, вроде бы, даже стал ниже ростом, сгорбившись над опустошенными бумажными контейнерами и стаканами.
        -Ты прости, не знаю, как сказать тебе, - затараторил он, избегая смотреть в глаза Толику, - Но там, понимаешь…
        -Что, мордой об стол дали? – перебил Толик.
        -Поверь, все было условлено, обговорено…
        -А домой? Или - ты у нас семейный, добропорядочный, законопослушный россиянин, с партийным прошлым и комсомольской юностью? – Толик уже не скрывал, что издевается.
        -Зачем ты так? – покраснел Григорий, поднимая на него взгляд, в котором, кроме обиды, читалось поруганное достоинство, - Да, у меня есть семья, жена…
        -Ладно, не греми соплями-то, - опять перебил Толик, - Пошли.
        Григорий порывисто поднялся, неловко загремев стулом, и послушно засеменил рядом с широко шагающим к выходу Толиком.
        Они вышли из ресторана, перешли улицу и оказались возле памятника, где встретились, и левая нога которого не принесла им удачи. По крайней мере, Григорию.
        -Посиди, - обронил Толик, кивая на скамейку.
        Григорий послушно присел, глядя на него заискивающим взглядом. В душе Толика проснулось то, что просыпалось всегда в самые неподходящие моменты – жалость, переходящая в сострадание. Он это знал и ругал себя, но природа была, очевидно, сильнее. И еще в такие моменты к нему приходило то, что возникло, очевидно, от общения с Игорем Андреевичем – взрослость. Подлинная или мнимая, Толик не знал, но он невольно начинал ощущать ответственность за другого, которого допустил в свой мир.
        Вот и сейчас, они как бы невольно поменялись годами с этим нелепым Григорием, как нельзя олицетворяющим собой состарившегося пацана, который полностью унаследовал менталитет тех, кто его воспитал, не прибавив к нему от себя за всю прожитую жизнь ничего.
        Толик отошел в сторону, достал телефон и нажал вызов номера, который сохранился в памяти его контактов под названием: «Мих Мих». Удивительно, что он его до сих пор не стер…
        Мих Мих был   единственным, с кем Толик имел целых три встречи. Познакомились они точно так же по переписке, и после нескольких постов сразу же последовало приглашение.
        Толик приехал в весьма уютную и хорошо обставленную однокомнатную квартиру, где с порога был окружен вниманием. Мих Мих успел накрыть стол с изысканным угощением, среди