придвигая стремянку.
Залезая, Толик почувствовал взгляд учителя, скользящий по его ногам и промежности. Теперь у него не оставалось сомнений относительно того, что говорил Витька, и душу наполнил волнующий страх перед неизведанным, манящим и пугающим одновременно. Тем более что это был учитель.
А Игорь Андреевич продолжал подавать снизу плакаты, не забывая советовать:
-Аккуратнее клади… Вон там поправь… Не спеши…
Интонации его голоса успокаивали, а взгляд… Толик чувствовал его всеми фибрами своей души, даже когда не смотрел на учителя.
И вдруг с ним что-то произошло. Он перестал стесняться. Наоборот, возникло ощущение, какое бывает во время запретной, но интересной игры. Толик стал нарочно вытягиваться, чтобы задиралась футболка, обнажая живот, поддернул вниз джинсы, чтобы открылась резинка трусов. Его джинсы уже буквально топорщились на том самом месте, и он поймал себя на мысли, что старается тянуться к полкам и ставить ноги так, чтобы это было еще заметнее.
-Озорник… - обронил учитель, и Толик понял, что тот догадался о его ухищрениях.
И еще заметил, что голос Игоря Андреевича дрогнул. Толик повернулся и посмотрел ему в глаза. Они оба замерли на какой-то миг и молча смотрели друг на друга.
-Иди ко мне, - еле слышно проговорил Игорь Андреевич.
-А Света не заглянет? – одними губами спросил Толик, медленно спускаясь по ступенькам.
-Не бойся. Ее отправили по делам.
Толик спустился еще на пару ступенек. Его живот оказался прямо напротив лица учителя. Тот протянул руки и расстегнул ему ремень на джинсах. Толик не сопротивлялся, а все внутри замерло в предвкушении этого самого, неизведанного и такого желанного… Он не пошевелился даже, когда учитель спустил ему до колен джинсы вместе с трусами и все, так давно рвавшееся наружу, оказалось обнаженным. Ему не было стыдно. Его душу переполнял затаенный восторг. Ему хотелось, чтобы это случилось... Толик достиг пола и попал в сильные и одновременно нежные объятия учителя…
Так, просто и естественно нашло у него воплощение то, что он стал с некоторых пор ощущать в себе, и поэтому, наверное, не вызвало никакого чувства ущербности. Он воспринял это как должное - у него это должно быть так.
Толик возвращался в тот день из школы с новым ощущением себя. Утром он уходил из дома другим человеком…
Позже Толик будет еще много раз вспоминать этот день, и всегда, оказываясь свидетелем страданий других, таких же, как он, будет благодарить судьбу, что у него это было так, и именно таким оказался его первый мужчина.
Они встречались потом три года. На их отношениях в школе это никак не отражалось - Игорь Андреевич продолжал относиться к Толику точно так же, как к остальным. Но кончались уроки, и начиналась их совсем другая, скрытая от всех жизнь.
В назначенный час Толик выходил на угол проспекта и ждал своего друга, который подъезжал к нему на стареньком Жигуленке. Высокий, стройный, в темных очках, одетый в кожаную куртку и фирменные джинсы, Толик в свои неполные пятнадцать лет выглядел на все восемнадцать. И не только внешне – он вообще стал ощущать себя значительно старше. Игорь Андреевич как бы невольно подтягивал его до взрослого уровня - они общались почти на равных
Местом их встреч служила дача приятеля Игоря Андреевича, в которой тот зимой не жил, но которая была оснащена всеми городскими удобствами. Самого приятеля Толик никогда не видел - учитель брал все на себя. И во всем остальном он всячески оберегал их отношения от постороннего взгляда и делал это очень умело.
На одноклассников Толик стал поглядывать снисходительно, их интересы стояли далеко от его внутреннего мира. Постоянное общение с культурным взрослым человеком наполняло его мысли и чувства совсем другим. Сверстники постепенно начинали казаться Толику детьми.
Их близость с Игорем Андреевичем не ограничивалась только постелью – они ходили вместе в театры, в музеи, ездили в однодневные экскурсии по историческим местам, много читали и обсуждали прочитанное.
Дни рождения друг друга, а они у обоих оказались в декабре, непременно отмечали в ресторане. Ходили в дневное время, чтобы не привлекать к себе внимания, но все равно было здорово. Со стороны они, наверное, выглядели, как папа с сыном, заехавшие пообедать, и никто из малочисленных в эти часы посетителей не обращал на них внимания.
Привлекали их загородные рестораны, расположенные в живописных местах Подмосковья, и они потом еще гуляли до ранних зимних сумерек по заснеженному лесу. Игорь Андреевич незаметно позволял Толику за столом выпить немного вина, и это усугубляло радостное состояние духа.
-Я не считаю это непедагогичным, - пояснил свою позицию учитель, - Ты уже не ребенок, и столкнуться в жизни с этой проблемой тебе все равно придется. А тот, кто свой первый бокал выпивает в кругу семьи и в приятной праздничной обстановке, по моим наблюдениям, редко становится алкоголиком.
Игорь Андреевич опять был не похож на остальных. Это являлось его отличительной чертой, и позже Толик осознал, что именно этот человек заронил в его душу сознание возможности иметь свою, неподвластную окружающим, позицию.
-А правда, что от тебя жена ушла из-за мальчика? – спросил однажды Толик.
Игорь Андреевич с затаенной болью в глазах посмотрел на него, и слегка побледнев, ответил:
-Слухом земля полнится… Правда, Толя. Тебе врать не хочу.
-А дети есть?
-Есть. Сын. Тебе ровесник, кстати.
-Ты с ним видишься?
Лицо учителя исказила судорога.
-Не надо об этом, - дрогнувшим голосом проговорил он, отворачиваясь.
И Толик вдруг ощутил никогда ранее неизведанное чувство сопричастности чужому горю. Ему захотелось обнять этого годящегося ему в отцы человека, как брата, и заплакать вместе с ним.
-Она категорически запретила мне видеться с ним и напоминать о себе. Она сказала, что тогда обо мне все всё узнают, и я вряд ли смогу работать в школе. А моя работа… Это единственное, что поддерживает меня в жизни. То, что я могу постоянно общаться с вами. Пусть не так, как с тобой, но… Я ничего не могу с собой поделать.
Игорь Андреевич сжал виски руками и долго сидел молча, раскачиваясь взад-вперед, а Толик боялся его потревожить.
И все-таки они расстались.
Для Толика это было ударом. Прощались, как всегда, только на лето, поскольку летом он уезжал с родителями на дачу, но придя первого сентября в выпускной класс, Толик не увидел своего друга. И не увидел больше никогда. По слухам, того выгнали из школы, и он переехал в другой город. То ли отцовское сердце не выдержало разлуки с сыном, и он нарушил данное жене слово, а та сдержала свое, то ли произошло что-то еще более ужасное, Толик не знал. Не внес ясности даже Витька.
-Уехал, - сказал он, - в Уфу, кажется, или в Красноярск - никто не знает…
Спустя месяц, Толик получил по Интернету очень короткое письмо:
«Прости меня, Толя, если сможешь. Долго не решался тебе написать, но исчезнуть молча - выглядит предательством. Остается лишь надеяться, что это не прочтет никто другой. Продолжать наши отношения теперь, когда я так далеко от тебя, вряд ли получится, а допустить, чтобы они сделались достоянием гласности, я не могу. К тому же, я чувствую, что для тебя они начинают значить нечто большее, чем для меня, так что, может быть, это и к лучшему. Я конченый человек, но не хочу ломать твою жизнь. Живи и будь счастлив. Постарайся не совершать ошибок, за них иногда приходится очень дорого платить. Попытайся сохранить в себе свои человеческие качества и остаться на всю жизнь таким, какой ты есть, каким я тебя буду помнить всегда – добрым, искренним и чистосердечным парнем. Спасибо тебе за все. Твой Игорь».
Толик сделал попытку ответить, но ящик отправителя оказался заблокированным. Он сильно переживал потерю друга, но потом постепенно смирился. Своей особенности он никак не выказывал и удовлетворения не искал.
Надо сказать, к нему стал настойчиво проявлять интерес одноклассник, Женька Полесский, шутя и дурачась при этом. Он - то начинал обнимать его на перемене, то прижиматься, лапая со смехом в интимных местах, на физкультуре несколько раз, как бы невзначай, засветил ему свои прелести, а однажды, прямо на уроке, когда они оказались вдвоем на последней парте, положил ему голову на колени, откровенно прижавшись щекой к его промежности.
Толик почувствовал возбуждение, ни капли не смутившись при этом, но и не стремясь к развитию событий. Лишь, не меняя позы, равнодушно проговорил:
-Не трогай яички.
-Давай пое…мся, - сказал Женька, приподняв голову и смотря восторженно-лукавым взглядом.
-Сколько заплатишь? – индифферентным тоном поинтересовался Толик, демонстративно слегка поморщившись.
Женька потупился и больше никогда не приставал к нему. Толика это не расстроило - Женька не интересовал его, как и никто другой из ровесников. Он лишь иногда предавался страсти, стоя под душем и вспоминая друга, к которому успел прикипеть всей душой.
Школа осталась позади, Толик поступил в институт. Воспоминания об Игоре Андреевиче стали угасать, тем более, что он переехал в другой район, и все, связанное со школой, перестало напоминать о себе, а неугасающее желание нашло воплощение в таких вот встречах, на одну из которых, он и направлялся сейчас.
Встреч было много. Толик как-то подсчитал, что количество его партнеров перевалило уже за два десятка. При этом, он не помнил даже имен некоторых. Он шел на это с одним единственным желанием – удовлетворить себя и на какое-то время забыть об этой потребности. Иногда встречи повторялись, но Толик никогда не предпринимал шагов, чтобы они переросли в постоянные отношения.
Партнеры были разные. Попадались и богатенькие, но при заведомо единичном контакте, Толика мало интересовала эта сторона.
«Кто платит, тот и заказывает музыку» - заметил когда-то Игорь Андреевич, и Толик запомнил эту фразу, нашедшую потом многократное воплощение в наблюдаемой им жизни.
Он уже достаточно рационально смотрел на вещи и знал, что в окружающем его обществе все продается и покупается. Толик хранил единственное, что с юношеским максимализмом оберегал от этого – самого себя. Пусть он еще ни к кому не успел проникнуться чувством, но был уверен – это будет не за деньги. Должно же быть хоть что-то подлинное в человеке, иначе – зачем жить?
Толику иногда даже лезли в голову мысли, что все вокруг так ужасно потому, что именно человеческое достоинство или даже сама жизнь имеют в обществе весьма невысокую цену. И всех это устраивает. Но не его. И он не побоится быть не таким, как все, как не боялся Игорь Андреевич. А эти? Пусть попользуются разок, как пользуется ими он сам. Но не больше.
Толику даже нравилось показывать свою независимость, «обламывая» своих потенциальных «спонсоров». Ему нравилось видеть
