Доля казачья 4. Христианин Баха

тут сразу же, открывалась дорога в рай небесный.  Проверить все факты было необходимо. И опять он посылает двух монахов-убийц в  далёкий поход. Тут уже был задет престиж целой школы, и всей системы разведки в целом. Где предательство было самым постыдным делом. А тем более, со специальным воспитанием в монастыре, да ещё с самого рождения. Там такого быть не могло, - это точно! 
Понял Иван Чёрный, кто к нему в гости пожаловал сразу,  как только увидел монахов. Они и раньше знали хорошо друг друга. Не настолько их было много в школе, чтобы не запомнить всех. И вот они встретились в таёжной глуши, чтобы уточнить свои позиции. Чуть ли не год монахи потратили на то чтобы найти отступника.
    У монахов и жест приветствия был свой, особенный. И Иван жестом ответил им,  что он тоже приветствует их. Так что ошибки здесь быть не могло. Конечно, это был их Баха.
    - Я христианин, и проповедую свою новую веру в этой глуши. А почему изменил вам, то вы это вряд ли поймёте,  – начал с опережением свою речь Баха. Он сейчас напоминал разъярённого быка. Дыхание его казалось тяжёлым, а пышущие жаром ноздри  выказывали  его необузданную силу, и свирепость. Куда только делись его добрый характер, и чуткое отношение к людям, и их горю.
  Никогда иноверцы не видели его таким страшным. И тоже потянулись к своему оружию: лукам и ножам.
    - Теперь я Иван Черный, и с этим своим новым именем я готов умереть от вашей руки, или победить вас: и в вашем лице зло, что от вас исходит.  Берегитесь меня!
    В руках Ивана, заблистал клинок, который он много лет не держал в своей руке. И который был очень лёгок, после тренировок с тяжёлой дубинкой. Но это было так задумано им.
    Все эти годы он знал, что его всё равно найдут, бывшие соратники: хоть на самом краю земли, и щадить его никто не будет. Им нужна была только его смерть. А ему нужна была победа, чтобы навсегда сбросить с себя тяжёлый груз многолетних раздумий и переживаний. Баха невольно тяготился, своей вероломной молодостью, хотя и покаялся во всех своих грехах. Но избавиться от этого чувства навсегда он так и не смог. И кроме всего этого, он должен был защитить свою семью: жену и сына. Ведь и их его бывшие друзья не оставят в живых. Отрежут им уши  и ими поштучно отчитаются перед императором о своём успехе. Искоренили весь род предателей, что бы другим монахам, не повадно было: и предавать, и плодить предателей! Урок им будет!
    Монахи ровно наступали на своего отступника Баху. Для них он и оставался таким: только Баха, и продажный монах. И что ещё удивило их, так это то, что он сражается с ними с лёгкостью, и совсем непохоже на их тактику: не так как их учили в монастыре. 
    Они были правы: Иван Черный, много думал о своём неожиданном поражении в бою с Бодровым. И его манера ведения боя, не давала монаху покоя всю оставшуюся жизнь. И бывший монах, по крупицам воспроизводил в памяти тот далёкий бой, пытаясь найти ключ к этой невиданной во всём мире системе: со своей странной логикой, сделавшую её практически непобедимой. И отец Никодим, тоже крепко запал в душу Бахи, своей манерой ведения боя: та же система.
    И в результате многолетних тренировок и раздумий, Иван Чёрный преуспел в этом деле – ключ был найден. Но и тут он не остановился в своих исследованиях. И ему открылись новые возможности, усовершенствовать её приёмы, чем он успешно и занимался. Хотя,  казалось бы, что там, на этом поприще, вся многолетняя нива творчества была давно освоена, самими казаками.
    Тренируясь со своим маленьким сыном, Никодимом Иван учил его, быть на вершине двух известных ему тактик: казацкой и монастырской, плюс ещё, свои новые приёмы. В трудной казацкой жизни, а он всегда считал себя казаком, вся эта доблестная наука побеждать любого врага всегда пригодится. Как говорится: проникся казацким духом.
    Плохо приходилось убийцам-монахам. Скоро, как говорится среди казаков, они отсушили себе руки, об этого неразумного Баху. Все их мощные удары клинка, в них же самих и отзывались, парализуя их мышцы и волю. А Иван и не устал вроде, только раззадорился весь. Похоже, что он игрался со своими убийцами, как кошка играется с мышкой. Ей уже и крови не надо, но и отпустить свою жертву, просто так,  она не может. Инстинкт ей мешает.
    Через некоторое время монахи попадали с ног, и ползали по земле, пытаясь подняться, но только вызывали смех у аборигенов Амура. Ни руки, ни ноги им ужё не подчинялись.
    Не стал их убивать Иван. Поцеловал он свой необычный каменный крест, затем перекрестился им, и перекрестил монахов.
  - Теперь и вы видите, чем сильнее моя новая вера. Она прощать людей учит и крови ей не надо. Вы бы никогда так не поступили: и я не лучше был когда-то. А сейчас я счастлив неимоверно тем, что подарил вам жизнь, и не убил вас. И сына своего, и этих добрых людей тому же учу – милосердию.
Я не судья вам! И поступлю я, по древнему закону гольдов, пусть стихия вас рассудит. Так и Покто со мной поступил, прав он был, как только бывает сама жизнь! Я благодарен ему за эту страшную науку!
    А останетесь, вы живы, то своим хозяевам передайте, что только сейчас я по-настоящему счастлив. И со своей избранной дороги я уже никогда не сверну. А другие монахи придут убивать меня, то я их прощать не буду, получат то,  что они заработали.
    Жители стойбища, весело перетащили монахов в свою лодку, и бросили их на её дно. Те всё ещё не могли придти в себя, и не противились им, адская боль парализовала их волю.
    Затем лодку, ходко отогнали на стрежень водной стихии и оставили монахов, вместе с лодкой, под перстом судьбы. И утлая лодка свободно крутилась всё, удаляясь от людских глаз. 
Подходили эвенки к Ивану, преклоняли свои колени и целовали каменный крест и тут же, осеняли себя, как могли крестным знаменем. Наверное, это и их была судьба, и их глаза разом прозрели. Им пришлась по душе новая вера, но и от старой своей веры они не отказывались, и никто не заставлял их это делать.
  Прижались к Ивану, его любимая жена Найна, и сыночек их, Никодимка. Очень они радуются, что так хорошо всё закончилось. И снова все они вместе, и ещё более счастливы будут. Уж, теперь-то, им ничего не угрожает: жить да жить можно! Миновала угроза!
    Но всё оказалось намного сложнее в жизни, чем они предполагали.
    Как выжили монахи, и не утонули тогда, никто того не ведает. Видно было, что не судьба им была умереть в тяжёлых Амурских волнах.
    Истерзанную лодку, с полуутонувшими, и оттого, испуганными до ужаса монахами, волны брезгливо вышвырнули на прибрежный песок. Наверно и вода, как и земля, не захотела принять в себя всю грязь, что на их душах была. И долго ещё возмущался батюшка-Амур, по этому поводу. И страшен он был в гневе своём.
    Потом шаман скажет всем охотникам, что только огонь и мог принять их тела, а вода здесь была бессильна, столько на них убийств было. Очень много крови пролито. Но наверно, всё и шло к тому – к огню. К их полному физическому уничтожению, и тем самым, очищению самой природой от их заразы всего пространства, где они жили и творили свои нехорошие дела.
    И принялся шаман с ещё большим усердием прогонять злых духов, от чудом оставшихся в живых людей, со всего большого стойбища. Но главного зла, в лице страшных монахов, уже не было в живых.
    Пришли в себя монахи, после судьбоносного купания, и стыдно им стало за весь позор, что они недавно понесли. И так как их учили в монастыре, не прощать своих обид. То они приступили ко второму варианту уничтожения Бахи, а попутно и всего стойбища.
Они завезли много пиротехники, в легких и небольших шарах, что легко умещались в руке. Были и запалы к ним, к этим игрушкам Они давно уже, и много преуспели в таких огненных делах. А разведка, всё лучшее из того, приняла на своё вооружение, и диверсионную оснастку. Так что было чем обелиться монахам, хотя бы перед своей совестью. Постоять за честь свою и взять реванш, за полнейший провал всей своей кровавой миссии.
    Было бы желание смыть позор, а средства для этого у них имелись, и в предостаточном количестве.
    А оно,  конечно у них было, это неистребимое желание мести, как говориться урок не пошёл ребяткам, в прок.  Тихо без единого всплеска пристала лёгкая лодка с монахами к берегу, чуть ли, не в центре стойбища.
    Ветер дул со стороны жилища, и даже чуткие охотничьи собаки не услышали их, под крутым Амурским берегом. Охотники и рыбаки всегда выбирали для своих поселений такие высокие и продуваемые ветром места: и от воды летом прохладно, и от мошки можно отдышаться.
    Всего один миг им потребовался,  для того чтобы оказаться на высоком берегу. И не успела сонно тявкнуть первая собака, как взлетела она вместе с ближайшим чумом к звёздному небу. Заискрилось небо, на том месте радугой от беснующихся искр и пламени, а рядом творилось что-то подобное, и страшное. Скоро всё стойбище пылало огромным единым факелом, превращаясь в кромешный ад, где метались ни в чём не повинные люди.
    Иван Чёрный спасал чужих детей, вытаскивая их из огня, и его жена старалась всячески помочь ему, оттаскивая их ближе к спасительному Амуру, под берег. А его собственный сын, маленький Никодимка, был предоставлен сам себе.  Как спал он со своим любимым новым луком, что ему подарили охотники, так и оказался с ним, волею отца, на улице.
      Всё происходящее невольно сильно пугало ребёнка. Но суровое воспитание отца, и сильная любовь к нему, удерживали его от бегства к своему спасению. А терпение, приучило Никодимку,  стараться всё осмысливать. И  ни в коем случае не поддаваться панике – иначе смерть. И он не торопился, как губка впитывал в свою память всё происходящее, всю трагедию.
На глазах Никодима встретились, его отец, и один из монахов. Отец прикрыл своим телом огненный шар, брошенный ему под ноги монахом, спасая  собой плачущих, вытащенных из огня детей.
Глухим взрывом тело спасителя немного подбросило вверх. И он окутывался пламенем, которое казалось, исходило из его живота, и лёгкой волной, разливалось дальше по всему телу, с треском охватывая его. Но он нашёл в себе силы,  чтобы подняться на ноги.
    С дикими от боли глазами Иван двинулся на своего врага, чтобы уничтожить его. Иначе этот ненавистный враг, всех будет беспощадно истреблять: и старых, и малых.
И только ценою собственной жизни, спасти ни в чём не повинных гибнущих детей, другого выхода не было.
В какой-то миг, проповедник сгруппировался, и как огненный смерч, с разящей катапульты, взметнулся в своём полёте над землёй, в сторону своего врага. Но не достиг своей цели.
С глухим стоном Иван так и лёг на землю, не долетев до своего врага, пронзённый в воздухе, его клинком.
    Ещё больше возликовал монах от такой неслыханной удачи, и его торжествующий дикий вопль, эхом взметнулся в адской ночи, над разрастающимся побоищем. Но вдруг оборвался и захрипел. Как будто кто-то невидимый, мешал ему.
    Тяжёлый, и оперённый эвенкийский нож, глухо прервал этот ужасный по своей дикости вопль.  Монах  хотел жить, и руки рвали нож из раны, но смерть уже не отдавала его из своих цепких когтей.
    Найна знала, что её нож достиг своей цели, и ни капельки не сомневалась в этом. И монах уже никак не интересовал её: все её мысли были с