ИВАН ПЕЧИКОВ
Веселый человек — Иван Печиков, бывший прапорщик. Этого у него не отнимешь! Коренастый и подвижный человек, смуглый от природы, он был чем-то похож на жука, которому не сидится на месте. Он весь — само движение. Скуластое его лицо всегда с виду серьезно и немного угрюмо. Но стоит с ним заговорить, и оно проясняется, а потом и улыбка уже не покидает его. Человек добрый и приветливый от рождения, он весь остается во власти недавней армейской службы, не может избавиться от ее уставных рамок даже на гражданке. Казалось бы, если ты свое отслужил, то надо выкинуть все воинское из головы и живи спокойно. А не получается, так и несет он воинской крест свой по жизни. Зато хозяйство его процветает; двор ухоженный, постоянно чистый, огород, как картинка, и животина сытая и важная.
Стоит хозяин среди своего благополучного двора, а все ему, кажется, дань уважения отдают: и люди, и животные, и зелень огородная, которая повернулась к нему и замерла. Даже собачонок Тобик шел четким строевым шагом перед хозяином своим. Но вот сбился с ноги, как говорят военные, а это уже «ЧП», и Тобик юркнет под крыльцо, прячась от греха до лучших времён.
А кот, который всегда отлынивал от службы, где-то тоже замер. Совсем равнодушным, конечно, и он оставаться не мог при всем своем желании; порядок есть порядок! Но на этот счет у рыжего кота была разработана своя стратегия. Остальные все строго подчинялись боевому расписанию, в котором все предусмотрено до мелочей, на все случаи жизни.
Все расписано у Печикова: кому и что делать, куда бежать и так далее.
— Служил я во внутренних войсках, — рассказывает мне Иван Васильевич, — а это, как многие считают, самый некудышний род войск. А зря!
Был в зоне один десантник, очень тренированный парень. А гонору в нем — через край.
— Да я эти заграждения в два счета одолею, мухой пролечу! И, видно, поспорил там с кем-то, или еще как вышло, но рванул он оттуда средь бела дня. Так его, дурочка этого, с двух вышек влет прошили. И упал он на землю, уже мертвый: пули все вдоль тела прошли, и позвоночник весь искромсали, Вот такая нелепая смерть, — сокрушается Иван. — Что ему не сиделось?
— Расскажи лучше что-нибудь веселое, — прошу я его, а тот уже улыбается.
— Был у меня друг один, так тот, хитрец этакий, деньги под погоны прятал. В заначку, значит. Достал червончик, опохмелился, и нет проблем, все довольны, кроме жены. Та никак не может понять, откуда мужик деньги берет? И не занимает вроде нигде, а всегда на взводе. Весь дом она передвинула, но заначки найти не может. Извелась вся, лицом почернела. А Василий, наоборот, весь сияет, и ходит по дому да песенку напевает.
Почему так плакала цыганка,
Отчего так весел был пастух...
Но недолго пришлось ему радоваться. Поняла жена, что над ней издеваются, и приложила максимум усилий, чтобы прекратить дальнейшие надругательства над ее душой. Иначе она этого не воспринимала. Стоит уже наряд на разводе, а Василия нигде нет — точно сквозь землю провалился.
Через час появляется, весь будто изжеванный да горем убитый, и погоны не так пришиты.
— Что случилось, Вася? — спрашивает его начальник, а сам смеется; больно вид у того жалкий. И Вася взял, да и все рассказал, как было.
— Обнаружила моя стерва заначку под одним погоном и давай все срывать. Деньги — себе, а мне погоном в рожу. И ушла куда-то. Да Бог с ней, а мне в наряд идти, а как без погон?
Вот смеху то было! Так и простили Васю. А еще узбек у нас один был. Стоит на разводе, а водкой от него так и прет. Его начальник и спрашивает;
— Почему пьяный. Карим?
Тот и отвечает;
— Организм больной, доктор сказал водка полоскать надо.
Смеется начальник.
— А ты справку принеси от своего доктора, а пока от службы отстраняю!
И что ты думаешь? Приносит Карим справку от врача, а там написано, что у того больные десна, и он рекомендует ему полоскать их водкой!
Стоит Карим улыбается, а начальнику не смешно;
— С этой справкой и тридцать лет служить можно — вот артисты!
А «артистов» у нас хватало. В цирке такого чуда не придумают, даже если и захотят.
Забился как-то туалет общий. А без него как? Тут один умник, чтобы пробить всю систему, взял и набросал в унитаз карбиду. И закипело все это месиво, так и бродит, того и гляди, вылезет через край. А другой товарищ, летит туда, да еще с горящим окурком в зубах. Первый и орет ему;
— Ты куда прешь? Загнуться от газов хочешь!
Второй постоял, подумал и говорит;
— Понял! — и чтобы не сорить вокруг, взял да и швырнул бычок в унитаз. Как рвануло все там, так туалет на метр от земли подпрыгнул. А солдаты, хоть и живы остались, но заикаться начали, и залепило их с ног до головы. Им бы химию в свое время надо было хорошо учить, а они... Короче, сами виноваты.
Посмеялись мы, а Иван дальше продолжает;
— Прибывает к нам начальство проверять быт заключенных. А один зек учудил: взял гвоздь и мошонку свою к месту прибил, на котором сидел. А сверху мошонку, каким-то бантиком прикрыл. Сидит и зубы скалит, Все поднялись приветствовать начальство, а тот — хоть бы что:
— Вытащите гвоздь, тогда я встану!
Издевается, значит:
— День рождения у меня!
А был у нас старшина один, тоже очень ушлый, его на мякине не проведешь. Схватил мужик зека за уши и говорит ему весело:
— С праздником тебя, ангелочек! Вверх потянул. Все, как и положено в день ангела. Тот сам с гвоздя и слез.
А то еще случай был, почти похожий на этот. Полез один заключенный под станок автоматический, который щиты деревянные гвоздями пробивал, и нечаянно головой кон¬такт задел, а тот и пристрельнул ему кепку к голове гвоздем, аж на пятьдесят миллиметров. Вылез тот: и улыбается. А кепка его на голове мертво сидит, воистину пришитая. От¬вели в санчасть бедолагу, и что самое интересное — хоть бы что тому идиоту, гвоздь оказывается в пустоту попал: есть в голове такие места. А утром гляжу — опять работает и снова под станок лезет. Да!
А однажды так было, что до сих пор смеюсь и, наверно, до самой смерти своей буду смеяться.
Уже под самое утро сел на землю густой туман, и практически ничего не видно с вышек. Этим и воспользовались два зека и смылись из зоны. Хватились их поздно, уже под утро, когда подкоп обнаружили. А они за это время далеко ушли и, фактически, из города уже вышли.
Перекрыли мы дорогу и железнодорожный переезд и всех проверяли, а больше дорог нет — болота вокруг. А то, что те прошли уже, мы могли только догадываться. Но на всякий случай я и говорю железнодорожным рабочим:
— Если увидите беглецов, то сообщите нам. Те усмехнулись, ничего не сказали и дальше себе идут. Мол, у нас свои дела, а вы своими задачами сами занимайтесь.
А через час смотрим — рабочие зеков тащат и поддают им хорошо, куда придется, лепят!
Заключенные, едва увидев меня, кричат;
— Ванечка, родненький, забери нас, а то совсем убьют! — и со всех ног ко мне бегут, а рабочие их пинками «угощают» — еле отбили мы их...
Оказалось, что у рабочих в избушке была брагулька и еще бутылка водки в запасе. Потому то и шли они с радостью на работу. А эти двое умников бражку выпили, все перевернули в избушке вверх дном и шмотки забрали, чтобы переодеться. А сил уйти не хватило, там же и спать легли. Били их до тех пор, пока злость не вышла, а потом и повели на пост сдавать. Вот тебе и «Ванечка родненький!»
Тут же вся семья Печикова собралась возле нас и тоже смеется, вместе с нами. Дочка Ольга возле Ивана сидит. Она студентка, в институте учится — хорошая, миловидная де¬вушка. Рядом два сына, Дмитрий да Денис. Трудяги оба — каких мало. В армию вместе пойдут — близнецы! Тут же и жена Ивана, Надежда, со своей матерью, Евгенией Михай¬ловной. Не удержался я и задал каверзный вопрос:
— Кто в доме хозяин? — ведь редко бывает, чтобы теща с зятем под одной крышей уживались.
Тут теща и говорит:
— Конечно, Иван Васильевич, он хозяин!
— Что? Так и не ругались никогда?
Тут уж Иван с Надеждой смеются:
— Много копий мы наломали, поначалу-то, ох и много!
А сами друг на друга посматривают да посмеиваются.
Но это уже семейные дела...
