Сожги свой дом 2

на меня затаил. И придумал, сволочь, как мне отомстить.
Нет, брат, я тогда, в Н-ске, боялся не их. Я испугался своего прошлого. Я трясся, как бы не встретить тебя или Верку. Я глушил себя литрами этой местной поганой водки, чтобы тот армянин, которого мы сожгли, не появился в моих снах... Видит бог, я не хотел никого убивать. Мы хотели просто попугать. Нас обманули — мы же были такие доверчивые, нам старшие товарищи сказали, мы и поверили. Не могли не поверить... Так что второй человек, после себя самого, которого я ненавижу, это Герман.
Но ты же пока не знаешь, что я еще раз чуть не убил человека. В нашем городе. И знаешь, кто это? Юрка.
Герман опять меня обманул. Эх, помню я, как меня когда-то учили играть в преферанс, ты не умеешь, нет? Там так играют: в светлую и в темную. В светлую — это когда у твоих оппонентов карты на столе, а в темную, понятное дело, когда ничего не видно. Так вот, я не научился играть ни в светлую, ни в темную; как не мухлюй, все равно у меня всегда выигрывали. И, помнится, кто-то посоветовал: «Тебе, парень, в преф играть не надо, не твое. Так и разориться недолго».
Так вот и в жизни у меня так. Герман меня всегда обыгрывал — и в темную, и в светлую. Мне бы не садиться с ним играть изначально, но что я тогда понимал, дурак? А потом он уже не давал мне выйти из игры.
Словом, он меня уговорил поехать в наш город, якобы возглавить там акцию, а сам науськал Юрку. Юрка же дурак совсем, типичный тупой «бык» с одной извилиной. Они его хорошо выпестовали, Юрку, очень хорошо. Только он тоже с резьбы соскочил.
Короче, они решили сжечь дом Кольки-хохла. Отомстить мне, они же знали, что для меня значит эта семья. И провести одновременно акцию устрашения украинцев в городе. О Господи, прямо как я тогда!
Я думаю, что тут у них густо все перемешалось. Тут и «русский мир», и почет и уважение в организации, и рэкет. Ну и в собственных глазах вырасти — Юрок-то у Германа в Н-ске все это время в шестерках ходил. Он же после нашей тогдашней выходки в Н-ск уехал, но связей с нашим с тобой городом не потерял, пацанву пестовал потихонечку, оказывается, прямо как я тогда. Моя школа. Ну, чему учил, то и получил.
А самое главное — мне отомстить: Юрка злопамятный оказался, не забыл, как я его в юности за уши таскал по кустам. Ну и, оказывается, он еще тогда на Верку запал. На нее полгорода заглядывалось, ну, и он тоже. И опять же меня винил, что она ему не досталась.
Но вот как-то ловко он все задумал, странно это мне, брат. Не под силу его умишку такая хитрая комбинация, здесь явно рука Германа чувствуется. Наверняка эта тварь план разработала.
Короче, дом и хозяйство Колькино они сожгли. Я-то грешным делом, когда они меня заманили на место, думал, что они дом деда Лексея пожечь хотят, а они вон как повернули.... Убивать они никого не хотели, учел Юрок уроки прошлого, поэтому перед тем, как поджигать, вырубили Кольку, мужа Веркиного и вытащили их во двор, подальше от огня, и только потом дом запалили. А эта мразь Верку пыталась изнасиловать, ну тогда я его и огрел по башке кирпичом. Собаку они Колькину убили. Пса жаль, хороший был пес.
Ох, и боялся же я, брат, что его  погубил! Всю ночь просидел в полиции, трясся — за Кольку трясся, за веркиного доктора и за Верку, она в таком шоке была... И вот за Юрку тоже. Неохота мне, брат, было еще один грех на душу брать, ох, как неохота.
Выжил он и даже сравнительно легко отделался. Сотрясение мозга сильное, ну кожу я ему содрал с черепушки. Оскальпировал, ха-ха. Но жить будет, поганец, и это хорошо, очень хорошо.
А меня мурыжили-мурыжили, и отпустили. А я их всех сдал. Все рассказал, как было.
Юрок, когда выздоровеет, теперь долго сидеть будет. У него там целый букет. На него менты, оказывается, давно зуб точили. Говорили мне, что теперь навесят на него все, что смогут, уж очень он их достал. Глупый-то он глупый, а хитрый, обделывал свои делишки так, что никак его прищучить не могли. Там у него и рэкет опять же, и какая-то умышленная порча чужого имущества, и еще какие-то драки, нападения.... Ничего, пусть сидит, животное.
Мне обвинений не предъявляли, сочли мой кирпич необходимой самообороной.
Германа после этого я не видел, хотя очень хочу повидать. Ух, как хочу, брат, ты не представляешь! Но он скрылся, ховается, подлец. Ничего, пусть пока бегает. Я и про него рассказал, хотя у ментов эта фигура энтузиазма не вызвала. Недоказуемо, говорят, ничего не поделаешь. Респектабельный человек, со связями, ну его.
Но я про него не забыл. Чувствую, что мы еще пересечемся.
Верка потом заходила, застала меня у деда Лексея. Грустная вышла встреча, брат — никогда не надо видеться со своими бывшими бабами. Особенно, когда ты ее любишь, а она тебя — давно нет. Впрочем, не мне тебе это говорить, ты в этом смысле человек уникальный. Получается, ты же всю жизнь по своей Таньке и сох, никого другого не завел. Ну как, вы с ней встретились? Надеюсь, хоть там у вас все гладко.
Вера благодарила меня, что я ее, мол, спас. Она какая-то совсем другая стала, красивая баба, что там говорить, да чужая. Я случайно дернулся в ее сторону, так она как отпрыгнет! Я ей говорю:
- Что я, этого барана кирпичом угостил, чтобы самому к тебе приставать?
Покраснела, извинения пробормотала. Рассказала, что муж ее и Колька — оба уже идут на поправку, Коля продал участок за гроши и уезжает на Украину на днях. А они думают пока, может, тоже туда податься, может, еще здесь побыть. У мужа с работой туго, хоть он и доктор наук, но он пока не хочет никуда ехать.
Вера даже звала к себе, познакомиться с мужем, посидеть, да я отказался. Нет уж, повидал свою любовь, и ладно, больше не хочу. Пусть живут с миром. А я уж как-нибудь без них.
Так что ничего мне о Верке не рассказывай, я теперь лучше тебя знаю, что у нее творится.
К тете Полине я заезжал, а вот на кладбище к тебе с дядей не попал. Уж извини, теперь, наверное, не скоро попаду. Не хочется мне туда возвращаться.  
А собаку я забрал. Как ее ты назвал? Я не знаю. Придется самому имя давать, да пока ничего не придумал. Пусть будет просто — Пес. Он забавный. Сначала шибко грустил, все лежал у двери, будто ждал кого-то. Может, он знает, что ты умер? Но сейчас уже вроде бы ничего, ожил, скачет на прогулке по газонам. Он мне нравится.
Понять бы мне, зачем ты-то полез в эту кашу? Ты же никогда не интересовался нашей борьбой, я все пытался тебе рассказать, и всем Пальцевым пытался, да вы же нос воротили. И вдруг я узнаю, что ты погиб под Дебальцево. Как же тебя, сукин сын, угораздило... Что ты там увидел? Что ты понял? Господи, если бы можно было повернуть время вспять, хоть ненадолго, я бы отговорил тебя. Я не верю, что ты поехал туда за баблом, и я не верю, что ты воевал за русский мир. Ты воевал за что-то свое, а за что? Теперь я уже не узнаю.
И дядьки в живых нет, не выдержал он твоей гибели. Как же ты о нем не подумал, когда поехал в Донбасс, доброволец? И обо мне ты не подумал. Кончились Пальцевы, как и не было нас. Исчезли мы, словно фантом, мираж, знаешь, бывают такие в степи — вроде бы они есть, а на самом деле их нет?
Ты, наверное, хотел бы знать, что я думаю делать дальше. А я ведь и это не знаю. Я же ничего толком не умею.... У меня в голове полный сумбур. Кто мой враг, любимая женщина или сосед, которого я с пеленок знаю? Это вряд ли. А мои соратники — они кто? Герман и Юра? Что-то не хочется мне больше иметь таких соратников, на них кирпичей не напасешься.
Хотелось бы мне найти товарищей — настоящих товарищей. Работу надо искать — с этим сейчас, брат, труднее и труднее, но ничего, выкручусь. Мне же теперь за себя и за тебя жить...
Может быть, разыщу отца все-таки. Хотелось бы мне его повидать. Мать буду поддерживать, хотя это-то просто, она, видимо, никогда не выйдет из этой своей больнички. И про тетю Полину не забуду, буду помогать, на этот счет можешь быть спокоен.
Думается мне теперь, брат, что мы с тобой были половинками одного целого, ну, как будто яблоко разрезали напополам. Все думали, что мы с тобой разные, а мы — одинаковые на самом деле, только ты — со знаком плюс, а я — минус. Когда я бреюсь, я теперь вижу в зеркале тебя. И что мне делать без своей половины? Зачем тебя убили? Ты зачем умер, сукин сын? Ненавижу тебя. Я тебе потом еще напишу.
Твой брат Олег.

ЭПИЛОГ

Из «Яндекс-почты». Апрель, май, июнь, июль 2015 года.

«Здорово, сукин сын!...»