Ульяна Громова

сидел опустив глаза. Он знал, что это не только его слова – это слова всего народа.
На перемене к нему подошла Ульяна.
– Ты написал очень хорошее сочинение, Толя, – сказала она. – Эти слова – они идут из самого сердца...
– Да, из сердца... Спасибо... – ответил он, вновь опустив глаза.
Когда она заговорила с подружкой и отошла, Толя увидел, что его друзья Витя Петров и Володя Рогозин о чём-то говорят, глядя на него и улыбаясь.
– Что такое, ребята? – спросил он, подойдя к ним.
– А ведь Уля тебе нравится, признайся, – сказал Витя. – Мы это уже давно заметили.
– Ребята, ну разве об этом говорят вслух? – усовестил друзей Толя. – Сейчас не об этом надо думать – время не такое...
Майя тем временем выговаривала о своём недовольстве Вале, которая потеряла комсомольский билет.
– Я поставлю вопрос об исключении тебя из рядов комсомола, – сказала она.
– Майя, перестань, – ответила Ульяна, которой было жалко подругу. – Она же не нарочно...
– Не нарочно? – негодовала Майя. – Она знает, что немцы вот-вот придут, и торопится...
Не дав ей договорить, Ульяна взяла Валю за руку и увела. Она понимала, что слова Майи могут быть правдой, но спрашивать об этом Валю ей не хотелось – совесть не позволяла учинять допрос подруге, с которой ей всегда было так хорошо...
В тот день она задержалась у Вали – успокаивала её, говорила, что билет обязательно найдётся, ведь он не мог бесследно исчезнуть. А вернувшись домой, войдя в свою комнату, увидела на подоконнике приоткрытого окна букет полевых цветов.
– Мама, кто принёс эти цветы? – спросила она.
– Я и не видела, кто их сюда положил, – ответила Матрёна Савельевна. – Но думается мне, что это Толя: он часто приносит цветы матери и сестре, вот и тебе с поля захватил.
Ульяна задумалась, вспомнила о чём-то, взяла букет и поставила в вазу с водой. Это было как луч солнца после нескольких месяцев ненастья.
«О, мой неизвестный друг!.. – написала она в дневнике. – Этот скромный букет цветов, подаренный тобою, принёс мне настоящее счастье... О, mein Freund!..»
***
В начале июня Ульяна получила аттестат об окончании школы и книгу И.Д. Папанина «Жизнь на льдине» с дарственной надписью педагогического коллектива: «За отличные успехи в учении и примерное поведение». Ей было очень приятно порадовать этим маму, которая болела за неё душой. Проглядев столбики отличных отметок, Матрёна Савельевна притянула дочку к себе, поцеловала.
– Моя умница... Какая же ты у меня хорошая, доченька... Вот только бы войну пережить – и будешь учиться дальше...
Она помолчала и добавила:
– У меня сердце болит за тебя... Из нашей родни многие уехали, и тебе надо уезжать, доченька, ведь немцы могут сюда прийти...
– Не поеду, мама, как же я тебя оставлю одну... – ответила Уля, прижавшись к матери. – Если они и придут, переживём это время вместе. Всё равно они долго здесь не пробудут...
Матрёна Савельевна погладила дочь по тёмно-русым волосам и о чём-то глубоко задумалась.


17. «Немцы...»

Фронт был уже совсем близко: отчётливо слышался грохот снарядов и выстрелы, проносились в небе самолёты.
15 июля младшая сестра Толи Попова Лида принесла Ульяне записку, в которой говорилось, что он уходит на фронт и хочет проститься.
Они встретились у плетня, который разделял их усадьбы.
– Ну вот, забирают меня на фронт... – сказал Толя, глядя куда-то вдаль. – Я давно просился в военкомате, ещё с самого начала войны, но не брали... А теперь вот иду бить фашистов. Может, и не увидимся больше с тобой, Уля...
– Не говори так. Мы увидимся, Толя, обязательно увидимся.
– Вы не ушли... остаётесь... А здесь вот-вот немцы будут...
– Я не могу уйти, Толя, – покачала она головой. – Не могу оставить родителей... Они слишком привязаны к дому и не могут уйти, мама болеет... Я останусь...
– Мне так тяжело прощаться с тобой, даже на какое-то время... – тихо сказал он и смущённо опустил глаза.
Они помолчали, потом он продолжил:
– Хоть мы с тобой и учились все годы вместе, но общались мало, о чём я очень жалею...
Вспомнив детство, школьные годы, они ещё больше осознали, как не хотят расставаться. За последний год их привязанность друг к другу стала ещё сильнее.
– До свидания, Толя. Пусть судьба хранит тебя.
– Всего тебе доброго, Уля. Береги себя. Я буду писать тебе.
Они пожали друг другу руки и разошлись.
***
Перед приходом немцев Ульяна сняла со стены портреты Ленина и Сталина, завернула их в холстину и закопала в саду вместе с комсомольским билетом и ценными книгами. Но через какое-то время она поняла, что билет может подмочиться, если пойдёт дождь, и выкопала его, спрятала в рамке с фотографиями. И вновь, скучая по брату, она долго смотрела на их общую фотографию, сделанную в первый день войны...
Два дня – 18 и 19 июля – шли через город отступающие части Красной Армии – непрерывным потоком двигались измученные войной солдаты, везли на подводах раненых.
Потом всё стихло. Выйдя со двора, Ульяна заметила вдали человека и поначалу приняла его за отставшего от своих солдата, но потом узнала в нём Толю. Он медленно шёл к её двору, опустив голову.
– Не попал я на фронт... не случилось, – сказал он, подойдя к ней. – Немцы отрезали дорогу. Ехали мы с ребятами на грузовике – а тут самолёты немецкие... Все попрыгали на землю, легли вниз лицом, где-то грохнуло раз, другой... А потом мы увидели вдали немецкие части... И нас отправили обратно, хоть мы и говорили, что можем и хотим драться с врагом... Я себя так скверно чувствую теперь... Но, раз я буду здесь, в тылу врага, значит, здесь и стану бороться...
– Мы будем вместе бороться, – сказала Ульяна, и они поглядели друг другу в глаза.
Тем же вечером она встретилась с Валей, которая тоже осталась в городе.
А на другой день в Краснодон вошли немцы.
***
Утром Ульяна услышала с улицы шум и голоса. «Немцы...»
По улицам проехали разведчики на мотоциклах, затем двинулась пехота. Офицеры и солдаты, перекрикиваясь, входили в опустевшие здания и во дворы. Тут же вырубили красивые сады, деревья у дворов, чтобы не погибнуть от пули спрятавшихся там партизан.
Возле двора Громовых остановилась машина, и из неё вышел офицер, прошёл в дом, а двое солдат следом занесли его вещи. Ульяна с сестрой Тоней и пятерыми племянниками переселились в сарай, родители – в летнюю кухню.
Уля тревожилась за мать и отца – как бы им чего не сделали, не обидели проклятые враги. А Матрёна Савельевна с болью в сердце вспоминала разговор её дочери с Валей и слова Ули: «Будем партизанить». И чувствовала вину, что из-за неё Уля отказалась уехать. Но в глубине души она надеялась, что судьба сохранит её детей и внуков.
В те дни – первые дни оккупации – Ульяна старалась спрятать свою красоту, убирая пышные волосы под чёрный мамин платок и одеваясь в старую тёмную одежду. Она почти всё время сидела в сарае, слушая, как солдаты переговариваются и поют во дворе. Они жарили свиней, кур, обламывали с деревьев ветки с фруктами. Вовсю голосил их приёмник.
Однажды, выйдя из сарая, она увидела офицера, который умывался во дворе. Заметив её, он сказал:
– Hab keine Angst, – и залюбовался кольцом с черепом на своей руке.
Ульяна с грустью и презрением смотрела на него.
Из дома вышли солдаты, и один спросил, протягивая Ульяне фотографию Елисея:
– Wer ist das?
– Отдайте! – она отобрала у него карточку. – Не трогайте брата...
– Где он сейчас? – спросил другой солдат на ломаном русском.
– Где и должен быть, – резко ответила Ульяна. – На фронте. Против ваших дерётся!
Из кухни её позвала мать. Волнуясь, Матрёна Савельевна сказала дочери:
– Прошу тебя, не обращайся так с ними, будь потише...
– Нечего им кланяться, – покачала головой Ульяна. – Паразиты они.
***
Помрачнел город с приходом немцев, жить стало невыносимо.
Оккупанты развесили на домах свои вывески, объявления. Под угрозой расстрела приказывалось сдать оружие и радиоприёмники, было велено всем коммунистам и комсомольцам явиться на регистрацию, неявка каралась смертью. За появление на улице в вечерние часы – расстрел на месте. Начались грабежи и убийства.
Вскоре после прихода немцев в городе сгорели трест, где расположился штаб фашистов, и баня, которую они пытались освоить. Ульяна поняла, что уже начали действовать партизаны. Как выяснилось позже, это сделал в одиночку Сергей Тюленин.


18. «Отольются им наши слёзы…»

Прошло несколько дней после прихода немцев. Ульяна стала уходить со двора; она бывала у подружек – Майи Пегливановой, Шуры Бондарёвой, Лили Иванихиной, случалось, и с ночёвкой.
Уля видела, что после прихода немцев родители и маленькие племянники голодали, и однажды отправилась с подружками в поле – собирать колосья плохо убранного урожая. Их заметил сторож, подбежал и потребовал отдать собранное.
– Не давайте ему ничего, – сказала подругам Майя и крепко сжала колосья в руке.
– Ты что же, комсомолка, не признаёшь власть? – прищурился он.
– Какую власть? – с вызовом крикнула Майя. – В том и дело, что мы комсомольцами остались...
Девушки с трудом увели её, чтобы этот разговор не окончился плачевно.
***
Однажды вечером, возвращаясь домой, Ульяна встретила Толю, и они отошли к балке, чтобы спокойно поговорить. Толя был таким же грустным и подавленным, как и она. Сначала он спросил про неё и, узнав, что она всё это время почти не выходила из сарая и старалась не говорить с немцами, сказал:
– А я решил отнестись ко всему этому с безразличием, вновь занялся своими делами. Но пришли немцы, и мама с сестрой увели меня в сарай. Мама просила меня не заходить в дом, но я её не послушал, ведь это наш дом, и вообще говорил с фрицами презрительно, как они того и заслуживают.
Оглядевшись по сторонам, Толя продолжил:
– На днях ко мне приходили Гена Лукашов и Дёма Фомин, и мы говорили о том же, о чём я говорил с тобой...
– О борьбе? – тихо спросила Ульяна.
– Да. Я поступил на работу в бывший совхоз и кое-что уже наметил. Нам всем, молодёжи, надо устроиться на работу здесь, ведь наших угоняют на принудительные работы в Германию...
– Работать у немцев? – дёрнула плечом Уля. – Ни за что.
– Но ведь можно только делать вид, что работаешь на них, – намекнул Толя.
Он помолчал, опустил голову и проговорил:
– Мне не даёт покоя письмо отца с фронта. Он пишет, что освобождал с солдатами село, в котором не осталось в живых ни одного человека, и там была зверски замученная девочка, такая же, как моя сестрёнка… Плохо мне от этой беспомощности перед проклятыми врагами. Нас не пускают в дом, денщики презрительно относятся к матери, своими проклятыми голосами не дают нам спать ночью, и я ничего с этим не могу поделать… Брошусь на них с кулаками – пристрелят… А как мне жалко маму – она такая уставшая, измученная… И больно оттого, что у тебя то же самое…
– Мне тоже сейчас тяжело, Толя, – тихо сказала она. – Но когда-нибудь придёт наша армия, освободит нас от этой нечисти. А пока мы должны бороться с немцами сами.
– Уля, приходи ко мне завтра… Придёшь?
– Приду. Ближе к вечеру приду.
***
В тот же вечер Ульяна пришла к Анне Степановне. У неё немцы больше не стояли – приходили двое, но вскоре ушли, потом поселился ещё один, но тоже ненадолго. Было удивительно то, что война будто не приходила на этот двор – здесь были тишина и покой, и даже шум машин и немецкая речь сюда не долетали.
Ульяну позабавила история о том, как баба