навечно, нашли покой в мёрзлой земле далёкой Сибири.
Войдя в дом, где жил Ваня с родителями, гости заметили, что на лампадке, рядом с иконою, расположились фотографии отца семейства и двух старших братьев в военной форме. Ванина мать, жизнерадостная и цветущая до войны женщина, неподвижно лежала на кровати с приоткрытым ртом и смотрела в одну точку. При этом, у неё в углу рта стекала слюна и она абсолютно не реагировала на присутствующих. Арон, оставив семью в доме, направился в сторону Горисполкома, для выяснения о месте их будущего проживания. Здание было переполнено людьми. В основном это были женщины с детьми на руках. Они кричали, ругались, что-то доказывая друг другу. Огромная очередь стояла у секретариата. Усталые, голодные, обескровленные люди пытались записаться на приём к всесильному чиновнику, который периодически открывая дверь, призывал присутствующих к тишине, якобы они мешают ему работать. Особенно быстро администратор обслуживал людей с еврейской внешностью, они как ошпаренные выскакивали из кабинета, раскрасневшиеся, а некоторые в слезах. Арон понимал, что ничего хорошего ожидать не придётся, поэтому он решил сыграть экспрессивную роль контуженного. Он расстегнул шинель, оголив медали "За храбрость" и "За боевые заслуги". Когда к концу рабочего дня подошла его очередь, он, похрамывая и тряся руками, вошёл в кабинет. В кабинете в военном френче, развалившись в мягком кресле, восседал лысоватый, с упитанным лицом советский чиновник - администратор. Чиновник, с некоторой иронией посмотрел на хромающего инвалида с трясущимися руками, который пройдя в кабинет, вплотную подойдя к хозяину кабинета, трясущейся левой рукой положил заявление написанное кривым почерком на стол. Далее, на стол легли военный билет и паспорт. Придвинув к себе документы, и осмотрев пришедшего с ног до головы, он иронично сказал: "Интересно получается, столько Вашего брата, уложили немцы, а не успели они уйти, то как будто и войны то не было, как саранча, Вас опять нахлынуло, непонятно откуда." "Лллллииииично я ккк Вам пришёл от товарища Ссссниткина" – заикаясь и смотря сквозь администратора отрешённым взглядом, сказал Арон. Лицо администратора, внезапно стало менять цвет. Вначале, цветущий, розовый поменялся на пунцовый, пунцовый сменил серый с зеленоватым оттенком. Он, привстав, не веря услышанному спросил: "А откуда ты знаком с начальником НКВД? " "Яяяяя быллллл его пппппечником. Пппоследний раз, в янннннваре 1941 года, я ппппппереложил четыре печи в его доме" – также спокойно ответил Арон. " Он мммммне сказал, что вы восссссссстановите ссссссоциалистическую спппппправедливость для ииииииинвалида войны и для его семьи. Вы мммможете ппппозвонить к нему и ппппроверить" – также невозмутимо сказал Арон. Через пять минут, Арон выходил из Горисполкома с новеньким ордером на квартиру и указом о выселении нынешних обитателей дома." Этот поц, как видно, никогда не играл в карты и поэтому не знает, что такое играть ва-банк" – ухмыляясь, подумал он. Арон, перестав хромать, направился в сторону районного отделения милиции. Уже начало темнеть, когда к дому номер 7 на Цветочной улице подъехал чёрный воронок. Из воронка вышли два милиционера и Арон. Милиционеры, безцеремонно начали бомбить кулаками в закрытую дверь. "Открывай, милиция!" – громко скандировал лейтенант. Дверь открыла “новая обитательница” дома семейства Дрот. По её белому как снег лицу, было видно, что она перепугана. За ней стоял глава семейства и трое их детей. Но смятение обитателей дома усилилось, когда в дом вошёл бывший хозяин этого дома. "По какому праву вы врывайтесь в мой дом? "– пискляво завопил глава семейства. “А потому праву, что вы обязаны освободить жилплощадь настоящим хозяевам, согласно этим документам, востонавливающим социалистическую справедливость! "– треся перед лицом хозяина новенькими документами, скандировал лейтенант. “Куда же нам деваться?" – визгливо пропищала “новая хозяйка жилища”. Хозяин повернулся в сторону Арона и прищурив глаза сказал: “Ну что, грязный жид, радуешься, мало Вас иуд пархатых немец поубивал, вы опять как крысы лезите из всех ще……” - неупев договорить фразу, вдруг Арон издал истошный крик, показывая в сторону иконы напротив которой горела лампадка. “Товарищи, у нас на этом месте всегда висел портрет товарища Сталина!” – округлив глаза и раскросневшись как рак, выполил он. Вдруг Арона стало колотить, он вцепившись в горло главы семьи здоровой рукой, треся неприятеля завопил: “Пока я кровь проливал за нашу Родину, ты, куда сволочь дел портрет товарища Сталина? ” Мелиционеры подскочив к Арону, насилу оторвали его от “нового обитателя дома”. “Дайте я разбирусь с этим врагом народа, с этим предателем, с этим полицаем!" – вырываясь из рук мелиционеров, кричал Арон. “Товарищ Дрот, возьмите себя в руки, успокойтесь, дайте нам, представителям власти, разобраться с этими подозрительными элиментами! " – скандировал лейтенант. Повернувшись к сержанту, лейтенант отдал приказ: “Отвезти, задержанных, в отделение милиции, для выяснения обстоятельств незаконного вселения и глумления над образом вождя. “ Под детский плач и проклятия, перемешанные мольбами, “новых хозяев дома”, не дав им даже надеть верхнюю одежду, повели в сторону воронка. Арон, оставшись один в своем доме, сел на стул, он был опусташён. Больше всего в этой ситуации его добил плач и испуганные глаза ничем не повинных детей. Но в это самый момент он, как наяву, увидел своего отца, который обняв его за плечо и качая седой головой, сказал: "Дус вус эс гейт аройс финн дер кац зугт мяу – то, что выходит из кошки говорит мяу!"
4. Экспроприация украденного
Ночь пролетела как одно мгновение. Арон и Хайка, уставшие от переполненного событиям дня, лежали рядом с открытыми глазами не моргая. Иногда, им казалось, что волшебное мгновение переносит их в объятия долглжданного сна, но неизвестная сила выталкивала их назад, возобновляя тяжёлые мысли, без остановки, крутившиеся у них в головах. Миша, спал в детской кроватке, оставленной прежними хозяевами, в бывшей комнате его покойной старшей сестры Иды, где она жила с бабой Ханой – матерью Арона, расстрелянной немцами у цитадели в первые дни войны. Поднявшись утром после бессонной ночи, умывшись ледяной водой, съев по куску хлеба, посыпанного сахаром и выпив по чашке кипятка, семья начала изучать содержимое квартиры. Большей части мебели не хватало, вместо неё, на кухне стоял чужой буфет с посудой, детские комнаты пустовали, только гвозди на стенах напоминали, что когда-то на них висели портретные фотографии детей и родителей. Только огромная двух спальная кровать, напоминала о довоенном семейном благополучии, да старый деревянный шкаф без ручки, в котором Арон обнаружил часть своей довоенной одежды. Хайка занялась уборкой квартиры. Первым делом, она залезла на стол и сняла икону с погасшей лампадкой. “Что нам с этим делать?” – машинально, протирая икону полотенцем, спросила Хайка. “Это же старинная антикварная вещь. За вырученные деньги, мы сможем, сытно питаться целую неделю!” – с видом знатока сказал Арон. “Я ни когда не слышала, чтобы еврей торговал иконами” – иронично парировала Хайка. "За то, мы с тобой отлично знаем, не понаслышке, что такое голод" – парировал Арон. "Аз мэн вил какэн, лозт мэн зих аруп ди ойзн – Захочешь срать, штаны снимешь! - "добавил он. “Нет!” утвердительно сказала Хайка, я отнесу её в церковь, нам чужого не надо. Миша играл в куклы и деревянные игрушки, оставленные детьми бывших постояльцев дома. В это время постучали в дверь. Арон открыл дверь, на пороге стоял Иван. Он, как всегда, улыбался! “Заходи Иван" – пригласил Арон. Когда Иван зашёл в дом, Арон спросил его: "Знаешь ли ты, кого нибудь, кто может мне подсказать, кто забрал из этого дома мебель и вещи моей семьи?” “Я знаю, дядя Арон" – с улыбкой ответил Иван. Молва, о тримфуальном возвращении семьи Дрот в “родные пинаты", разлетелась по всему городу. Соседи в ближайших домах, будучи свидетелями вчерашнего происшествия, с солидным приукрашиванием событий, распространяли сплетни своим знакомым. Поэтому, когда Арон и впереди идущий Иван вышли из дома, соседи в некоторых дамах нервно стали закрывать занавесы и даже ставни. Арон заметил это и запомнил тех, которые наиболее активно маскировались, как потенциальных мородёров и будущих кандидатов на экспроприацию у них собственного имущества. Некоторые жильцы открывали сами, лебезя и жалуясь на тяжёлую их долю и с неохотой расстовались с фрагментами мебели и кухонной утварью. Были такие, которые не хотели сами открывать, тогда Иван, взяв в руки топор пытался разрубить ставни со стёклами, вынуждая обитателей дома сдаться и открыть. Арон с Иваном, молча, забирали, украденное у семьи Дрот добро, и переносили его обратно в свой дом. У дома бывшего полицая Бондаренко, их ждал хозяин с топором, и часть соседей, у которых Арон успел побывать с “визитом” . Чем ближе приближался Арон, тем отчётливее он слышал проклятия и угрозы в свою сторону. Это на мгновение вернуло его в далёкий 1919-й год, когда в пожаре погрома, устроенного петлюровцами, погиб его отец. “Жидовское отродье, только подойди, и я отправлю тебя на свидание с твоей мамашей! Люди, не стойте, бей жида душегуба, христопродавца!” – вопил не своим голосом бывший полицай. Арон, внешне выглядел обсолютно спокойно. Он вплотную подошёл к толпе. Затем он задумчиво всунул руку в левый карман и извлёк оттуда ручную гранату, названную в народе “лимонкой". Бондаренко не ожидая такого поворота событий, словно заваражённый смотрел, как Арон поднёс исковерканые пальцы правой руки к чеке. Толпа начала редеть. Один, из раннее экспропреированных соседей Ароном, схватив палку, попытался выбить лимонку из рук Арона. Молниеносный удар в голову, нанесённый Иваном, сбил его с ног. После этого, толпа растворилась за считанные минуты, и только Арон с Иваном и Бандаренко с женой остались во дворе их дома. “Я надеюсь не в ваших интересах быть похоронеными частями” – сказал Арон, проходя вместе с Иваном, мимо оторопевшей семьи в их дом. Через какое-то время, Иван с Ароном выносили огромный салонный буфет, набитый гримящими посудными сервизами, а так же другими предметами и вещами. “Оставьте, хотя бы, наши вещи!” – пискляво пропел Бондаренко. “Освободите дорогу!” – невозмутимо в ответ сказал Арон, засовывая опять руку, в левый карман шинели. Жена хозяина стояла в глубине двора, причетая: “Жиды опять грабят нажитое непосильным трудом! Вначале, большевики с жидами, потом немцы, теперь опять жиды!” Через полчаса, Арон с Иваном вернулись к дому Бандаренко и продолжили экспроприацию, вытаскивая комод и ковёр. Хайка к обеду, наспех сварила суп с кортошкой и морковью. Накормив ребёнка, подала к столу суп, за которым, усталые, сидели Арон и Иван. Внезапно, во дворе послышался громыхающий звук инвалидной каляски, и из-за приоткрытой двери показался Фэрдэлэ. Неизвестно откуда, он раздобыл кусок масла, буханку хлеба и бутыль горилки. “Ну что идн, пируем?!”-
