Владимирович, я, безусловно, патриот, в отличие от многих, которые лишь рядятся таковыми.
Перовский отвлекся от натюрморта на столе:
— Я не сомневался, Кирилл Иосифович. Не сомневался, да-с.... Поэтому и взял на себя смелость прервать вашу трапезу.
Кирилл ожидал продолжение, встревоженный и испуганный. Он прекрасно осознавал, что Перовский ерничает и издевается над ним, и он понимал, что не сможет ничего сказать в ответ достойного. Перовский научился тонко управлять оттенками разговора; он четко, едва уловимой интонацией и мимикой давал понять собеседнику, что тот — дерьмо, но к нему было невозможно придраться: его речь и поведение смотрелись безукоризненно. Кириллу даже стало немного завидно, так разговаривать он никогда не умел.
— Вы знаете, — продолжал Перовский, — я недавно ездил в Барселону. Совмещая, так сказать, дела и отдых. Премилое местечко, очень рекомендую! Впрочем, мне говорили, что у вас затруднения по финансовой части?
— У меня все в порядке по финансовой части, — огрызнулся Кирилл.
— Очень рад, очень. У вас очаровательная жена и прекрасный, милый мальчик. Настоящий человек растет. Это будет новое, сильное поколение настоящих русских людей. Уверен, ваш сын проявит себя достойным своего отечества.
Безусловно...
— Такую семью надо беречь, — сказал Перовский. — Холить, так сказать, и лелеять.
— Абсолютно с вами согласен, — вежливо сказал Кирилл, стиснув зубы.
Перовский вновь шевельнул ногой, на этот раз коснувшись колена Кирилла, это был идеально просчитанный жест, сигнал и одновременно предупреждение.
— Мы создаем сейчас новую структуру, — доверительно шепнул он, чуть наклонившись к Кириллу. — Думаю, ее ожидает большое будущее. Это будет организация абсолютно независимого характера. Ее назначение — объективно и всесторонне доносить информацию о происходящих событиях до мировой и российской общественности. Правильную информацию... К сожалению, сейчас наша страна сталкивается с мощнейшим прессингом извне. Наши враги не гнушаются прямой ложью, фальсификациями, подтасовками фактов. Чтобы дать им отпор, нам нужны профессионалы. Профессионалы, которым мы, разумеется, сумеем организовать соответствующий их заслугам уровень жизни. У вас есть машина? — неожиданно спросил Перовский.
— Нет, — ошеломленно ответил Кирилл, — даже стиральной...
— Будет. И стиральная будет, и та, что на четырех колесах... «Мерседес» хотите?
— Нет.
— Будет, — Перовский опять толкнул Кирилла в колено. — Мы хотим предложить вам работу. Ходят слухи, что вам грозит увольнение...
— Что?
— Да, мы очень осведомленные люди. Есть такая информация. Вами недовольны ТАМ. Но мы это урегулируем... Не проблема. А вам надо содержать семью: сына и... вашу очаровательную жену.
Перовский усмехнулся.
— Я неблагонадежен, мой Фюрер, — сквозь зубы прошипел Кирилл.
— Это пройдет, — небрежно сказал Перовский, не моргнув глазом. — Вы умный человек. Я убежден, что вы, как настоящий патриот России... Вы же любите Россию?
— Да.
— И жену любите?
— Послушай, к чему ты мне это говоришь? Ты что, меня вербуешь?
Перовский улыбнулся, и уже не особо следя за интонацией, сказал:
— Что вы, Кирилл... Иосифович. Я просто предлагаю вам интересную работу по вашему профилю. И хочу помочь давнему знакомому. Подумайте над моим предложением, другого раза ведь может не быть...
Данила появился как раз в тот момент, когда Кирилл раздумывал, не дать ли Перовскому в его отвратительную, наглую, уверенную в себе морду.
— А, встреча друзей, — закричал он, кладя пухлые ручки на плечи обеим. — Сидите тут в углу, тихони, и никого не зовете, однокурснички. Разве это правильно? Что это вы тут притихли, голубчики? Давайте выпьем! Ну, оба, быстренько, раз, два! Кирилл, ты знаешь, Дебальцево взяли, только что мне позвонили. Теперь все закончится. Давайте, братцы, за мир и дружбу.
Перовский отпил глоток коньяка, элегантно вбросил в рот кусочек красной рыбы и встал. Он взглянул опять на Кирилла, и тот ничего не смог прочесть в его глазах.
— Ну что ж, Кирилл Иосифович, надеюсь, что это не последняя встреча. Жду вашего звонка. Данила Константинович, благодарю за приглашение. У вас чудесная машина. Очень рад за вас, однако позвольте откланяться.
— Как же это вы так рано?
— Дела, — отрезал Перовский и пошел к выходу, более ни на кого не обращая внимания. Ему давали дорогу, и Кирилл заметил, что люди сторонятся его, стараются убраться с пути.
Дерьмо, — сказал он. — Вот дерьмо!
Данила плюхнулся рядом, вытер пот со лба и налил обоим водки. Его волосы растрепались, галстук был сбит на бок, на рубашке проступили влажные пятна.
— Господи, если бы ты знал, как мне не хотелось его видеть! — простонал он. — Ох, Кира, дорогой, как же с ними тяжело со всеми! Хочу на покой! На дачу! Птичек слушать! На деревья любоваться! Знаешь, как у меня на даче хорошо?
— Знаю.
— Воот. Сейчас там спокойно, иногда в лесу ветка треснет, или снег с елки упадет, а так совсем тихо. Ветер чуть-чуть шумит, усыпляет. А воздух! Выйдешь, бывало, на крыльцо, вздохнешь... А как спать там хорошо! Наливочки мои! Мммм... Эх, ну ничего больше в жизни и не надо.
— Как тут очутился Перовский?
— Я позвал.
— Блядь.
Данила чокнулся и выпил.
— Кира, дорогой, а что я должен делать, по-твоему? Я знаю, что он дерьмо и фашист. Но он очень полезный нам человек! Он прекрасный ньюсмейкер, помимо всего прочего, мы на нем ссылки рубим. Авторитет солидный имеет, опять же. Между прочим, тут недавно вопрос о тебе поднимался, так он за тебя прямо горой встал. Помогает нам очень сильно... Да что я тебе, как маленькому объясняю.
Кирилл почувствовал, что пьянеет: не столько от алкоголя, сколько от растерянности и злости. Ему было стыдно, горько, он не хотел продолжать этот разговор, но и останавливаться было уже невозможно.
— Даня, да он же нас с потрохами сожрет!
— Может, — согласился Данила, — но потом. Когда это еще будет! А пока пусть помогает. А может, и отобьемся. Что он от тебя-то хотел?
— Работу предлагал. С «Мерседесом» и всеми благами мира.
Данила досадливо крякнул. На Кирилла он старался не глядеть.
— Эх... Вот любому бы другому сказал бы: хренушки я Кирилла тебе отдам. Накося-выкуси! А тут осторожно надо... Не обидеть бы. Человек-то, на самом деле, страшный, в фаворе сейчас.
Он помолчал и налил снова. Кирилл посмотрел и понял, что они выпили уже почти бутылку.
— Ты подумай, Киря, подумай, не спеши плеваться-то. Может, и стоит на некоторое время к Перовскому податься. Бабла поднимешь, я же тебе столько не могу платить, как он. Поработаешь, а там, бог даст, и вернешься к нам. У нас тебе сейчас сложно будет, с твоими-то взглядами. А у Перовского какие хочешь взгляды можешь высказывать, никто и не пикнет... А может, и докажут тебе, наконец, кто прав, кто виноват...
— Зачем мне что-то доказывать? Я не хочу!
— В конце концов, Перовские не вечны... А стыд глаза не выест, — сказал Данила, не поднимая глаз. — Да и понесло тебя последнее время не туда, ты уж извини, Кирюха, я сейчас пьяный, начистоту тебе скажу: зря ты решил во враги народа записаться. То же мне, любитель хохлов.... Не вовремя. Никто это не оценит и не заметит: ни семья, ни друзья. Себе только жизнь портишь...
Кирилл взял бутылку и допил из горлышка то, что там осталось. Он поставил ее на стол, показал на нее и сказал с трудом:
— Знаешь, Даня, я чувствую себя сейчас, как эта бутылка: полностью выпитым... Хуево я себя чувствую. Хрен бы с ними со всеми... Перовский — молокосос, как был дураком, так и остался, не в нем дело... Ты не понимаешь, что самое страшное. А объяснить я не могу, Ларка не понимает, ты не понимаешь... Вы же все хотите, чтобы я стал не я. И никто не понимает, что это ни хрена ничему и никому не поможет, я просто исчезну. Не будет больше сумасшедшего Кирилла! Он перестал сходить с ума и пошел правильной дорогой. Пойду! Вот только выпью. Пойду. Ваша взяла, суки... Что там у нас в программе? Крым наш? Ястребы Госдепа? Украинские фашисты?
Данила глядел на него укоризненно.
— Ну что ты несешь...
— Знаешь, Даня, — продолжил Кирилл, едва ворочая языком, — ты мне эту чертову премию выпиши. Выпиши! Пускай будет... сыну выйдет куртка. Жене — цацки.... Пускай будет. Ты же прав: стыд глаза не выест, запас карман не тянет. Давай выпьем, и дай мне премию... Сколько там, пять тысяч? Давай!
— Десять, — мрачно сказал Данила.
Премию Кириллу вручили в торжественной обстановке и со спешно изготовленной грамотой в железной рамке и с красочным логотипом конторы. На грамоте было написано «За личные заслуги и выдающиеся творческие достижения». Кирилл принимал поздравления и рукопожатия спокойно, улыбался и шутил.
Накануне днем он работал над текстом про Дебальцево и написал про ополченцев, которые все время пытались эвакуировать мирных жителей, об украинцах, не соблюдающих договоренности, а также вставил туда официальные заявления о том, что в Донбассе нет российских военных. Текст был особо отмечен на летучке. Данила сказал, что им остались довольны наверху. Данила и сам был доволен, бродил по конторе, искал чашку и громко всем доказывал, что войне скоро придет конец, но при этом призывал к бдительности, пока боевые действия продолжаются.
Заметка довольно широко распространилась в Интернете и там тоже вызвала, в основном, положительную реакцию, хотя некоторые подвергли текст резкой критике. Кириллу пересказали отзывы, но он и ухом не повел.
Знакомый, побывавший в прошлом году в Донбассе, звонил и приглашал выпить. Кирилл вежливо отказался, сославшись на чрезвычайную нагрузку.
Украинский друг написал, что жалеет, что не подбил Кириллу и второй глаз. Кирилл не ответил на письмо и удалил этот контакт.
Данила после награждения спрашивал Кирилла про семью.
— Все в порядке, — ответил Кирилл.
— Отлично. Жена довольна премией-то? — интересовался Данила.
— Конечно, довольна, — кивнул Кирилл.
— Надо бы нам как-нибудь махнуть за город, а? — предлагал Данила.
— Обязательно, — кивал Кирилл. — Обязательно. Когда будет посуше.
И то сказать: на улице было очень мокро. Февраль словно сошел с ума, обычных морозов не было и в помине, каждый день шел то дождь, то мокрый снег, все вокруг раскисало, коммунальщики не успевали осушать огромные лужи, и Кириллу рассказывали, что под Дебальцево люди были столь грязны, что сутками не могли отмыться, а один украинский солдатик, будучи в окружении, даже сошел с ума.
Впрочем, перестрелки, по официальной версии, к концу месяца стихли и стороны занялись поиском и похоронами тех убитых, которых не успели сразу забрать с поля боя. Говорят, это было неприятным делом — тела успели изрядно разложиться. Впрочем, при такой слякоти это неудивительно.
