изгваздал на каникулах так, что не отстираешь, — перечисляла жена. — Тебе новые ботинки нужно. Да, Кирилл, ты давно обещал новую стиральную машину. На наше старье противно глядеть, не то, что туда белье класть.... Мне кое-что надо. По мелочи.
Кирилл, представив эти «мелочи», поежился, спустился вниз к банкомату и снял остаток зарплаты, получилось тысяч тридцать. Две купюры он спрятал в свой кошелек, остальное протянул жене:
— Все, что есть, Лара. Пару тысяч себе зажал...
— Не густо, — прокомментировала жена, подкрашивая губы.
Донецк обстреляли в конце января, а вслед за ним — Мариуполь и Краматорск. Стрельба в Донецке велась все время, но тут снаряды угодили в остановку. В Мариуполе и Краматорске, уже привыкавшим жить мирно, накрыло жилые кварталы.
Убитых похоронили.
Кирилл чистил тексты от «террористов» и«фашистов» уже машинально, не задумываясь над тем, что делают его руки. Конфликтующие стороны возлагали ответственность друг на друга, Россия призывала обуздать «партию войны» на Украине, а Киев взывал к защите от «агрессии Москвы». Приятель из ополченцев (поехал воевать на Донбасс летом, вернулся осенью в период затишья, сказав, что там «стало скучно») порывался Кириллу набить морду за предательство российских интересов и высказанное мнение об ответственности вояк из ДНР за человеческие жертвы. Аналогично поступил навестивший Москву украинский друг, когда услышал от Кирилла ремарку о том, что и у украинцев есть значительная доля вины в этой продолжающейся уже год бойне.
Сторонник ДНР был тощ и субтилен, поэтому Кирилл отбился, только костяшки сбил на правой руке. После посиделок с киевляниным он явился домой с фингалом под глазом.
— Опять нажрался, — сказала Лариса и отослала его спать на диван.
Данила приехал в контору на новой машине. Он воткнул ее в здоровенный сугроб прямо под окнами редакции, вертелся по комнатам юлой и мешал всем работать, требуя, чтобы ему сказали, как обновочка.
— А еще говорят, кризис, — усмехались сотрудники, глядя на начальника.
— Это у нас кризис. А у них — лепота....
— Данила Константинович, тачку-то обмыть требуется.
Данила махал розовыми лапками и клялся, что обязательно, буквально на этой неделе, ну в крайнем случае — на следующей, и он специально не будет садиться за руль.
— Все равно корпоратив надо устроить, вот и совместим, — сказал он, сияя.
На машину ходили смотреть всей толпой, оставив Кирилла за дежурного.
— А ты чего молчишь? Что, не нравится? — подступил Данила и к нему.
— Эта машина очень идет к твоим усам, — сказал Кирилл.
Данила обиделся.
Собрав летучку, он был строг и собран.
— Товарищи, — сказал он. — Мы можем отметить обострение обстановки в Донбассе. Последние события свидетельствуют о том, что противостояние опять вступает в острую фазу. Соответственно, требования к нам тоже ужесточаются. Время вольницы кончилось.
— А когда оно было? — шепнул кто-то.
— Никогда! — отрезал Данила. — Но сейчас — еще больше, чем когда-либо. Пока к нам особых претензий нет (он возвел очи горе), но, коллеги, работать надо тщательнее. Никаких террористов! И не жалейте эмоций, когда пишите о нашей стороне. Больше красок, возмущения, экспрессии. Ну что мне вам говорить.
— А как быть с Киевом? — спросил Кирилл.
Данила поморщился:
— Да-с... С Киевом. Вот что сделаем. Мы не можем, к сожалению, не давать Киев совсем. Но ребят... Аккуратно! Давайте только факты. Сухо, так сказать, оперативно. Сопли все убирать! Наше дело — факты, помните об этом.
Значит, от них — факты, а от нас — эмоции? — уточнил Кирилл.
Данила хлопнул по столу ладонью:
— Так! Все меня прекрасно поняли, и ты тоже, вольтерьянец ты наш... Работайте. Если что не так, лишу премии. Идите работать! И вот еще что, чашку мою если увидите, скажите мне. Чаю уже попить не из чего, прямо хоть не уезжай никуда.
Кирилл рассказал о новой машине начальника дома. Сын пришел в восторг и долго расспрашивал, какой марки машина, быстро ли ездит, и проедет ли она по болоту. (а по полю? А по пустыне, папа? По пустыне проедет?).
Лариса слушала холодно. Сына отправили спать, сами сели пить вечерний чай. Кирилл размышлял, как бы исхитриться и купить стиральную машину. Еще ему хотелось в отпуск: устал что-то, опустошение чувствовал от Донецка, Мариуполя и Краматорска.
— Я от тебя, наверное, уйду, — сказала жена буднично.
Кирилл остался сидеть спокойно, но внутри что-то болезненно сжалось.
— Почему, Лара? — спросил он. — Что не так?
Жена взглянула на него, и он отвернулся, не вынеся этого взгляда. Когда близкие так смотрят, это тяжело, подумал он. Только жалости мне не хватало.
— Почему? — начала жена. — Ты спрашиваешь, почему. Хорошо, я тебе объясню, почему...
— Лара, только не пори горячку...
— Я спокойна! Я уже давно совершенно спокойна, в отличие от тебя. Ты хоть понимаешь, что я уже год живу не с мужем, а с каким-то бревном?
— Ну уж прям с бревном...
— Да! Ты пропадаешь на своей чертовой работе, занимаешься этой проклятой войной, приходишь домой и сидишь тут, как чертова кукла, весь в себя ушел. Печальный герой, понимаешь ли. Рыцарь печального образа, диссидент, за державу ему обидно... Только о нас ты подумал? Тебе уже давно наплевать на нас. Хотя бы раз спросил, как у меня дела, как у Олежки... Хотя бы на Новый год приехал на денек! На меня тебе плевать, так на сына-то взглянул бы!
Начинается, подумал Кирилл. Ох, как же не хочется спорить.
— Я всегда интересуюсь, как дела у тебя и у Олежки, — нехотя сказал он.
— Ты раньше веселый был, — продолжала жена. — Год назад мы с тобой и в гости ходили, и в театр, и в кино. Год не была в кино!
— Ты ходила же....
— Я ходила с Варькой. А ты?
— А что — я?
— У меня вообще есть муж? Носа никуда не кажет, только и может, что в кабаке нажираться... За какими-то дурацкими разговорами... С какими-то дикими личностями... Где твои старые друзья?
Кирилл пожал плечами и отхлебнул чай. Ему вдруг стало даже интересно, куда Лариса в результате вывернет.
— Все приличные люди от тебя убежали, с твоими речами-то.
— А по-моему, наоборот, приличные-то как раз остались. Только мало их стало, приличных... — тихо вставил он.
— Да? Твой хохол поганый тебе вон какой синячище поставил! Сука. Ты бы еще с правосеками якшался.
— Может, и начну. Якшаться.
— Ну и вали к своим правосекам, — сказала жена, вдруг успокоившись. — Был у тебя нормальный круг общения, приличные люди. Журналисты, писатели. Ребята такие милые, остроумные из администрации президента...
— Куда-то исчезли, — пожал плечами опять Кирилл, — после присоединения Крыма...
— Кирилл, миленький, ну пойми, ну нельзя же так, — просительно сказала Лариса. — Ну всем тяжело, всей стране. Время такое. Ну никто же рук не опускает! Все живут, и даже очень неплохо живут! Погляди на своих однокурсников: Перовский вот уехал в Барселону на две недели. Ну что ты себе вообразил: фашизм, преступная власть... Ну где ты у нас фашистов видел? Это в Киеве фашисты...
— Перовский фашист, — заявил Кирилл. — Типичная нацистская мразь. Он и в институте такой был. Я же тебе рассказывал, у него даже кличка была: «Фюрер». Он ее сам себе выдумал... Русская нация — на коне, все остальные в говне. Поэтому надо избавить русскую нацию от всех инородцев. Не жалеючи пуль и фонарей ...
— А что, не надо?
— Дура, — равнодушно сказал Кирилл.
— Сам дурак, — ответила так же Лариса.
Они помолчали. «Поговорили», — подумал Кирилл, поднялся, налил себе остывшего чаю. Ему захотелось спать. Еще ему было зябко и немного грустно.
— Сам себе напридумывал ужасов и вогнал себя в депрессию, — сказала упрямо жена. — Нормальных людей чураешься, а каких-то хохлов слушаешь. Ты, милый, сам себе противоречишь. Я бы поняла, если бы эта твоя позиция денег тебе прибавила хотя бы, а тут наоборот. Давай ты к врачу сходишь?
Кирилл изумился:
— К какому еще врачу?
— Ну к этому... от депрессии, — смутилась жена, не желая произнести слово «психиатр».
— Вот еще...
— Я тут встречалась с подругой, она сказала, что про тебя говорят, что ты сошел с ума.
Жена отодвинула чашку и встала.
— Короче так. Тебя эта работа с ума сводит и с толку сбивает. Если у тебя он вообще был...
— Ну-ну...
— Да. Денег нет, друзья все отвернулись... Да они тебя боятся! Ты как резанешь — «аннексия Крыма»... В приличном обществе... Общаешься с какими-то мерзавцами... Знаешь, я раньше не верила во все эти пятые колонны, но поглядела на твоих нынешних собутыльников... Я не хочу так жить! Или я ухожу, или ты завязываешь со своими принципами. Этими идейками... Ну надо же, от премии отказался. Сын в обносках ходит, а он денег не берет, ах какой принципиальный! А ты уж решай сам. Если нас хоть чуточку любишь...
Она ушла к сыну в комнату. Было видно, как ей хочется громко, изо всех сил хлопнуть дверью.
Кирилл еще долго стоял на кухне у окна. Пил чай, смотрел, как с фонарей на улице капает вода. Пытался думать, но у него не получалось, в голове болтались только клочки, обрывки мыслей. «Она хочет денег, глупая... Это нормально. Я тоже хочу денег... Вопрос только в цене... Хочет в Барселону... Вместе с Перовским. А я не могу общаться с такими как Перовский... Это общение дракой закончится. Я же в дураках и останусь...»
Потом он отправился спать. Жена лежала, отвернувшись к стене. Кирилл попытался ее обнять, но Лариса холодно сказала, что очень устала. Кирилл уснуть не мог, ворочался, и закончилось это тем, что он нашарил в тумбочке пол пачки сигарет, уже давно потерявших вкус, пошел на лестничную клетку и там курил до трех часов ночи.
Данила к пятнице заказал зал в ресторане неподалеку от конторы. На работу все сотрудники в преддверии банкета дружно приехали на метро, поэтому с утра некоторые куксились и бурчали, но к обеду настроение начало неуклонно подниматься. После полудня некоторые заскакивали к начальнику в кабинет и выходили оттуда довольные, с поблескивающими глазами и покрасневшим кончиком носа. Кирилл был занят: описывал ход боев за Дебальцево.
В кабинет после утренней летучки он не заглядывал, и Данила вызвал его сам. Он сидел за обширным столом для заседаний и пил чай.
— Вот, нашлась чашка, — сообщил он радостно. — Представляешь, ну все обыскал, нигде нету. А она у лампы вон стояла, прямо перед носом, ха-ха. Я и не видел. Вот так всегда: что перед глазами, то и не видно! Садись, что стоишь столбом.
Кирилл опустился на стул напротив.
— Ну что там с Дебальцево? — спросил Данила.
— Бьются, — пожал Кирилл плечами, — ничего понять нельзя. Украинцы говорят одно, комбатанты — другое. Есть информация, что там заметили наши танки. Что там на деле творится, никто и не знает...
— Ну, это так и должно быть, друже, — сказал Данила. — Ужасно, конечно, но что поделать. Наша задача — все освещать объективно и беспристрастно... Ты вот кому больше веришь?
— Честно?
— Конечно!
— Киевлянам.
Данила крякнул, встал, прокатился по кабинету от стола и до окна, постоял там и вернулся в свое кресло.
— Киевлянам, значит... Мда. Вот тебе и беспристрастность... Эх, дорогой мой, а это плохо.
— Для кого? — угрюмо осведомился
