Зима в том году установилась теплая и бесснежная, все время шел мелкий дождь, и те, кто на праздники не смог уехать, сидели по домам. Улицы были льдисты и пусты, как и прежде, в мирное время, когда народ отправлялся веселиться на Запад: в Прагу, Париж, Рим, Лондон. Кирилл выходил из редакции без шапки и подставлял седеющую шевелюру под морось, она приятно холодила горящее лицо. Он был из тех, кто никуда не уехал: после девальвации рубля о загранице можно было забыть.
Огорченная и обозленная отменой новогодних планов жена забрала сына и уехала на дачу к подруге. Кирилл все праздники сидел на работе и добросовестно «чистил» сводки с фронтов с обеих сторон, убирая из текста «террористов», «боевиков», «фашистов» и тому подобную риторику.
Надо, говорили ему (и он соглашался) писать сухо: при попадании снаряда в автобус погибли 12 человек, ранены 18 (приятель из ополченцев рассказывал, что некоторых собирали по кусочкам, и, бывало, тело, завернутое в брезент, клали в могилу с тремя руками и одной ногой — это считалось за одного). Нам нельзя допускать эмоций, внушали ему (и с этим он тоже был согласен): жилой квартал тылового поселка накрыло залпом «Градов», жертвами огневого налета стали несколько десятков местных жителей (украинский друг утверждает, что некоторые умудрялись какое-то время жить с оторванными конечностями и даже довольно спокойно отвечали на вопросы. Потом, конечно, умирали). Ответственность возлагалась неизменно на противоположную сторону (пиши спокойно, Кирилл, нам нужны факты, а не бабьи причитания).
За это время погибли многие, но ополченцам удалось захватить лишь пару заштатных деревень, а украинцам и того меньше. Но они сохранили блокпосты на трассе, и они сохранили Дебальцево. Это все, видимо, откладывалось на время после праздников. Складывалось ощущение, что обе стороны воюют нехотя, вяло, по инерции. Новый год, все-таки.
После описаний разоренных сел, разбомбленных многоэтажек, мешанины покореженной арматуры на месте аэропорта, плачущих беженцев Кирилл удалил все свои аккаунты в соцсетях, неизменно отказывал в редких предложениях встретиться, шел после работы домой, жарил яичницу или кусок курятины и жевал под рюмку водки, не чувствуя вкуса. Потом он тупо засыпал и утром с пустой головой шел обратно — чистить сводки и писать заметки о том, как российская сторона протестует против нарушения Киевом мирных договоренностей, как ополченцы ведут борьбу за правое дело, а украинцы подвергают обстрелам мирных жителей. Так начинался этот год — теплый, слякотный, безнадежно липкий.
После праздников в контору колобком вкатился Данила.
Какой-то ты бледный, старик, — сказал он. — Словно не выспался. Случилось чего?
Кирилл поглядел на его бодрое лицо, воинственно встопорщенные усики и маленькие хитроватые глазки и ответил:
— Нет. Все в порядке.
— Ага. В порядке... Это, брат, хорошо, когда все в порядке, — бодро приговаривал Данила, потирая розовые ладошки. — Я так и думал, когда ехал на работу: ну что там может быть не так? Все тихо, благородно... Тем более, ты работаешь. Вот спасибо тебе, да и то сказать, так-то скучно было бы сидеть все выходные дома, а? Ску-учно. Так, а куда делась моя чашка? На неделю нельзя уйти... Кирилл, ты не видел мою чашку? Может, она не здесь, а у меня в кабинете?
Он ходил по комнате, нагибался, вставал на цыпочки, рассматривал компьютеры, как будто видел их в первый раз, мазнул пальцем по одному из висящих на стене экранов и поморщился.
— Пыльно у нас. Надо сказать, чтобы уборщица все тут протерла. Безобразие. Ну, ладно, а что на фронтах? Новые указания сверху были? Эх, Кирилл, дорогой мой, подумать только, еще вчера в этом время я пил такую настойку! На смородиновом листе мой брат делает. М-м-м! С прогулки, старик, с морозца придешь в дом, а там тебе камин, и графинчик, и ломоть мяска на закусочку, да не покупного, а своего, а то и дичины.... Брат-то у меня, помнишь, знатный охотник. Правда, пошаливает, охотничек, да и ладно. Браконьерствует, ха-ха. Ну любит это дело, ну а кто из нас святой? Представляешь, недавно хотели дело против него возбудить, накапал кто-то, что оленька краснокнижного какого-то, что ли, завалил. Вот дают, дураки, чего придумали! Это, Кирилл, слышишь, чего, говорю, придумали-то?
Кирилл вздрогнул. Он с некоторых пор приобрел скверную привычку: когда ему рассказывали что-то неинтересное, он не слушал. Речь рассказчика он воспринимал, как некое бессловесное плавное гудение: так летает весной майский жук. Но он, не вникая в смысл, мог повторить последнюю фразу:
— Чего, говоришь, придумали... Ну и чего придумали?
— А чего бы не придумали, брата им не взять, — хохотнул довольно Данила. — Он там их всех в кулаке держит, вот так! — и, желая, видимо, наглядно показать, как его брат держит всех в кулаке, сильно ударил собственной ладонью по столу.
— Ох, ну и пылища тут. Я же распорядился, чтобы хотя бы несколько раз на праздники убирали, — отвлекся он и сразу вернулся к рассказу: — Замгубернатора разве кто посмеет тронуть? Нееет, старик, никогда, это надо туда бригаду ФСБ из Москвы вызывать, да и то сказать, смогут ли... Да на таком пустяке, как какой-то редкий кусок мяса! Да что ты!
Данила замахал руками на Кирилла, будто тот возражал. Кирилл сказал:
-Ты спрашивал про положение на фронтах.
-Что? А! Да, ну так что там? Что-нибудь серьезное есть?
— Стреляют там, — угрюмо сказал Кирилл. — Каждый день.
Данила опять махнул рукой.
— Ну, это как положено. Какая же война без стрельбы. Я тебя про серьезное спрашивал.
— Да все по-прежнему.
— Ну и ладушки! Значит, ничего серьезного не было? Отлично. Упаси нас бог от всяческих серьезностей! Ох, это было бы сейчас не вовремя, не к месту! Ну да ладно, когда ты работаешь, ведь всегда все в порядке, так ведь, старик? Хехе, мы за тобой, как за каменной стеной, только что-то ты все-таки бледен, Кирюха.
— Не замечал, — буркнул Кирилл.
— Куда тебе! А я вот все вижу, от меня не укроется. Мало, видно, на воздухе бываешь. А зря — очень, доложу тебе, полезно. Ты гуляй больше, вот что. Может, тебе отгул дать? За праздники-то накопил, сквалыга, накопил...
— Потом возьму как-нибудь.
— Не хочешь отгула? Молодец! Ну я тебе премию выпишу... О! Точно. Премия... — забормотал себе в усы Данила, направляясь в сторону своего кабинетика. — Премия. Да, правильно. Всем, кто работал на выходные, премия... Пару тысяч. Да, пару тысяч.
Он обернулся к Кириллу.
— А тебе тысяч пять выпишем. Вот и отгул пригодится: погуляешь! Мне не забудь позвонить: вместе пропьем. А уборщицу вызови, что тебе тут в грязи сидеть. Скажи, пусть обязательно уберет. И у меня потом тоже пусть протрет все и пол вымоет.
— Не надо мне премии, — сказал Кирилл закрывающейся двери, — За такое премий не платят.
— Ну ты, Кирюха, и дурак, — приоткрылась дверь. — Не иначе как с глузду съехал. Говорю же, больше гулять тебе надо.
Дверь защелкнулась окончательно.
— Уборщицу вызови! Прямо сейчас чтоб пришла, — донеслось до Кирилла приглушенно.
Слова начальника повторила вечером вернувшаяся жена. Олежка после каникул старался казаться взрослым и солидным, но долго утерпеть не мог и теребил Кирилла рассказами о том, как они ходили гулять на озеро и кататься с горки. Жена выглядела отдохнувшей. Она даже похорошела, подумал Кирилл. Он обнаружил, что за 10 дней нового года немного отвык от семьи; впрочем, ему казалось, что он немного отвык от всех людей. Странно было слушать сына и понимать, что ему рассказывают не про то, что бой в районе Бахмутки перешел в позиционную фазу, а про то, как тетя Варя и мама играли в снежки (папа, прямо как девчонки, серьезно!), и тетя Варя залепила снежком маме прямо в лоб.
Вечер выдался слякотный, ветреный, за окном громыхал отставший от подоконника жестяной лист. Кирилл весь вечер глядел на жену и сына удивленно, но изо всех сил пытался быть рядом. Придя с работы, он протер пыль, убрался на кухне и выкинул почти опустошенную бутылку водки в мусоропровод.
— Как ты тут? — спрашивала Лариса, пока он спешно готовил ужин.
— Да нормально, — отвечал он. — Все путем.
— Так и работал все время? Ох уж эта твоя война...
— Она не моя...
— Только ты способен киснуть из-за того, что где-то там стреляют, — говорила жена. — Фанатик! Даже к нам не приехал ни разу.
— До вас добираться далеко, — вяло отбивался Кирилл. — Работы было по горло... То эти наступают, то те...
Жена всплескивала руками:
— Ой, Кира, ну плевать мне, кто куда наступает! Варька спрашивала про тебя, а я и ответить толком ничего не могу... Не рассказывать же ей, кто куда наступает.
Кирилл улыбался:
— Сказала бы, «работает»....
— Да, «работает»! А толку то!
— Ну как, толку-то... Данила премию хотел дать.
— О, премия — это хорошо. Ты у меня еще на что-то годишься, дурында... — засмеялась Лариса. Она в этот момент казалась очень хорошенькой. Кирилл, глядя на нее, попытался вспомнить, когда они последний раз занимались любовью. «Вроде, перед Новым годом... Черт, нет. Раньше. Осенью... Дьявол, приходишь с этой работы, не до этого тут, когда трупы описываешь целый день».
Задумавшись, он ляпнул:
— Только я отказался, — и не сразу осознал, какая тишина настала на кухне.
— Почему? — спросила жена, и сразу перестала казаться хорошенькой.
Кирилл перестал помешивать на сковородке.
— Потому что это деньги за кровь и ложь, — ответил он, стараясь быть спокойным.
Лариса сидела, рассеянно крутя в руках чайную ложку.
— Ах, как ты красиво сказал, — произнесла она. — А зарплату ты за что получаешь?
— Зарплату я получаю за свою работу.
— Да, да. За свою работу. За свою чертову работу, которая вытягивает из тебя все жилы, сжигает. У тебя работа — лгать, разве нет?
— По-разному....
— Но зарплату ты исправно берешь, так ведь? А чем же премия отличается?
— Премию дают за конкретное дело, а не за работу, — заявил Кирилл, покраснев, — я все праздники писал о жертвах, трупах, обстрелах. Не хочу я брать за это деньги.
Он произнес это и сразу подумал: «Как это пошло у меня получилось». На него накатило чувство беспомощности. Впрочем, жена не поняла:
— Ага. То есть, ты лгать можешь на весь мир, а деньги за это брать — западло?
— Пропаганда и человеческая жизнь — разные вещи! И потом — мне надоело лгать...
Какой ты у меня диссидентушка, Кирилл... — промурлыкала жена. — Как же ты, бедолага, работаешь. Так, может, с работы уйдешь? Ради правды?
— А жрать что будем?
Жена положила, наконец, чайную ложку на место.
Не знаю. Я не знаю даже, что мы будем жрать сейчас, потому что у тебя мясо в угли превратилось.
— Ччерт!!
— Кирилл, уберись завтра, — сказала жена позже, с гримаской тыкая вилкой в пережаренную свинину.
Кирилл обиделся:
— Я же убрался!
— Дааа? — Жена скептически оглядела кухню. — Ну тогда еще раз уберись. Что-то не видно. Пил на праздниках?
— Нет, — соврал Кирилл.
— Тогда рюмки отмой, — засмеялась жена. — Работал, говоришь? Дурак ты, Кирилл...
Через несколько дней она спросила:
— Ну что, ты насчет премии не перерешил?
— Забыл я уже об этом, — поморщился Кирилл.
— Нам надо купить Олежке куртку, он ее
