позабыли о кровавой битве, будто только и ждали момента, когда Светка всё же вернётся.
- Но я же ничего не сделала...
- Оно и видно, – Антон тоже разошёлся: видимо склока с Женей только ещё больше подлила масла в огонь и разогнала кровь в его огромном как коллайдер теле. – Нанюхаетесь в сортире всякой дряни, а потом чудите на пару!
- Но мы же только разговаривали, – Светка была готова очутиться под колёсами стремительно несущегося поезда, в затопленной субмарине или пикирующем лайнере, – да где угодно, лишь бы не сгорать от стыда под этими пытливыми взорами, пытающимися продырявить её трепещущую сущность насквозь!
- Разговаривали!.. – передразнил Антон. – Да ты на неё посмотри – она же неадекватная! – Парень указал кивком головы на всклокоченную Женьку, которая лишь озлобленно перекосила губы. – Ещё раз накуритесь – вот этими руками отфигачу, раз попочка не в силах отшлёпать!
Светка содрогнулась. В животе обозначилась неприятная пустота. Казалось, её куда-то засасывает... Точнее внутрь чего-то.
«Сговорились они, что ли, все? Нет, так не пойдёт! Только не в этом логичном мире! Хотя, с другой, стороны, как раз самое то! Пора уже об самое дно! Там явно заждались».
- А тебя, вообще, в минтуру сдам! – Антон кивнул Женьке и улыбнулся. – Вот помяни моё слово.
- Ага, давай, беги. Только смотри не споткнись, а то стучать нечем будет!
- Да иди ты, – Антон потерял к кривляющейся однокласснице всякий интерес, направился к мычащему Палиту.
- Надо, наверное, в медпункт его... – нерешительно предположил Саша Ковалёв.
- Да, а то он совсем встать не может, – вторила брату Ковалёва Маша.
- Тут сотрясение, по любому, – заключил Антон с видом знатока и почесал бритый затылок. – Давайте, сажайте его на место.
- Может всё же скорую вызвать? – несмело предложил кто-то из девочек.
- Ага, сейчас! – усмехнулся Антон. – Тогда никакой дискотеки не будет! Этих дур в ментовку заберут, а нас на приём к следакам запишут! Оно нам надо?..
Все промолчали.
- Вот и я думаю, что не надо. А этот сам виноват. Пускай теперь сидит до конца дня, и размышляет на тему, как я чуть было всех не подставил!
Палит снова замычал. Девочки осторожно перешёптывались.
- Так нельзя, – решительно произнёс Олег; он посмотрел на раскачивающуюся Светку, затем перевёл взгляд на Антона. Тот усмехнулся.
- А как можно?
- А если у него там перелом какой или гематома?
- И чего? – ухмыльнулся Мороз. – Прелом-то у него, а не у тебя! Какие твои проблемы?.. Ну и не засирай мозг попусту!
- Всё равно, так нельзя!
- Хорошо. И что ты предлагаешь?
- Скорую вызвать и рассказать всё как есть.
- Ты чего, так и не понял, что тогда с нашим классом будет?
- Мне всё равно, – Олег демонстративно отвернулся.
Антон помолчал. Затем сухо заговорил:
- Конечно, тебя кроме этой полоумной дурёхи больше никто не волнует. Чего нам интересы класса, друзей, репутация школы и всё такое – мы же изнываем от чувств. Хм, от их переизбытка.
- Ты глупости сейчас говоришь! – Олег осуждающе посмотрел на застывшую Светку. – И не называй её так больше, а то...
- А то что?.. – Антон насмешливо уставился на одноклассника. – Не суйся, а! Я против тебя ничего не имею, даже уважаю, сам знаешь. Но это только до поры до времени, а уж коли язык не умеешь за зубами держать, так не обессудь.
Олег поморщился.
- Знаешь, где я видел такое уважение?..
- Чего? – прогудел Антон и попытался дотянуться до Олега.
За дверью прозвенел звонок.
- Ну наконец-то, – прошептала Светка, стремительно направляясь к своему месту.
- Ладно, живи пока... – недовольно просипел Мороз.
Олег ничего не ответил: лишь оправил одежду и устремился к своей парте.
- Спасибо, – шепнула Светка, когда мальчик проходил мимо неё.
- Не за что, – сухо ответил тот, не оборачиваясь.
Светка принялась спешно искать косметичку.
6.
Оставшись совсем один, Умка долго слонялся по кухне, прислушиваясь к незнакомым запахам и настороженно осязая тёмные углы злокачественной многоэтажки. Иногда он замирал возле закрытой двери, пристально всматривался в мутную поверхность стекла, недовольно порыкивал, будто чуя, как за ним наблюдают чьи-то осторожные глаза, выискивая незримые проходы, чтобы подкрасться и напасть. Однако чёрно-белое зрение Умки, преломлённое мутной поверхностью стекла, было не в силах проникнуть за грань, оставляя её невидимых обитателей в выигрышном положении. Это совершенно не нравилось псу, отчего посиделки у двери становились всё длительнее, а вместо негромкого визга из пасти бультерьера доносился вполне дееспособный рык, способный напугать даже взрослого человека. Но тот, кто таился в темноте, упорно не отступал, словно ему были неведомы ни страх, ни ужас, ни какое бы то ни было, другое рациональное проявление чувства опасности. А это значило одно: то было не животное.
Когда становилось совсем невмоготу, Умка взбирался передними лапами на подоконник и подолгу смотрел наружу. Десятый этаж открывал его взору лишь серое осеннее небо да далёкий горизонт, утыканный редкими деревцами. Порывы ветра то и дело налетали на балконный стеклопакет, стараясь выдавить его внутрь, однако силы были явно неравны: рамы содрогались, собирали на себе мозаику грязных капель и равнодушно переносили буйство стихии. Умка поскуливал, соскальзывал с подоконника, неуклюже семенил к двери, в предвкушении перемен. Но всё оставалось без изменений. В квартире что-то таилось.
От невозможности хоть как-то повлиять на сложившуюся ситуацию, Умка отчаянно взвыл.
Стоявшая на площадке Алла Борисовна вздрогнула, испуганно отстранилась от железной двери, к поверхности которой, она вот уже битый час пристраивалась чутким ухом, силясь уловить хоть какие-нибудь посторонние звуки. До поры до времени в квартире царила идеальная тишина, однако Алла Борисовна была обстрелянным бойцом – как-никак, консьержка в третьем поколении, – а свободного времени и терпения у неё и вовсе имелось сверх меры. Что-то будет – она была в этом просто уверена.
Периодически Алла Борисовна бросала своё важное занятие и принималась за уборку лестничной площадки. Может быть и не стоило относиться к вчерашнему инциденту с подобным пристрастием, а если и идти на поводу у принципов, так действовать иными методами, не ища каких-то компрометирующих фактов, дабы доказать что-то, в первую очередь, самой себе, а уж затем, по долгу службы, вынести полученную информацию на общественный суд. Просто выдать желаемое за действительное, тем более что за нерадивых хозяев и вступиться некому – дом-то ещё практически не заселён. Однако Алла Борисовна была старушкой принципиальной – как-никак, консьержка со стажем! – и не в её интересах было снисходить до откровенной клеветы. Свободного времени и терпения, как уже упоминалось, у неё было в избытке, тем более что и сопутствующие дела не стопорились, как можно было бы предположить, а медленно, но верно делались. Обидно лишь, что до сих пор она так ничего и не уловила своим не по годам чутким слухом.
Алла Борисовна вздрогнула и на кривых ногах попятилась от двери.
- Господи! Ты поди ж как надрывается, ирод! – Консьержка ненароком опрокинула ведро, но даже не заметила этого. – Никак меня учуял, вурдалак проклятый!
Алла Борисовна почитывала на досуге «жёлтую прессу», а посему была в курсе новостей о всяческой канализационной нежити и того, какие проблемы можно нажить, столкнись с ней лицом к лицу. Или что там у этих бесовский отродий вместо лиц... Рыла, морды, или и того похлеще! Чего и говорить, на кровожадной нечисти Алла Борисовна была просто помешана. Как, впрочем, и на многом другом, не от мира сего.
- Ну, погоди, вражина! Вот вернуться хозяева, ты у меня быстро отсюда вылетишь! – Алла Борисовна на ощупь подобрала опрокинутое ведро и неуклюже попятилась к лифту. – А то ишь ты какой выискался!.. На порядочных людей рычать удумал. Упырёнок волосатый! Крыса-переросток! Нет, и откуда только таких кабанов везут? Жрёт, небось, больше телёнка! Такому ведь и человека загрызть, что медведю ельник разворочать! – Алла Борисовна много чего ещё собирала, пока с опаской ожидала лифт, искоса поглядывая на дверь ненавистной квартиры, за которой, как ей казалось, притаился злобный монстр.
Да нет: она была в этом просто уверена.
Прибыл лифт, и Алла Борисовна, прежде чем исчезнуть, на всякий случай перекрестилась.
ДНЁМ.
1.
Юрка сидел за квадратным столом и брезгливо выбирал из супа противную капусту. В саду действовали садистские законы: пока не доешь первое, второе не получишь – так как последнее накладывается в тарелку из-под первого, дабы меньше посуды потом мыть. Если у молоденькой и не опытной Оксаны Григорьевны ещё можно было вызвать сострадание, то прокатить этот номер с остальными престарелыми бабками-Ёжками – даже пытаться не стоило. Ещё раскричатся, чего доброго, или возьмутся кормить насильно – тогда поминай, как звали! Уж лучше самому, пока никто не видит, – что-то в рот, что-то под стол, а совсем гадостное можно размазать по рукам или спустить по салфетке... Естественно, не похвалят, но и обратно в рот пихать не заставят.
Наконец показался вожделенный гномик на дне тарелки, который в сознании Юрки отождествлялся с этаким бездушным троллем, который лишь безучастно лицезреет его мучения, хотя может в любую секунду выбраться из кислой тарелки и запросто сожрать всех этих бесчувственных надзирателей! Пускай сидят в малюсенькой глотке и медленно перевариваются.
Юрка с неимоверным усилием проглотил последнюю ложку супа и отодвинул тарелку с капустой по краям прочь.
- Так, Юра, это никуда не годится, – Зинаида Прокопьевна, больше похожая на лысеющий одуванчик, нежели на обычную старушенцию, возникла, словно из-под земли, и принялась отточенными жестами вытирать мальчику щёки. – Вот мама придёт, обязательно ей всё расскажу. И про то, как не играешь ни с кем, и что есть отказываешься.
- Мама сегодня не придёт, – вздохнул Юрка, мысленно представляя, что его ждёт вечером дома.
- Как это, не придёт? – насторожилась воспитательница, но тут же опомнилась и хлопнула руками о подол халата. – Ну конечно, с вами и не такое позабудешь! Тогда сестре расскажу, а уж она, потом, маме передаст, будь уверен.
Юрка в очередной раз покорно вздохнул и надул блестящие губы.
- Ну что это такое? – продолжила назидать Зинаида Прокопьевна. – Посмотри сам: насвинячил, будто поросёнок и только! Вон, Вадик всё доел и наверняка сейчас добавки попросит. Правда, Вадик?
Пухлый Вадик, сидящий напротив, довольно вытер лоснящиеся от жира ладони о подложенную под воротничок салфетку и показал Юрке язык. Нет, это был вовсе не язык, а какой-то ненасытный слизень!
- Ну-ну, Вадик, – тут же пресекла подобную развязность Зинаида Прокопьевна, а Юрка не преминул самодовольно улыбнуться в ответ.
- А он дразнится, Зинаида Прокопьевна! Вы отвернулись, а он дразнится! – наперебой загалдели сидящие по бокам девочки: Целовальникова Лена – вечная жертва слухов относительно происхождения собственной звучной фамилии; да Голубина Анжелика – набалованное дитя богатого Семёна Семёновича, который подписывал на работе какие-то очень важные документы и каждый год заезжал в сад, привозя много новых игрушек. Семён Семёнович был хорошим человеком, не то, что его противная
