несомненно, настораживало. Но только одного Глеба – родители были просто вне себя от радости, так что мало воспринимали действительность, а на загадочную метаморфозу, произошедшую с Сергеем, попросту закрыли глаза. Однако меры всё же последовали, но пострадал от них почему-то лишь Глеб. Приоритеты родителей в отношении сыновей заново изменились. Причём радикально.
Глеб изначально знал, что рано или поздно ум брата заявит о себе в полной мере – это было лишь делом времени, – но о том, что в этом случае светит ему самому – не хотелось даже задумываться. Вместо института, несомненно, будет техникум, а основные материальные вложения направятся на стимулирование мозговой деятельности Сергея. А это уже, по крайней мере, не честно. Глеб сознательно готовил себя к продолжению учёбы на самом высоком уровне, а тут вдруг такая «засада» средь бела дня, в лице образумившегося братца-вундеркинда.
Сгораемый от любопытства и обуреваемый смешанными чувствами, Глеб устроил за братом настоящую слежку, не позволяя тому и шага ступить незамеченным. К великому изумлению, Серёжка ни сколько не смутился и даже не разозлился, «спалив» Глеба идущим по собственным следам, а просто, по-братски, обнял и пригласил вечером за дома, к полуразрушенным гаражам. Там он допоздна тусовался с другими завуалированными гениями, в часы, свободные от штудирования мозговых заморочек, и именно там, как оказалось впоследствии, была зарыта та самая собака.
Шахматные задачки развивали память, учебники по алгебре помогали научиться анализировать, а бесконечные тренировки вдали от людских глаз – доводили обычную сноровку до профессионального автоматизма. Серёжка натаскивал себя игрой в покер, мысленно представляя, – а это для него было как два пальца, скажем, обслюнявить, – какие золотые горы и возможности сулит ему в будущем поприще профессионального игрока в покер; сопутствующие факторы его тогда мало заботили, – возможно, он даже о них не думал.
Глеб не придал восторженным спичам брата особого значения и лишь облегчённо выдохнул, поняв, что никакая институтская блокада ему больше не грозит. Да и не было её никогда!
Не вынеся облаков сигаретного дыма, Глеб раскланялся, ещё раз подивившись мастерству и сообразительности брата, после чего поскорее ретировался на свежий воздух. Много позднее Серёжка объяснил, что от курения расширяются сосуды в голове, а это вызывает приток крови к мозгу, который начинает работать, будто компьютер на «горячей платформе»! Глеб не поверил, но виду не подал. На самом деле, он догадывался, что курение лишь прибавляет малолетним игрокам авторитета в собственных глазах, а на счёт каких-то там биохимических процессов в головном мозге братец явно насочинял, дабы Глеб осознал показную необходимость в курении и, чего доброго, не донёс родителям. Хотя Глебу было не до этого.
Через несколько месяцев Серёжка показал Глебу деньги. Даже дал немного, явно покупая молчание. Денег было много, причём среди общей серой массы, попадались даже американские: «зелёненькие», – как называл их братец, с наслаждением тиская приятно шуршащую бумагу. Купюры пахли полиграфической краской, и Сергей был уверен, что это залог качества. О том, что деньги могут оказаться фальшивыми он не допускал даже мысли! Глеб проглотил зависть и постарался заставить себя порадоваться за брата: доход, какой никакой был, – и это стоило затраченных средств. Хотя бы отчасти.
Со временем денег становилось всё больше, а брата Глеб видел всё реже – дух азартного игрока вытеснял из сознания Сергея всё человеческое, пока, наконец, не завладел им целиком. Начались перебранки с престарелыми родителями, которые вроде как ничего и не знали, но скорее всего, догадывались, так как денег к тому времени стало ну просто неприлично много, отчего разговоры о роде деятельности Сергея заходили всё чаще.
Вместе с амбициями, возросли и вкусы. Стали появляться стервозные женщины, внешний вид которых пленил, однако скрывающееся под нарисованными лицами всё чаще шокировало. Глебу запомнилась Лика – не то от Анжелики, не то от Лилии, – которая пропадала сутки напролёт, являясь лишь по вечерам за очередной порцией материальных вложений.
Какое-то время Сергей всё это терпел, а потом послал неугомонную мадам куда подальше, – скорее, просто нашёл другую обожательницу. Лика тогда не растерялась и мгновенно предложила Глебу сделать ЭТО с ней за деньги. Поначалу Глеб заинтересовался – не каждый же день слышишь такое, в его-то возрасте, тем более и деньги есть, – однако солидарность к чувствам младшего брата всё же взяла верх, и он попросту вторично отшвырнул Лику прочь. Это вовсе не последняя дрянь, которая предлагает ему сделать ЭТО за деньги, – в жизни их будет ещё предостаточно.
А однажды Сергей и вовсе приехал на машине. Это была тёмно-зелёная «девятка» – их ещё в начале девяностых называли «бандитскими», – и машина, надо отдать ей должное, соответствовала всем пунктам. Чёрная тонировка, кованые диски, простреленный в нескольких местах бампер, чрезмерно задратая жопа – всё свидетельствовало о бурном прошлом престарелого авто, а рёв простуженного двигателя отдавался звучным эхом, которое усиливалось в огромном сетчатом глушителе и разлеталось по двору, звеня оконными рамами и форточками. Чего и говорить, эффект был тот ещё!
Родители постепенно смирились с происходящим и лишь эпизодически, когда Глеба не было дома, заклинали Сергея вернуться к нормальной жизни, на что последний никак не реагировал. Глеб догадывался об этих неприятных разговорах, но чего-то определённого предпринимать не спешил. В душе он не верил, что основной причиной его бездействия являлись принятые от брата деньги, но на деле всё обстояло именно так. Это унижало достоинство и заставляло безучастно молчать, так как любой откровенный диалог мог выдать осознанно сокрытую истину: он уже изначально всё знал и был, можно сказать, при делах, – то есть, огребал свою долю. Принятие данности непременно загнало бы родителей в могилу, тем более что отец уже практически не вставал после перенесённого инсульта, а мать сутки напролёт горевала из-за его тяжёлого состояния. Чтобы не заснуть у смертного одра мужа, она дымила на вроде армейской дымовой шашки. Глеб понимал, что лучше пустить всё на самотёк – само, может, быстрее уладится, – хотя от бездействия делалось только ещё хуже.
А ещё хуже становилось, когда...
(я ничего не предпринимаю вовсе не поэтому... всему виной – институт... я боюсь заново пролететь!)
Затем Глеб уехал в столицу и поступил в институт. Через год умер отец, мать попала в наркушку, а Сергей рванул вслед за братом, покорять мегаполис.
На встречу с Глебом к институтской общаге он подкатил на «Мерседесе» престижной серии SL. Естественно начал заливать, будто завязал с карточными играми, устроился водителем к какому-то «хорошему человеку», – кои в те времена плодились на вроде всем известных кроликов, – что машина не его, а часть заработанных честным путём материальных средств он сразу же отсылает матери на лечение.
Глебу сразу же не понравился тон, каким с ним разговаривал братец. Эпизодические блатные нотки, волей-неволей, слетали с уст последнего, а упоминание о матери и вовсе смахивало на лицемерие: мол, я, вот, кручусь, верчусь, помогаю, как могу, а ты только и можешь, что конспектики полистывать, да в потолок плевать. Однако Глеб заставил себя не заводиться на пустом месте и сделал вид, что принял всё за правду. Они долго ещё разговаривали о былом, после чего Сергей предложил прокатиться на «классной тачке» своего «шефа». Глеб согласился, и тем вечером он встретил Марину.
5.
- Ну не хочешь и не надо! – Женя деловито откинула со лба тёмную чёлку, принялась старательно выпячивать губки перед зеркалом. – Можно подумать, без тебя конец света наступит.
Светка вздохнула. Бесцельно уставилась на пластиковые дверки кабинок, разукрашенные губной помадой и утыканные засохшей жвачкой. Школьный туалет для девочек не располагал к серьёзным беседам, но на перемене застать Женьку можно было лишь здесь.
Повисла напряжённая тишина. Откуда-то из-за стенки донеслись сбивчивые перешёптывания.
«У мальчиков тоже заседание «за закрытыми дверьми», – Светка машинально закусила нижнюю губу. – Как же однообразна планета Земля...»
Женя закончила любоваться собственным отражением, обернулась к Светке; чёлка нахально съехала со лба, укрыв левый глаз девочки.
- Закуришь? – сухо спросила Женя и, не дожидаясь ответа подруги, принялась спешно рыться в недрах сумочки.
Светка потупила взор.
- Чего молчишь? Обиделась?
Светка отрицательно мотнула головой.
- Да ладно, видно же, что обиделась.
- Тогда чего спрашиваешь?
Женя прыснула.
- Это общение. По-твоему, лучше тупо молчать... как некоторые?
Светка ничего не ответила; она прекрасно понимала, кого подружка подразумевает под этими «некоторыми». Нет, не её... А от этого на душе не многим лучше.
Женя наконец извлекла из сумочки единичку «Уинстона» и облизала губки. Блеснул остренький язычок.
- Разве кто виноват, что предки не разрешают тебе гульнуть? – Женя достала из мятой пачки сигарету, сунула в зубы и, широко улыбнувшись, как урка, принялась так же спешно шарить в поисках зажигалки.
- Думаю, они не против. Просто с братом некому сидеть.
- Думаю?.. – Улыбка Жени сделалась ещё шире, так что на впалых щёчках образовались озорные ямочки. – Да куда я жигу дела?! Ты не в курсе?
- Она у Палита, – равнодушно ответила Светка. – Сама же ему в начале перемены дала. Забыла что ли?
- Не дала, а одолжила! Давать ему Лена-зомби будет! – Женя прыснула от собственной сообразительности и швырнула бесполезную сумку в раковину.
- Не говори так о ней, – Светка осуждающе посмотрела на ржущую подругу.
- Ой, да ради бога... Какие мы все правильные.
- Ленка не виновата, что всё так.
- А кто тогда виноват? Я что ли?.. Или всё-таки её долбанутый папочка? – Женя выхватила сигарету и запустила вслед за сумкой. – Тупорылый Палит-Ипполит!
В дверь нерешительно заскребли.
- Да-да! – тут же воскликнула Женя, пропихивая пальцем сигарету в сливное отверстие раковины. – Сейчас смеху будет!.. Приготовься выпасть!
Светка резко обернулась к выходу. Невольно вскрикнула, чуть было не въехав лбом в резцы нахально лыбящегося Жендоса из параллельного класса.
- А, это ты, тёзка... – Женька разочарованно махнула рукой. – Заходи, раз припёрся: гостем будешь.
Жендос довольно оскалился, демонстрируя уродливые скобы на зубах, – папа-дантист заковал, кто же ещё. Хотя Светке постоянно казалось, что бедный парень стал жертвой больного воображения какого-нибудь сумасшедшего профессора.
- А тут, кроме вас, больше нет никого? – Жендос уже целиком проник в помещение и теперь неловко переминался с ноги на ногу, обшаривая липким взором каждый загаженный угол.
- А чего? Боишься?.. – Женя игриво закусила фалангу указательного пальца.
- А то! Вас, баб, да не бояться: вы же на что угодно способны!
- Не боись, насиловать не станем – ты страшный больно!
- Ага, заливай! А чего она тогда так смотрит? – И Жендос кивнул на Светку.
- Дебил, – прошипела в ответ девочка, постукивая пальцем по лбу.
- Это она просто писать хочет. Не очкуй, тёзка!
