Ну, как что? Это самое… заниматься любимым делом и при этом… быть востребованным, быть на коне?.. Чему ты улыбаешься? Я ведь правду говорю! Да если хочешь знать, ты для меня сейчас почти что эталон! Нет, я серьезно!.. Конечно, не в плане творчества - ты ведь знаешь, как я отношусь ко всему этому поп-арту, - а в плане того, что такое в принципе возможно… ну, когда человек, ни в чем себе не изменяя, может всего в жизни добиться. Возрази мне, если я не прав!
Но я лишь усмехаюсь в ответ. Ужасно не хочется продолжать эту довольно скользкую тему. Да и к чему? Не буду же я рассказывать Ромке, какой неимоверно трудной ценой далось мне мое нынешнее положение. Скольким высокопоставленным баранам пришлось лизать задницу, сколько оплеух получать… И все равно, если бы не Мишка Меркулов, чей папаша возглавляет сегодня все городское хозяйство, хрен бы я чего добился! Так что, как ни крути, а на одном таланте далеко не уедешь…
- Слушай, а давай выпьем за тебя! - мой приятель быстро разливает по стаканам остатки водки. - Или лучше так: за истинных служителей искусства в твоем лице! А, как тебе мой тост?
- Почему только в моем? Ты вон тоже, смотрю, времени зря не теряешь.
- Вот именно что зря! Разве это картины! Так, одна пачкотня…
- Ну, это ты брось, старик! У тебя очень много приличных работ. Это я тебе как художник художнику говорю.
- И что толку! Если мои работы, кроме нас с тобой да еще пары-тройки таких же, как мы, никто не видел!
- Так-таки и никто? А как же твоя экологическая выставка?
- Какая еще выставка? А, эта… Да она уже давно медным тазом накрылась. У спонсоров, по обыкновению, не хватило денег. Ну, а городские власти… Им, как всегда, все до лампочки.
- Постой, но ты ведь говорил…
- А, мало ли что я говорил! - Ромка залпом выпивает свой стакан, долго сидит неподвижно, тупо уставившись в одну точку.
Ну вот, этого еще не хватало! Сейчас он, чего доброго, впадет в слезливость, и мне придется его утешать. Терпеть этого не могу! Нет, надо сваливать отсюда, пока не поздно!.. Осторожно, чтоб не потревожить своего собутыльника, выбираюсь из-за стола. Тот по-прежнему не двигается, никак не реагируя на мои действия. Заснул он, что ли? Однако как только я делаю шаг по направлению к двери, Ромка неожиданно оживает.
- Эй, ты куда?.. Что, все-таки уходишь?
- Да, мне уже пора… Ты не обижайся, Ром…
Он какое-то время смотрит на меня непонимающим взглядом, потом вдруг вскакивает с места, со словами: «Постой! Я тебе что-то покажу!» бежит в дальний угол, где лицом к стене, прикрытые какой-то замызганной тряпицей, стоят несколько картин, которые я сперва принял просто за планшеты. Выбрав из них одну, долго и придирчиво разглядывает ее и только после этого поворачивает ко мне.
- Смотри, это самая последняя моя работа. Я ее еще никому не показывал. Ты первый.
Я в удивлении присвистываю. Наверно, оттого что вместо привычного пейзажа вижу перед собой портрет молодой женщины, причем выполненный в очень необычной манере. Женщина (кстати, ужасно похожая на бывшую Ромкину жену) почему-то одета по моде XIX века - в длиннополое бардовое платье с широкими, сужающимися книзу рукавами и очень большим декольте, полностью оголяющем плечи, и сидит в высоком старомодном кресле в довольно изящной позе, чуть облокотившись на стол, правой рукой слегка подпирая щеку, в то время как левая свободно лежит на коленях. Хотя необычность портрета заключается, конечно, не в этом… Дело в том, что он как бы не закончен: тщательно вырисована только правая часть картины, а левая представляет из себя грубый набросок, выполненный весьма небрежно, несколькими размашистыми штрихами, что придает изображению какой-то зловещий, инфернальный оттенок.
Мне почему-то становится немного не по себе. Непроизвольно делаю шаг назад и…
…вдруг чувствую, как пол уходит у меня из-под ног, и я начинаю стремительно проваливаться куда-то. Портрет молодой женщины, Ромкина торжественная физиономия бледнеют, растворяются прямо на глазах, и вот уже вместо ободранных стен и протекшего в нескольких местах потолка я снова вижу перед собой теть-Верины апартаменты, аляповатые обои, стол с недопитой бутылкой коньяка, шкаф-стенку, отсвечивающие красным кнопки музыкального центра в его углублении. И свою картину в слабом мерцании торшера. Только СВОЮ ли?..
Я чуть привстаю на кресле, внимательно вглядываясь в стоящий передо мной портрет и… тяжело откидываюсь на спинку. Да, теперь уже нет никаких сомнений в том, что изображенная на нем женщина, ее поза, поворот головы как две капли воды напоминают ту, что я только что видел на Ромкиной картине. И если бы только это! Сам замысел работы, ее идея продублированы с точностью один к одному. С той только разницей, что мой приятель оказался гораздо смелее меня, выразив свою мысль менее традиционным способом…
Я вижу, как комната перед моими глазами неожиданно уходит куда-то в бок. Одновременно с этим я чувствую, что изнутри на мою грудную клетку словно навалили с десяток тяжеленных булыжников, и, чтобы не задохнуться, начинаю отчаянно ловить ртом воздух. Господи! Что же это получается? Выходит, я совершил плагиат, я украл у Ромки его идею! Но как это могло случиться? Ведь я до этого ни разу не видел его портрета! Или… все-таки ВИДЕЛ?
И тут я вспомнил. Тогда, на чердаке, когда мой приятель что-то рисовал, стоя перед мольбертом, я хотел посмотреть, над чем он сейчас работает... Кажется, Ромка тут же отвернул от меня изображение, но не так поспешно, чтобы... Так вот откуда это преследующее меня ощущение дежа-вю! Получается, тех нескольких секунд, что я созерцал его творение, оказалось вполне достаточно. Причем не только для того, чтобы увиденное запечатлелось в памяти, но еще и для того, чтобы, трансформировавшись в сознании, подвигнуть меня на создание картины, точь-в-точь повторяющей Ромкин замысел…
Хотя, конечно, нет никакой гарантии, что, работая над Маринкиным портретом, мой приятель имел в виду то же, что и я. Может, этим самым он лишь хотел подчеркнуть двуличие своей бывшей супруги. А может, просто решил немного пооригинальничать… Ой, да какая, в сущности, разница, что он при этом думал! Разве в этом дело!..
Я с трудом выползаю из кресла, долго стою без движения, опираясь руками о стол и глядя прямо перед собой остановившимся взглядом. Комната все также продолжает раскачиваться из стороны в стороны у меня перед глазами, хотя никакого опьянения я уже давно не чувствую. Последние его остатки выветрились из головы, скорей всего, еще во время сна. Если это, конечно, можно было назвать сном…
Стоп! Да как же я сразу не догадался! Ведь это все не случайно! Это нарочно подстроено! Кем? Да этим моим пресловутым НЕЧТО! Ну, конечно! Оно просто решило преподнести мне урок. Жестокий, но справедливый урок. Чтобы я окончательно убедился в своей ничтожности. Чтобы понял, наконец, кто из нас главный. Чтобы и дальше безропотно сносил все ЕГО издевательства, даже не помышляя о бунте…
И, похоже, ЕМУ это удалось. Да, я действительно никто. Серая неприметная личность. Бездарный художник, ворующий чужие идеи. Трусливый обыватель, не имеющий собственного «я». Кому и на что я нужен? Вся моя жизнь - череда сплошных неудач, которые я упорно стараюсь не замечать. Получается, зря я тогда, на балконе, не решился на… А впрочем, это ведь и сейчас не поздно повторить. Да, действительно, чем не выход из ситуации, в которой я оказался. Но сначала… сначала еще одна небольшая формальность…
С трудом отлепившись от стола, делаю несколько неверных шагов в направлении шкафа. Беру с полки планшет с картиной, с минуту держу в руках, словно взвешивая, затем, отведя глаза, нащупываю непослушными пальцами край листа, решительно тяну вниз…
Треск разрываемой бумаги прозвучал неожиданно громко, как будто где-то рядом выстрелили из хлопушки. С таким же резким, щелкающим звуком отскочили кнопки. Вздрогнув от неожиданности, бросаю еще один - последний - взгляд на изувеченный портрет. По какой-то злой иронии разрыв пришелся как раз посередине, оставив в моем судорожно сжатом кулаке ту часть картины, которая была выполнена в цвете. Без своей второй - темной - половины Танино лицо выглядит теперь еще более жалким и беспомощным. Глядя на меня, оно как бы молит о пощаде, упрашивает не доводить до конца эту затеянную мной варварскую акцию.
Чувствую, как что-то отчаянно начинает щипать глаза. Неужели слезы?.. Да, похоже на то. Я высоко запрокидываю голову, не давая им сбежать по щекам... Таня, Танечка, что же я делаю? Ведь ты единственная, кто у меня остался! Ты единственная, кто еще верит в меня! А я… как же я мог?!
Осторожно ставлю портрет на место. Решительным шагом направляюсь в коридор. Натягиваю куртку, обуваюсь. Уже возле самых дверей вспоминаю о мобильнике. Возвращаюсь в зал, нашариваю на полке телефон, глубоко засовываю в карман куртки. В следующую минуту я уже на лестнице, уверенно нажимаю на кнопку лифта.
В голове только одна мысль: я должен ее увидеть. Увидеть еще раз, чтобы сказать… Что сказать?.. Ну, наверно, о том, как сильно ее люблю, как благодарен ей за все. А потом попрощаться. Да, просто попрощаться. Без душераздирающих сцен, без эксцессов. Ничего толком не объясняя. Она потом сама все поймет и простит. Ну, а если не простит… Что ж, значит, так надо. Но я, по крайней мере, уже не буду чувствовать себя подлецом.
За дверями подъезда промозглая осенняя ночь. Неожиданно поднявшийся ветер наотмашь бьет по лицу, словно желая привести в чувство. Темень такая, что хоть глаз выколи. И, как назло, ни одного фонаря вокруг. Лишь прячущиеся за деревьями окна высоток, как рассевшиеся на ветках светляки, робко помаргивают во мгле, освещая путь одинокому пешеходу. Интересно, который сейчас час? Наверно, что-то около двенадцати, если не больше. Прямо скажем, не слишком подходящее время для визита к молодой девушке. Интересно, как отнесется к этому строгая Танина мама?.. А, плевать! Мне сейчас не до правил приличия.
Чтобы не заплутать в темноте, вместо знакомого маршрута через спортплощадку выбираю путь вкруговую. Это обычная наша с Таней дорога, когда я провожаю ее до дому. Конечно, так значительно длиннее, но сейчас мне это даже на руку - будет время собраться с мыслями и хоть немного
Приглашаю в наш самый интересный конкурс фантастики.
Информация есть у меня на страничке. Если понравится, пишите!
С уважением
Александр