Я сижу в своем любимом кресле. С запрокинутой на спинку головой и закрытыми глазами. В одной руке рюмка, в другой - недоеденный бутерброд с ветчиной. Передо мной на столике бутылка «Белого аиста», так удачно обнаруженная накануне в теткином баре и опорожненная почти наполовину.
В голове сплошной туман. Со времени нашего последнего разговора с Таней прошло уже больше получаса, но я все еще никак не могу привести мысли в порядок, пребывая в каком-то подвешенном состоянии между эйфорией и жуткой депрессией. Я не знаю, радоваться мне сейчас или отчаиваться. С одной стороны, мои отношения с девушкой достигли сегодня той критической точки, за которой уже более-менее ясно различается край бездонной пропасти, куда в самом скором времени мне, по всей видимости, предстоит скатиться. С другой, мои творческие амбиции, благодаря все той же Тане, подскочили вдруг на невиданную высоту. Да, вот такая получается дилемма. Я терплю крах как любовник, но в то же время возрождаюсь как художник. В общем, все как по Фрейду. Теория так называемого либидо, когда неудачи на личном фронте с лихвой компенсируются твоей творческой энергией… Хотя какое тут к черту либидо! Во всем виноваты мои феноменальные способности. Не будь их, я бы, как говорится, имел сейчас и дудку, и свисток в придачу. Теперь же приходится выбирать между одним и другим. Да и выбирать, в общем-то, не из чего, потому что кто-то за меня этот выбор уже сделал…
Я налил себе еще одну рюмку, медленно выпил. Нет, определенно алкоголь последнее время совершенно на меня не действует. Или все-таки действует? Ведь вот совсем недавно я (даже представить жутко) собирался прыгнуть с балкона, а теперь сама эта мысль кажется мне нелепой. Ну, в самом деле, глупо же лишать себя жизни из-за каких-то личных неурядиц. Тем более сейчас, когда уже почти закончена работа над картиной, которая - чем черт не шутит - в скором времени, возможно, действительно будет объявлена шедевром.
Я бросаю взгляд на портрет, специально установленный на самом видном месте, в проеме шкафа-стенки, прислоненный к телевизору. Сейчас, в слабом мерцании торшера (я нарочно не стал включать верхний свет, чтобы дать отдохнуть глазам), он даже в незаконченном виде выглядит достаточно впечатляюще. Больше того, именно то, что его левая часть представляет собой карандашный набросок, а правая выполнена в цвете, по-моему, и придает ему какую-то особую выразительность. Да, что там говорить, прием с тенью - это довольно удачная находка. Даже Таня это оценила. Хотя почему «даже»? Ведь она и есть мой главный ценитель, и то, что картина так ее потрясла, как раз и является (по крайней мере, в моих глазах) первейшим доказательством того, что как художник я чего-то да стою…
И вдруг, словно проблеск в сознании: ГДЕ-ТО Я УЖЕ ЭТО ВИДЕЛ. Только где? У Рембрандта? У Пикассо?.. Да нет, ерунда! Все это от моей неуверенности. Работа действительно классная. Почему я все время боюсь себе в этом признаться? Может, прав был Ромка, когда называл меня трусом?.. Ромка… Интересно, как бы он оценил мою картину? Он, который считает, что я исписался и уже просто не в силах создать ничего стоящего!.. Ладно, посмотрим, что он запоет, когда этот портрет среди других моих полотен будет красоваться на какой-нибудь престижной выставке в Москве или, скажем, в Лондоне. Хотя это, конечно, будет ох как не скоро…
Я выпиваю еще одну рюмку и чувствую, как моя голова сама собой начинает клониться на грудь. Только теперь я понимаю, до какой степени измотан. Ну, еще бы! За один день столько переживаний! И это притом, что прошлой ночью мне так и не удалось толком поспать. Да, надо, пожалуй, отдохнуть. Хотя бы на время выкинуть из головы весь этот бред, от которого у меня уже ум за разум заходит.
Взглядом измерив расстояние от кресла до дивана, делаю попытку подняться и… безуспешно. Еще одна попытка - и снова неудача. Мне кажется, что мое тело слеплено из ваты, каждое движение дается с большим трудом. В какой-то момент я, наконец, понимаю, что задумал невозможное. Теперь одна только мысль о том, что нужно вставать, раздеваться, готовить себе постель, приводит меня в неописуемый ужас. Господи, когда же я успел так назюзюкаться? Ладно, попробую устроиться прямо здесь. Немножко подремлю, а потом, если хватит сил, переберусь на диван.
Приняв это решение, я как-то очень быстро успокоился. Поглубже усевшись в кресле, как можно дальше вытянул ноги и, сложив пальцы на животе, с удовольствием закрыл глаза.
Похоже, я так и не вспомнил о том, что в это самое мгновение вновь отдавал себя во власть сидящему внутри меня НЕЧТО. Но если бы даже и вспомнил - последним проблеском уходящего сознания, отчаянно балансируя на краю той и этой реальности, - то все равно не смог бы уже ничего сделать, настолько был раздавлен усталостью и каким-то странным безразличием, завладевшим вдруг всем моим существом…
На этот раз все случилось на удивление быстро - без ощущения полета, без стремительно надвигающихся световых пятен. Только быстрый провал в мыслях, как резкое погружение в воду, и, когда я вновь вынырнул на поверхность…
…это был уже, скорей всего, не я… Хотя осознание себя в новом качестве произошло, наверно, все-таки не сразу. Причиной этой несколько замедленной адаптации была, по всей видимости, окружающая обстановка, вдруг показавшаяся мне ужасно знакомой. Голые, плохо побеленные стены, одинокая лампочка под потолком, жесткий продавленный диван, на котором так неудобно сидеть, уставленный небогатой снедью стол у окна и этот розовощекий парень напротив, белобрысый, со смешным хохолком на голове, заговорщицки мне подмигивающий… Господи, да это же Ромка! Да, точно, Ромка! Ну, надо же! Только что про него подумал, и вот, пожалуйста…
Мой бывший приятель, видимо, только что закончил разливать и теперь держал перед собой наполненный до краев стакан водки, мелко подрагивающий у него в руке, который тянул ко мне через стол.
- Ну, что, Жора, еще по одной?
В этот момент я, наконец, понимаю, кто я такой. Я - Жорка Кривицкий, бывший Ромкин сокурсник, приехавший в Серебрянск как соучредитель компании «Кривицкий & Меркулов» для заключения договора с одной крупной строительной организацией, заказавшей нам два десятка рекламных баннеров, и заглянувший к своему старому приятелю, чтобы немного понастольгировать под водочку о прежней беззаботной жизни.
Правда, наши посиделки, кажется, несколько затянулись. Уже вторая бутылка на исходе, а это верный признак того, что скоро нужно будет бежать за следующей. А мне еще до гостиницы добираться, да и завтра на встрече с клиентами надо быть как стеклышко…
- Слышь, Ромка, давай, наверно, закругляться, - чувствую, что язык плохо меня слушается, но, по-моему, я еще в состоянии контролировать ситуацию. - У меня, ты же знаешь, дела. Да и поздно, как-никак...
Но Ромку уже не остановить.
- Да какой там поздно! Какой там поздно! Ты погляди на часы! Детское время!
- Ого! Половина одиннадцатого!.. Нет, все, пора отчаливать!
- Ну, посиди еще немножко! Ну, в самом деле, Жор! В кои веки встретились!.. Я ведь тут целыми днями один как перст! Даже поговорить не с кем… - в глазах моего приятеля столько неприкрытой мольбы, что я вдруг понимаю: ускользнуть от него будет не так-то просто. Значит, еще какое-то время придется терпеть и этот жесткий диван, и Ромкины бесконечные разглагольствования об искусстве. Ладно, в конце концов, сам виноват.
Стараюсь поудобней устроиться на своем неудобном седалище, извлекаю из кармана пачку «Данхила»:
- Не бросил еще?
- Да если б даже и бросил… - прежде чем закурить мой приятель долго вертит сигарету в руках, разглядывая ее чуть ли не на свет. - Классная штука! Давно таких не пробовал!
Минуту или две молчим, с удовольствием выпуская в потолок клубы ароматного дыма. За это время еще раз успеваю обежать глазами все Ромкино жилище. Боже! И как можно жить в таком свинарнике?
- Ты со своей бывшей, с Маринкой, давно виделся?
- Со дня развода ни разу… А ты почему спросил?
- Да так, просто…
- Маринка для меня отрезанный ломоть. Не хотел бы я еще когда-нибудь с нею встретиться.
- Понятно… А из прежней нашей компании к тебе никто не заглядывает?
- Нет, почему, бывает, иногда… Вот не так давно Серега Лютиков заезжал… Помнишь Серегу Лютикова?
- Это который спец по натюрмортам? Помню, конечно… Чем он сейчас занимается?
- А, устроился на завод художником. Теперь вместо натюрмортов рекламу канцелярских товаров малюет… В общем, халтурит, как большинство из наших.
- Ну, что ты так уж!.. Я, между прочим, тоже рекламой себе на жизнь зарабатываю.
- Э-э, нашел с чем сравнивать!.. И вообще, разве в этом дело? Да по мне, занимайся ты чем угодно, хоть чисткой Авгиевых конюшен, главное, чтоб у тебя оставалось время на то, что просит душа…
- По правде говоря, для того, чтобы на это было время, не худо иногда и Авгиевы конюшни почистить…
- Ой, да брось ты прибедняться, Жорка! Думаешь, я не знаю, какую ты в прошлом году у себя выставку забабахал!
Я недовольно морщусь. Да уж, забабахал так забабахал! Чуть сам из-за этой выставки в ящик не сыграл! А все потому что вместе со своим компаньоном не посчитал нужным договариваться с местной мафией и чуть не прогорел по крупному... Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского.
- А откуда у тебя эти сведения?
- Разведка работает.
- Ну-ну, - специально напускаю на себя безразличный вид. Всей правды о выставке Ромка все равно не знает. Только то, что писали в газетах. А там, как всегда, одни только дифирамбы…
- Говорят, у тебя там какие-то иностранцы почти все картины скупили.
- Ну, положим, не все, а только пять, - отработанным движением тушу в пепельнице окурок своего «Данхила». - Четыре один чудаковатый француз приобрел. Он, как выяснилось, на Кандинском с Малевичем помешан. Все пытался мне втолковать, что я, мол, продолжаю их традиции. А одну, самую большую, немец зацапал. Между прочим, назвался представителем «Кунст Палас», говорил, что у них там открыли специальный зал для русского авангарда, и что он собирается определить туда мою картину. Врал, наверно.
Ромка смотрит на меня почти с обожанием.
- Слушай, Жорка, и как тебе это удается?
- Что именно?
-
Приглашаю в наш самый интересный конкурс фантастики.
Информация есть у меня на страничке. Если понравится, пишите!
С уважением
Александр