Профессор Стремин

Пирата что-то начало шевелиться, рот открылся, и из него показалась голова змеи. Черная гаюдюка выползала на Стремина: на плечо, а потом обвилась вокруг шеи. Многие бы уже умерли от разрыва сердца, но Владимир Иванович держался, он знал, что страдает за свои ошибки.  От дикого ужаса началось полное беспамятство, вся жизнь пробежала единым потоком. Непонятно сколько времени прошло, как Пират засосал змею обратно в свою утробу, поднял руку с плеча профессора и движением головы указал на сундук. Стремин достал дневник и  отправил тетради темно красную бездну, которая зияла под крышкой. Тут же раздался утробный голос. Он исходил не от Пирата, а звучал внутри сознания профессора. Это был внутренний, но не его голос:
Вот и отлично. Теперь ты видишь, к чему приводит безответственность. Можешь быть спокоен: больше никто не пострадает, девочка поправится. А ты, если еще раз займешься чем-то подобным, поплатишься сполна. И никакая твоя магия тебе не поможет. Я буду впредь следить за тобой и изредка напоминать о себе, чтобы ты не забывался. Ступай, профессор Стремин.
Пират схватил профессора за плечи, развернул спиной к себе и отвесил пинка так, что Стремин упал на землю лицом вниз. В ужасе, он быстро поднялся на ноги побежал скозь темноту в сторону просеки. Оглядываться было жутко. Отблески красного свечения долго маячили сзади.
Наконец-то заветная просека, самое страшное уже позади. Стремин оглянулся и заметил, что на небе светает. Он посмотрел на часы: раннее утро, это значит, что Пират держал его в ужасе большую часть ночи.  Профессор двинулся к опушке. Впереди, между деревьев можно было разглядеть, как над поселком всходило солнце. Сплошной панцырь тяжелых облаков рвался и было видно чистое, но холодное голубое небо...
Стремин вошел на улицу Отца Народов. Людей на ней не было. Похоже, что убедившись, что ночной атаки не будет, люди успокоились и ушли по домам. Владимир Иванович решил пройти мимо надиного дома. Сильное беспокойство за девушку еще овладевало им, несмотря на сказанное Пиратом.
Дверь в дом Федоровых была открыта настежь, что заставляло волноваться, и Стремин не смел пройти мимо и вошел внутрь. В одной из комнат было слышно, как сопела мать, отца не было ни видно, ни слышно; по-видимому, продолжает запой у друзей. Стремин толкнул дверь в комнату Надежды. Девушка  не спала, сидела на кровати, обняв колени. Было видно, что болезнь отступила, но вид Нади был еще очень и очень слабый. Увидев Стремина, она улыбнулась. Профессор уселся на край кровати и тихо сказал:
Теперь все будет хорошо. Выздоравливай. Через год заберу тебя в город, будешь учиться, там где захочешь. Я все устрою.
Надежда потянула руки к Стремину и обняла его....
   
    Весть о том, что Пират повержен быстро разлетелась по Округе и Недалечье. Верные, незлопамятные, друзья  постарались, чтобы имя профессора Стремина запечатлелось в народной памяти как имя освбодителя. Все, кто знал, откуда взялся Пират, молчали об этом, а о том, что с ним справился именно Стремин — постарались донести до каждого. И всякий потрудился найти то объяснение, какое было ему больше по душе. В Недалечье рассказывали, что видели, как после изгнания Пирата, свиньи, пасущееся на лугу, начали прыгать с обрыва в реку, а в Округе некоторые утверждали, что ранним утром лицезрели, как над лесом взмыл в небо неопознанный летающий объект.
   
    Профессор Стремин шел на станцию. В руке все тот же чемодан, все тот же плащ, берет и очки, но  внутри то, что совсем изменило  его. Ехав сюда, он не мог и подумать о таком повороте судьбы. И теперь профессору было совершенно плевать на то, что подумают те, кто смеялся над ним. Плевать было и на то, что многолетний проект по поиску ацтекских жертвенных чаш обернулся провалом. Чаши Стремин не нашел, но он обрел себя вновь, обрел любовь, преданных друзей. Мысль о том, что он вернется сюда через год за Надей была теперь куда более главной, нежели мысль о том, в какое русло теперь повернет его карьера в археологии.
    Стремин зашел в электричку вместе с небольшой группой пассажиров, видимо, дачников, возвращавшихся из Округи в город. Он сел на свободную скамейку. Поезд тронулся, Округа проносилась перед взором профессора, каждая ее улица теперь стала для него родной. У проходящего мимо вагонного продавца профессор купил журнал, развернул  и стал пытаться читать.  Но вдруг появилось, чувство, что кто-то сзади упорно смотрит на него. Профессор повернулся и увидел знакомое лицо: «Надя!»