Профессор Стремин

(Основано на реальном бреде)
 Глава 1. Профессор.
Профессор Стремин шагал по перрону. Бежевый плащ, берет, очки и блестящий чемодан — все было в порядке. Внутри чемодана — теплые вещи, набор для легкого перекуса и дневник Алехандро Диаса, все 5 томов. Казалось, Стремин стоял уже на пороге триумфа, - столько лет непрерывного труда, похоже, не прошли даром. На сердце было легко и безоблачно, так же как на сентябрьском небе.
 Профессор  зашел в электричку, сел на скамейку и положил чемодан на колени. И все-таки, не все было понятно ему из последнего, пятого, тома. Стремин за свою практику научился читать всяко: по диагонали, между строк; даже между тем, что между строк. Но, если вы хоть немножко занимались переводами старинных текстов, то должны понимать, что перевод — это далеко не дословное воспризведение смысла, заложенного автором... это и Стремин понимал прекрасно.
  Поезд тронулся, перрон, город оставались позади; за окном плыл умиротворенный пасторальный пейзаж. Стремин читал:
«Под крышкою был ад кромешный.
И вот, похохотав, побздевши,
Кидая ругань невпопад,
Оттуда выскочил Пират!
О где же, где найти причину,
Чтобы разумно объяснить,
Как столь ужасную личину
Господь сумел соорудить!»
 Как мог, этот дон Диас, в своем 1560-ом написать такое! Какие грубые и мерзкие эпитеты! Если даже изысканный труд Данте из-за простоты слога и языка окрестили «Комедией», то читать подобное у утонченного испанского гранда, пускай и по латыни, - верх несуразицы. Они тогда даже Сервантеса с «Дон Кихотом» не ведали.... Да, и что хотел сказать Алехандро? Да, он был передовым человеком своей эпохи... Хороший мореход, несомненно побывавший в схватках с пиратами. Но, чтобы в свой век галантности, написать такое..... Голос объявил следующую станцию «Округа», где профессор должен был выйти. Книга вернулась в чемодан. Профессор вышел в тамбур и закурил в открытое окно. - Угостите папиросой, любезный! - обратился к Стремину, стоящий рядом, немолодой загорелый человек в голубой джинсовой куртке. - Пожалуйста! - ответил профессор и протянул портсигар. - А вы, видать, чиновник? - спросил незнакомец. - Нет, я исследователь, учёный.
Вот как! В нашем краю это редкость. А что вы исследуйте? У нас уже давно нечего исследовать.
Всегда найдется то, что можно исследовать. А если и не найдется — придумаем. - пошутил Стремин.
Поезд затормозил, открылись двери, профессор и несколько немолодых дачников вышли наружу. Дул ветер, под ним колыхались облетевшие соцветия дикой редьки и разных колосков. Люди зашагали по пыльной двухколейной дорожке по направлению к небольшому поселку, называемому Округой.

Гостиница в поселке была. В одном здании с управой, школой  и даже участком милиции. Одна комната с дико скрипучим полом, которую сдавали за весьма символическую плату появлевшемуся иногда гостю. Был вечер, и профессор сидел за столом, читая загадочный дневник под светом старой советской настольной лампы. Усталость быстро одолела Стремина, и он отложил чтение и включил установленный в комнате старый транзисторный телевизор. Телевизор трещал, моргал, но ничего лучше не было по близости, поэтому профессор с интересом уставился в экран. Показывали очередную серию  дешевого «мыльного» сериала о советском разведчике Максиме Кухаре, который служил в Абвере под псевдонимом Макс Кюхер. В очередной серии, смачно сдорбенной сомнительной кинохроникой, гестаповцы обыскивали какую-то рощу в поисках потайного дупла, через которое советский разведчик общался с Центром. Во второй части серии допрашивали каких-то черезчур пафосных партизан... Смотреть стало неинтересно, и Стремин выключил телеприемник.
   Через некоторое время в дверь постучали, и в комнату вошел пожилой милиционер, одетый в неоднократно заштопанную форменную рубаху и такого же вида милицейские брюки. Он улыбался, было видно, что относился к приезжему благожелательно.
Добрый вечер, уважаемый! Я, так сказать, здесь закон представляю, участковый. Сковорода Ефим Рувимович. Разрешите полюбопытствовать: какими судьбами в Округе?
Стремин Владимир Иванович, краевед, археолог, профессор. По научным делам здесь. Если хотите, экспедиция.
Слава Богу, уважаемый! Я, так сказать, уже подумал, что опять ревизор какой.... А неужто, уважаемый Владимир Иваныч, у нас тут есть что для науки интересное? Ведь вы ж глядите, какая дыра, так сказать...
Для науки всегда найдется что-то интересное, уважаемый участковый.
Ну, вам лучше знать, вы же, так сказать, краевед...  А не хотите ли ко мне спуститься? У меня в кабинете коньяк имеется.... Видите, приходится вечерами оставаться, работы много. А тут гляжу, кто-то комнату, так сказать, снял, постоялец новый, так сказать. Вот, и набрел на вас.
От коньяка профессор не отказался. И оба двинулись вниз по скрипучей деревянной леснице в кабинет учаскового. Над кабинетом, казалось, было не властно время. Один только календарь на нынешний 2002 год выдавал натоящее. В центре кабинета стоял массивный письменный стол, видимо, дореволюционной работы, за ним — старый советский сейф, на которым гордо возвышался бюст не то Феликса Дзержинского, не то самого Мефистофеля (козлиные рога, вылезающие из под картуза, никак не говорили в пользу Железного Феликса).
 Милиционер достал старый партийный графин с янтарной жидкостью и разлил содержимое по стопкам: «Угощайтесь!». В качестве закуски были предложены шоколадные конфеты. Собеседники чокнулись стопками и сделали по глотку. Содержимое ничем, кроме цвета не напомнило коньяк. Вкус был до нельзя приторный, отдавал какими-то непонятными травами, а спирт был явно «паленый» и до невероятности крепкий. Профессор перемрщился и закашлял.
Скажите, товарищ, это вы где такое снадобье раздобыли? - обратился он к милиционеру. Лицо профессора барговело, в глазах немного «плыло»
Да, откуда у нас тут чему доброму взяться! Это вы там в своих москвах армянские пьете. А это наше, окружинское! Был у нас, так сказать, совхоз «Красный пчеловод». Был да всплыл. Так вот, директор с той поры, чтобы с голодухи кони не кинуть, коньяк и бодяжит. Да, вы, профессор не пужайтесь, все ведь на травках наших, экологически чистое, так сказать. Давайте еще  за встречу!
Из вежливости профессор согласился. Хотя, чувствовал, что дело в прямом и переносном смыслах пахло керосином..... После второй все поплыло по-настоящему. Пространство вокруг пульсировало и кривилось. Потом от кабинета участкового не осталось и следа. Перед глазами возникали, то смеющийся Сковорода с козлиными рогами Феликса Эдмундовича, то перепуганный Макс Кюхер, убегающий по лесу от патруля гестапо, а то и сам дон Алехандро Диас в поединке с лучшим фехтовальщиком Болоньи Гутаперчивым Петруччо....

Солнце ударило в веки, и профессор проснулся. Он лежал у себя в комнате на нерасправленной кровати в майке и трусах. По полу была разбросана одежда. Как сюда попал, Стремин не помнил. Голова не болела, но вчерашние посиделки оставили впечатление жуткого действа. Профессор оделся, посмотрелся  в старое грязное и облупленное зеркало. Он напомнил себе Нео из «Матрицы». Стоящий на подоконнике радиоприемник запел голосом Энрике Иглесиаса: «I can be your Hero, Baby”  
Стремин подкрепился осавшимся в чемодане гамбургером, надел плащ, вышел из комнаты и запер дверь. Пол под ногами скрипел, как и вчера, только дверь в кабинет участкового имела вид полной заброшенности и, ясное дело, была заперта. Это было странно, тк. В пятницу милицонер должен был находиться на работе. «Вероятно, с похмелья болеет» - подумал Стремин....
   Профессор вышел на улицу. Он двинулся по широкой грунтовой площади в центре села. Светило солнце, отражавшееся в редких неглубоких лужах. Проходящая мимо женщина спросила: «который час?» - «11.45 ответил профессор». И тут он заметил, что календарь на часах показывал вчерашнее число. Хотя, странностей становилось все больше, Стремин не терял еще чувство здравого смысла: часы были достаточно дешевые, купленные в ларьке, поэтому диск календаря могло легко закусить... Пропикал пейджер, пришло сообщение, и Стремин быстро переключился от посетившей его мысли.
 Впереди заливал воду в радиатор старенького ГАЗ — 51, будто бы вылезший их 50-х водитель.  «Любезный, подскажите, как пройти на местное кладбище» - обратился Стремин. «Прямо по улице, до конца, а дальше увидете» - прозвучал ответ.
 
Кладбище было небольшое и очень ухоженное: свежие венки, цветы на могилах, кресты стояли прямо. На краю возвышались небольшая бревенчатая часовня и будочка сторожа. Смотритель оказался на месте. Видимо, предстояли чьи-то похороны.
Здравствуте, уважаемый! Скажите не найдется ли у вас на примете пара крепких землекопов? - обратился к нему Стремин.
Здравствуйте, гражданин. Конечно найдется. Так, зачем они вам? Вы мне скажите, где могилу выкопать, я и распоряжусь.
Мне зеклекопы для иных целей нужны.
Для каких-это других?! По хозяйству что-ли вырыть что?! Картошку выкопать?! Так для этого не дам! Кладбище здесь, понимаете?! Совсем уже обнаглели...понимаешь...Развелось дачников нам на голову...
Нет, не картошку. Я не дачник, я ученый, археолог, краевед; профессор Владимир Иванович Стремин. Здесь я, можно сказать, в экспедиции. Мне предстоят раскопки, практически археологические.
А-а....Простите, Владимир Иванович! Так бы сразу и говорили! - лицо смотрителя сделалось интеллигентным.  Конечно, для хорошего дела помогу....
На краю кладбища рыли свежую могилу два крепких кавказца (стоит заметить, что за опр. плату они бы и картошку вырыть явно согласились!) «Казбек! Абдулла!» Идите сюда. Дело имеется» - позвал их смотритель.
Казбек и Абдулла неплохо говорили по-русски, и Стремину не стоило большого труда объяснить, что он от них хочет.  За 500 рублей каждому они согласились прийти к управе завтра в 10 вечера и отправиться с профессором  на раскопки в лес. Конечно, их весьма обескуражили условия задания, ведь вполне понятно, что раскопки по ночам не проводят. Дело уже пахло какой-то мистикой или конспирацией, а то и криминалом.... Но удостоверение профессора, карта и еще куча каких-то бумажек убедили работников, что все должно быть легально....



Глава 2. Надежда.
Надежда нервно грызла карандаш,  ерзая на стуле. До конца урока оставалось 10 самых безжалостных и долгих минут. Скучный бубнеж учителя порядком достал девушку и она глядела в окно на унылый сельский пейзаж. Все там было серое: и дома, и проходящие люди. «Федорова!»  - одернул ее голос учитель - «Если от урока осталось даже немного времени, это не дает право отвлекаться.....» Надежда устремила взгляд в тетрадь, где ее хаотичный почерк остаил недавно несколько проедложений так и недописанного эссе с одновременно глубочайшим и вроде даже бесполезным названием «Смысл жизни»..... Писать дальше не хотелось,  да и нечего было.
Урок закончился. Все нервно взохнули, встали со своих мест и пошли к выходу. Половицы, не крашенные много лет, скрипели под ногами учеников, издавая страшно меланхолический звук, для Надежды он ассоциировлся со всей ее жизнью. Девушка шла по темному коридору, глядя на открытую дверь на улицу. Эта картина, казалось, ей весьма напоминало то, что видят люди после смерти: темный коридор, ведущий к