сам отражает... Шамаш...
Версия его была отклонена сразу.
– Хочешь, не хочешь, – сказал Докстри, – а история у нас тут, в Шамании, пробегала, как тузик она всегда рядом крутится. Никакая луна ни на чём отражаться не может. Бо, нет её. Луна взорвалась, Гром. Рассыпалась при извержении Морской Звезды. Из ваших, изгнанник один Пажу говорил, а Паж нам рассказывал, на месте луны какой-то особенный дроид гнездиться...
«Особенный дроид?..» На это Гром улыбнулся, живо представив Индиго отложившим в сторону меч и вьющим гнездо.
– Что это за звук? – спросил Гром. – Мне вначале показалось, что каштан стал живым артефактом и по-птичьи запел.
– Изволь, хех, порушу торжественность момента. Жернова ведь машина. «Трелью» она докладывает, что скушала, сколько муки выйдет, какой заказан помол.
– И какой?
– А вот этого мы не знаем. Панель ввода, логично предположу, тоже звуковая, струнная и она не здесь, дроидам ведомо где. Она должна быть где-то, как сказать, посередине «лифта». Мы сейчас на самом верху, тут «зерно» в жернова закладывается. Каштановое... Жулановое... Кто шлёпнулся, тот и привет. Они постоянно включены были. Думаю, таймер у них, на большие периоды времени. Теперь – период отдыха, каштан – кнопка, на короткое время их включает. Управляются, по альбомам судя, жернова где-то по центру. Ну, и «лоток» должен быть, куда мука сыплется.
– И где он может находиться? Под водопадом, где лунный круг собирается?
– Все так думали. Но признаков тому нет. Возможно, ещё ниже. А скорее всего две трети жерновов просто отсутствуют. Делавший их Восходящий мог упустить, мог гость уничтожить.
Лик Шамаш виден был не всегда. Паж застал время, когда он казался бледной луной под бетонными балками. Приблизился, расцвёл, в период клинчевских боёв.
Это Докстри уже добавил от себя, застал. Участвовал, то есть.
– Но тогда Шамаш не улыбалась. Ей по нраву каштаны, а не жуланы!
– А сахар?
– О?.. Хех, не знаю!
Докстри добавил, что каштаны есть у него, с запасом, но, если Гром хочет...
– Предлагаешь нырнуть?
– Да. Если сам, то по-другому выходит. Нет, то самое, но по-другому, понимаешь? Странно ведь подарить, не зная что. Даже и невозможно. Выкинуть разве.
02.15
На последних словах тема, поднятая Докстри, вдруг соприкоснулась с изгнаннической, постоянно возникающей в Архи-Саду: можно ли сожалеть, не зная о чём? Если не Собственный Мир, а облачный эскиз был утрачен? Возможно ли в принципе совершить действие, поиметь эмоцию в отношении неизвестно чего?
С появлением Ауроруа проблема и горечь изгнанников облеклись в умные слова!
До неё существовали два лагеря.
Один, условно говоря, лагерь «смирения»...
По сути верное, по окрасу феноменально неподходящее слово! Эти – яростно готовы идти вперёд. Лагерь изгнанников, смирившихся с тем, что не знали и не узнают, каково это – быть хозяином Собственного Мира. А раз так, то и горевать не о чем! Смысла нет, предмета нет! Лидер – Мурена, сторонники – ищущие альтернативу утраченному.
Их антипод, лагерь «продроидский», вместивший тех, которые желают всё-таки узнать, а что потеряли? Вернуть всё-таки. Лагерь не смирившихся.
Разница меж подходами наглядно проявлялась в характере людей.
«Продроидские» в Великое Море, на крупные рынки вовсе не лезли. Не пытались освоить, обосноваться в новых и опасных местах. Небо, драконья спина, маленькие мирные рынки и Архи-Сад, вот места их обитания.
Когда же им удавалось найти какой-то источник информации, дроида на встречу призвать, противоположный лагерь – тут как тут! Что говорит о том, что пока жив, никто не смирится с утратой окончательно.
Ауроруа, по близкой ли дружбе со своим телохранителем, или потому, что ей повезло стать хозяйкой в Собственном Мире любимого, увидеть, чего изгнанники лишены, отстаивала продроидскую позицию.
Сопровождая до отвращения неопровержимыми комментариями свои действия, аргументировала наглядно, так...
– Смотрите. Мне, положим, требуется на ароматизацию чашки один лепесток...
Брала шарик, какие они в Архи-Саду на продажу катали, из трёх жёлтых лепестков, свежий, не успевший высохнуть до бело-голубого.
Демонстрировала его всем:
– Я, как вы слышали, знаю лишь две вещи: свою цель и его состав. Мне надо один, он состоит из трёх...
Она закрывала глаза, вдобавок поднимая мальчишески строгое, девичьи нежное лицо к пасмурному небу над Архи-Садом, заставляя Дабл-Пирита замирать как в день их встречи... Катала, разбирая на ароматные лепестки, и показывала ту щепотку, в которой оказался один:
– Видите? Я понятия не имела, сколько в какой останется руке. Но с лёгкостью достигла желаемого результата. Не обязательно... А я считаю, что и невозможно... Контролировать процесс... И даже отслеживать его! Достаточно знать исходную и конечную точки.
Карат Биг-Фазан, ради неё объявлявшийся в Архи-Саду, согласный с проделанным милым парадоксом, на последнее среагировал едва не возмущённо! Притом, едва не заискивающе, что так изумляло приятелей его из Арбы, в отношении этой девушки.
Ладно б его, Карата была девушка, так ведь чейная и чужая! Две, на Селену отношение тоже распространялось. И заумь такую несут промеж себя подруги... В четыре руки играя партию марблс против Карата, разговаривая как дроиды – сплошь цифрами, пока катится шарик! На победы, на поражения не реагируя вообще! А он... Перед ними... Как курсики перед ним, стелется прямо!..
– И всё-таки, почему? – возмутился он. – Ну, действительно, зачастую вполне довольно, знать исходную позицию и цель. Но невозможно-то отслеживать, невозможно – с твоей точки зрения, почему?!
Рори пожала плечами: ещё технарь, называется.
Селена ответила за неё:
- Динамика, господин Карат, она вещь как бы аналоговая. Её как волны, схватить нельзя, схватить – значит остановить. А предметы, равно идеи, равно намерения – они цифровые, дискретные. Их схватить можно. И они могут схватить нас. Собственно оно и не прекращается... Плацебо – единственный нектар, достигающий заданной цели. Любое настоящее противоядие приводит к непредсказуемому результату.
– Как сказал бы дроид... – начала Рори.
– ...а дроид именно так и сейчас и скажет, – подхватил Чёрный Дракон, обвивший её хвостом, – противоядие плюсуется к яду. Вектор к вектору. Зачёркиваний нет.
Биг-Фазан развёл руками:
– Я балдею с вас... То есть вы как-то разделяете саму динамику и то, с чем она происходит! Лихо.
– А она, господин Карат, ни с чем не происходит. Она начинается и заканчивается. Прежде начала её что-то умерло. По завершенье – возникло. Пустышка лопнула. Пустышка образовалась. Плацебо.
– Преснота?
– Зачем?
Селена навострилась за годы, проведённые с Изумрудом, лечить, да и с Оливом была на короткой ноге, методы разрабатывая прямо противоположные.
– Отнюдь, господин Карат. Пресное озадачивает, тревожит. Не целит... целует... – рассмеялась. – Не исцеляет, хотела сказать! Ну, да, не целится и не попадает! И не целует! В плацебо сахар кладут.
Когда Гром последнюю часть Докстри пересказал, тот попросил о знакомстве с девушками.
Карат вздрогнул, когда Рори подхватила:
– Не схватишь динамику. Как дракона над волнами, ни за нос, ни за хвост. А середины-то самого дракона и нет. Нет корпуса, седла, сбруи плетёной так тщательно! Всё кануло на дно! И он тает в брызгах. Поэтому в ситуацию, вызывающую сомнение, элементарно не следует заходить. Единственный способ справиться с нею! Не заходить.
Но Карат как раз собирался зайти... И не справиться...
– Как же грива? – единственное, что на ум пришло. – Вы так говорите, будто из моря не взбираются на драконов обратно! Ну, девочки... Все аналогии шатки, но не до такой же степени!
Его вопрос не смутил их. И не заставил задуматься. Продолжать разговор они тоже не собирались, будто однажды всё для себя решив. В насмешку или, наоборот, из вежливости, сворачивая беседу, Селена ответила ему:
– А как же те, которые не смогли схватиться за гриву?
Карат поклонился им уходящим, не вставая, и тихонько выругался двусложным, злым «ач-ча...»
Рассеянно он скатал в непротиворечивый, очевидный шарик два ароматных, доставшихся ему лепестка. «Этот мне... И этот мне... Оба тебе, Карат и Фазан... Разделю, глядя в упор. С открытыми глазами, какой захочу, такой и выберу. Ач-ча, выберу?! Когда они одинаковые!..»
Успевшие высохнуть лепестки, раскрошились в его пальцах, аромат оставили.
Таким образом, сложилось, что первый собственноручно вытащенный Громом каштан он посвятил Шамаш. Преподнёс Шамаш.
Докстри напутствовал его:
– Не тормози. Вынырнул, на ладонь, и сразу костяшками бей. Удачи, хех, шаманиец.
Спускаться по хлипкой лестнице в туманном подёрнутую, бурлящую муть над широко разнесёнными балками, где никакой Белый Дракон не услышит тебя, не то же, что карабкаться наверх... И вдруг почудилось: «Спущусь, а поднявшись обратно, увижу хламовный цех пустой, и всё... И Докстри, который скажет, что я перенюхал испарений каштановых, почудилось мне... Если вообще всплыву. Если и сейчас не морок меня толкает».
Тусклый свет снизу. Бурлящие испарения каштанов.
Конечно, оказавшись в воде, он первым делом уставился наверх и, конечно, ничего кроме сквозного потолка не обнаружил.
Нырнуть в мутную взвесь с головой оказалось психологически сложней, чем расколоть каштан и даже чем проглотить его. Зато легко обнаружил на ощупь.
Слабо бурлящий, годный каштан был как живой. Хватая, Гром подумал: «Они-то и есть жители Шамании! Аборигены, предыдущие захватчики. Затопили рынок, чтоб поселиться в нём. Но – не спрятались...»
От неожиданности и остроты шипов Гром глотнул грязной воды. Вынырнул, отплёвываясь, и тормознул, наставленья забыв. Как то не решился сразу ударить каштан, продолжавший бурлить в мокрой руке.
Оглянулся. Докстри сидел на лестнице, замахал на него:
– Поздно, закаменел! Бросай и ныряй за следующим.
Но Гром же упрямый, нет? Паж умеет выбирать, как верно заметил Харон? Упрямый, гордый. И... – сильный!
Под костяшками хрустнула скорлупа. Шипы обе руки прошили насквозь, пронизав их огоньками дроидов.
Докстри присвистнул, с тихим, поощрительным смехом, – «...молодчина, хоть с головой и не дружишь», – обеспокоился:
– Надеюсь, Гром, на континенте ты не карточный шулер и не марбл-асс?.. Хех, попортишься, карты придётся локтём зажимать или между двух ладоней!
Корень Впечатления предъявил Грому стрижа, пикирующего ранним утром над пустынным бульваром, чётко выходящего на низкий круг... Пикирующего... Но прежде стриж обернулся... Впечатление немедленно скрылось. Обросло на воздухе нежными колючками, новыми, пушистыми как ватная поволока опунции, но удлиняющимися на глазах.
– Не игрок я! – и никто я! – на континенте! – могу вовсе туда! – не возвращаться!..
Гром шипел, приплясывал и дул на руки. Но каштана не уронил, подбрасывая как горячий пирожок.
– И чего там? – спросил Докстри.
– Щас, щас...
Задумался. Стриж... Бульвар... А прежде, когда обернулся? Куда обернулся, на что за широкий, приподнятый погон резака?
– Забыл? Бывает... Бывает, что и сразу забудешь. Да чего там помнить, всё одинаковое: фьитть, да фьить... Летать да... А помнить чего тут?
– Дверь, – Гром нарушил своё затянувшееся молчание. – Дверь-окно, козырёк снизу, не балкон, огражденья нет... По размеру – ворота. А в окне... – ты...
– Это наложилось у тебя, –
