Наташа

Женюсь,- коротко ответил я.    
    Мама смолчала, только горестная складка залегла в уголке рта. Но ни до свадьбы, ни после развода мама, ни единым словом не обмолвилась об этом…
   
   Известие про ее смерть застало меня в Норильске, где я работал главным инженером строительно-монтажного управления. К тому времени мне было уже пятьдесят четыре года, я был вполне обеспеченным человеком. С женитьбой, однако, уже не вышло. Сначала учился, потом мотался по большим стройкам Сибири и Дальнего Востока, потом работал в Москве. Сначала в Главке, потом в Министерстве. И вдруг захотелось за Полярный Круг. И было все так, как говорила Наташа.  Был арест, ночные допросы, обвинение в крупной растрате. Впереди маячила расстрельная статья, но повезло(я думаю, что тут не обошлось без Наташи): сменился следователь, и вскоре дело было прекращено в связи с отсутствие состава преступления…
   На похороны мамы я успел. Земляки и родня с трудом признали в грузном, совершенно седом, представительном мужчине того самого Алешку, который тридцать лет назад махал из автобуса кепкой провожающим, и не уставал повторять: « Я вернусь, я обязательно вернусь». Все село вышло проводить меня, не было только Людмилы…        
        После похорон подошел ко мне председатель колхоза, спросил, не думаю ли я вернуться в село?
     - Дом нужен?- догадался я.
     - Да, нужен,- честно ответил он. Молодежь женится, просит отдельное жилье, а где его взять? Сами строиться не хотят, а в колхозе лишних рук не бывает, сам знаешь.
      - А шабашники?
      - Да ну их, бракоделов. Денег хотят много, а делают халтуру. Приходится переделывать, а это лишние расходы.
       - Ладно,- согласился я,- забирай дом.
       - Как забирай? Продаешь?
       - Дарю. Не вернусь я сюда. Лет мне уже много. Квартира есть, и в квартире не пусто. На мой век хватит. А дом забирайте…
       Председатель расцеловал меня и ушел, а я обошел родню, соседей, сказал, чтоб забирали к себе все, что есть в доме, на память. Себе взял только небольшую иконку святителя Николая да еще старую семейную фотографию, на которой между двумя женщинами – молодой и старой – сидел на подставке мальчик, удивительно похожий на обеих.  На обратном пути я попросил таксиста сделать крюк и заехать в село, где я работал молотобойцем.
    В кузнице бойко хозяйничали другие люди. Они-то и рассказали, что года через три, как я уехал отсюда, Юра умер. Его нашли сидящим у горна,  с открытыми удивленными глазами и радостной улыбкой на лице. Не иначе как пришли за ним его жена и сын, чтобы,  уже никогда не разлучаясь, идти вместе по одной дороге к Вечности…

    В Норильске я проработал до выхода на пенсию и вернулся в Москву, где вскоре пронесся слух, что какой-то полковник из МВД, умирая, потребовал привести попа. Иповедывался он не долго, но батюшка вышел от него белее мела, и со словами: «О Господи!» выбежал вон. А где-то в середине июля ко мне пришли двое сотрудников милиции. Долго расспрашивали о дедушке, о бабушке, о маме   (про отца, правда, помалкивали.  Знали, видать, что я сиротой вырос), а потом, как хозяина дома  (официально он не был переоформлен), пригласили поехать в мое село. Я, конечно, был удивлен, но, привыкший не задавать лишних вопросов, покорно согласился. На военном самолете мы быстро добрались до местного аэродрома, где нас ждала черная «Волга». Когда приехали к дому, там уже было много людей в штатском, которые, казалось, были всюду.  Нынешние хозяева – молодая семья – дрожали от страха, что их выселят, но председатель, пошептавшись с каким-то толстяком (видимо – старший), подошел к молодоженам, поговорил, и дрожь унялась, на лицах появилось подобие улыбки. Откуда-то взялся бойкий газетчик с фотоаппаратом, но, к моему удивлению, никто его не прогонял.
    Толстяк подошел ко мне, представился начальником какого-то милицейского Управления (я не запомнил)  и попросил меня присутствовать при осмотре места происшествия.
     
    - Какого происшествия?- удивился я.
    - Вы обязаны быть при вскрытии и осмотре подвале вашего дома. У нас есть сведения, что в подвале зарыты останки бывших хозяев этого дома: попа, его жены и дочки.
      «Наташа»,- чуть не сорвалось у меня с языка, но я взял себя в руки. Появились люди с фонарями, ломами и лопатами, и меня попросили пройти вместе с ними. Спустившись в подвал, мне указали место в стороне, откуда я мог наблюдать, как происходит вскрытие земляного пола. Я уже догадывался, что должно было произойти. Так и есть! Скоро ломы нащупали нечто, издающее специфический звук. Заработали лопаты, и через полчаса мы все увидели полуистлевшие кости. Их было много, но маленьких было меньше. Мне все стало ясно.
    Газетчик тоже был тут, брызгал ярким светом фотовспышки, и все приставал ко мне с какими-то вопросами. И вдруг я увидел Наташу. Она стояла в противоположном углу и грустно смотрела на меня. Потом вдруг оказалась у меня за спиной и зашептала в ухо:
     - Вот, Алешенька, и пришло время узнать обо всем. А ты молодец, честно живешь. Я тебе почти и не нужна.
      «Почти»?- мысленно спросил я.
      - А ты догадлив, Алеша,- шепот стал еще тише, - я к тебе еще один раз наведаюсь.
    - Я даже знаю, зачем.
    - Вы с кем разговариваете?- громко спросил газетчик.
    - Сам с собой,- довольно грубо ответил я.
    Газетчик внимательно посмотрел на меня и, совершенно не обидевшись,  по-товарищески подергал меня за рукав рубашки.
    - Детство вспомнили?
    - И детство тоже,- сказал я и оглянулся. Наташи уже не было, но я знал, что я с ней встречусь обязательно, и уже ничего не сможет помешать нашей беседе, а может быть и беседам…
    Кости были сложены в мешок,  опечатаны и вынесены во двор, где милицейские работники сложили протокол, дали подписать мне и еще кому-то. Этим же самолетом я и мешки с останками людей были доставлены в Москву. Мешки отправили на экспертизу, а я приехал домой, и  в первый в жизни положил под  язык таблетку валидола.
   Шустрый газетчик оказался способным малым: он все-таки докопался до истины, и его статья о давнем преступлении белогвардейцев (хотя, по рассказам домочадцев милицейского полковника, речь шла о комиссарах). Перебывая в поповском доме, они, перепившись, изнасиловали несовершеннолетнюю поповскую дочку, а когда протрезвели, убили всех, чтобы избавиться и от потерпевшей, и от свидетелей. Попа с попадьей зарезали, а девочку придушили, но не совсем. Со слов исповедавшегося полковника, Наташу закопали живою. Они утрамбовали пол в подполе  и, принеся туда табуретки, пили до самого утра, но пьяными не стали, и утром потихоньку ушли…
   Сейчас мне семьдесят шесть лет. Буквально вчера, в метро, столкнулся с женщиной. На ходу извинился и пошел себе дальше, однако что-то заставило меня оглянуться. Женщина тоже оглянулась, и на меня глянули вечно-молодые и вечно-печальные глаза Наташи. Скоро, видимо, она придет ко мне".
    Алексей Иванович закончил свой рассказ, извинился за вмешательство в мои думы, пожелал мне спокойной ночи, лег на диванчик, отвернулся к стене и быстро уснул спокойным сном праведника. Я же смог заснуть только под утро, а когда проснулся, то моего попутчика уже не было. Я мысленно пожелал ему доброй дороги и стал собираться.    
     
           Моя станция была следующей…