позвонить друзьям по академии. Беседа с бывшими слушателями-выпускниками Академии неизменно приносила ему чувство глубокого внутреннего удовлетворения и ощущение того, что он находится на самом острие событий. Своей сильной стороной он считал наличие всегда свежей информации о грядущих кадровых перестановках, выдвижении новых кандидатур на открывавшиеся вакансии, причинах задержек с оформлением и так далее. Вечная круговерть сплетен не оставляла времени на прочтение бесконечным потоком сыпавшихся материалов, которые он умел просматривать по диагонали и накладывать краткие резолюции типа: «Пр.пер»., что означало «Прошу переговорить», или «В.пред»., - расшифровавшееся как «Ваши предложения». Освоить компьютер тоже не было времени, потому и висели на единственном на весь этаж чуде японской техники виртуальные часы, скрашивавшие томительное одиночество рабочего дня. Самое сложное было высидеть последние два часа, когда уже и в сон не так клонит, как после обеда, и дел вроде никаких не осталось.
Неожиданно раздавшийся громкий звонок внутриминистерской связи прервал эйфорию. Звонил замминистра, бывший военный, человек прямой, отношения с которым у Клещёва как-то сразу не заладились.
- Ну что, - раздался по-военному требовательный голос зампреда, - что … там… где материалы по Кубе, и вообще, кто-нибудь следит у Вас … там за исполнительской дисциплиной ?
Мат в устах крупного руководителя даже не воспринимался в качестве брани, это был нормальный стиль общения с подчинёнными, где нецензурные выражения рассматривались всеми как связки слов или, на худой конец, предлоги.
- Извините, но кому Вы поручали готовить материалы, - осмелился спросить Иван Николаевич, о чём тут же пожалел.
- Вы там… что, спите, что ли, не знаете, кто чем занимается ? Да мне … через час надо на Старую площадь с докладом, уже… по вертушке звонили! Вы владеете вопросом или нет ?
- В целом - да, - заикаясь, ответил Клещёв, но Кубой у нас занимается другое подразделение, я же …
- Нам не нужны в министерстве люди, знающие в целом, нам нужны компетентные специалисты. Жду материалы через десять минут, - проорала трубка, за чем последовали короткие гудки.
Вот сволочь, весь обед испортил, подумал, вскакивая с удобного кресла, Клещёв, и сразу рванул в столовую. Только там он мог ещё успеть поймать сотрудника из сводной группы, занимавшегося этим регионом. «Сводник» напрямую ему не подчинялся, но в данной ситуации это уже было не важно - искать второго зама, чтобы соблюсти субординацию, не было времени.
А время неслось вскачь, сердцe глухо стучало, виски вдруг сдавило, а на лбу у Ивана Николаевича выступила хорошо ему знакомая испарина, говорившая о том, что почва начинает уходить из-под ног. Мигом взлетев на 9-й этаж, где находилась министерская столовая, он к своему великому облегчению увидел того самого исполнителя, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор. К счастью, он ещё не успел подойти к кассе и заплатить за обед, иначе вытащить спеца из столовой не было бы никакой возможности. Быстро объяснив тому ситуацию, Иван Николаевич не был особенно изумлён, когда услышал в ответ, что все документы уже с утра находятся в приёмной у замминистра, и что он лично докладывал об этом своему непосредственному начальнику.
Складывавшаяся ситуация была вполне закономерной: все знали свойство зарвавшегося руководителя мгновенно забывать сказанное как им, так и ему, а также терять материалы прямо на своём столе. Поэтому главной задачей лиц подчинённых было вручить заму документ в самый последний момент, в нужном месте и в нужное время, что представляло собой особое искусство. Очевидно, секретарша либо придерживала документацию до момента выезда своего шефа на столь важную встречу, либо последний просто забыл, где они лежали. Оставалось позвонить милейшей Клавдии Ивановне и напомнить о прозвучавшем пожелании. Главное же должно было произойти потом - как правило, вернувшись со Старой Площади, начальствующий оратор, развалясь в кресле, долго рассказывал о состоявшейся беседе с одним из кураторов министерства в ЦК, расписывая свой талант повернуть разговор в выгодном направлении. Какая стояла за этим всеобщая нервотрёпка, знало всё министерство.
* * *
Привычная атмосфера института была нарушаема редко, и потому появление новой симпатичной сотрудницы, только что покинувшей стены одного из московских вузов, вызвало что-то вроде лёгкого листопада, прошелестевшего по коридорам нового здания института. Лена Голубева была не просто привлекательна - в ней, казалось, сочеталась доброжелательность и ум, столь редкие среди людей этого круга. Что за круг - Москалёв знал хорошо, поскольку заканчивали они один и тот же вуз, только Лена была на год моложе. Иногда, сталкиваясь в стенах старого здания постройки 18-го века, они приветливо кивали друг другу, а позже оказались в одной группе сдававших экзамен по научному коммунизму, результаты которого зачитывались в кандидатский минимум. Вся разница была в том, что по окончании вуза Лена быстро поступила в заочную аспирантуру и теперь ей надо было где-то осесть и дождаться своей очереди на защиту, в то время как Москалёв ещё подумывал о прикреплении и теме, для раскрытия которой можно было бы использовать институтскую библиотеку и рабочее время.
На первых порах Москалёву пришлось взять опеку над новенькой на себя, что было вполне естественным ввиду их давнего знакомства, но немедленно вызвало массу пересуд в среде молодых учёных. Поездки на обед и прогулки по берегу водохранилища воспринимались в институтской среде как начало нового романа, которых здесь и так хватало. Всем было известно, что Лена замужем и что-то там не склеивается, но на Москалёва, ещё не лишившегося определённых иллюзий относительно неприкасаемости замужней женщины, сплетни не оказывали никакого влияния. Рассматривая Лену как коллегу, которую надо ввести в курс дела, он, как мог, доходчиво разъяснял расстановку сил и своё видение смысла данного заведения. На прогулках они часто делились воспоминаниями об институте и бывших однокурсниках, которых раскидало по разным уголкам страны. Поэтому приглашение Лены сходить однажды в кино на неделю английского фильма, сделанное в присутствии доброй половины сектора и его непосредственного начальника, он воспринял абсолютно естественно, зная из ее рассказов о понятной для него тяге к этому виду искусства.
Была пятница, в кино они естественно, не попали, и, пожелав друг другу хорошего уик-энда, разошлись по домам. Случившееся дальше заставило Москалёва иначе оценить восприятие своих прогулок с новенькой и возможных последствий распространявшихся слухов.
Итак, придя утром на работу, он неожиданно обнаружил насупившегося Николая, который необычно рано сидел за своим рабочим местом у стола и что-то перелистывал.
- Ну как, в кино ходили ? - вдруг, не поднимая головы, спросил начальник сектора.
Москалёв сразу понял, как много стоит за этим вопросом и сколько воскресных переживаний он доставил Николаю, недавно назначенному на место, планировавшееся для Славки. Так унизить себя мог только всерьёз «въехавший» в девчонку парень, хотя «парню» было далеко за тридцать и имевшаяся жена с двумя детьми должна была, по представлению Москалёва, занимать большую часть его времени и мыслей.
- Нет, - честно ответил Москалёв, я в другое кино пошёл. И, подумав, добавил:
- Я вообще один в кино не хожу.
Фразу можно было воспринять по-разному - и как то, что Москалёву есть с кем встречаться, и что приглашение Лены было принято как нежелание находиться одному в кинозале. Но главное - это не звучало, как оправдание, что было очень важно, и Москалёв очень порадовался неожиданно найденной формулировке, единственно верной в данной ситуации.
- Это правильно, усмехнулся шеф. Я тоже.
Итак, напряжение было снято, причём Мишке даже не пришлось врать и что-то выдумывать, благодаря чему его ответ оказался таким простыми и естественно достоверными.
Зато на следующее приглашение Лены поехать к ней на дачу он ответил твёрдым отказом, четко оценивая неизбежные разнообразные последствия.
Между тем атмосфера в институте стала как-то незаметно меняться. Первые сигналы перестройки, поступавшие откуда-то сверху, не давали покоя многим - и не потому, что предвещали неизбежность серьёзных перемен, а потому, что имели вид закодированных символов, почти иероглифов, которые надо было правильно расшифровать, и, не дай бог, не ошибиться.
Для сотрудников настали непростые времена. Надо было точно знать настроения начальства, не переборщить, но и не отсиживаться в тени. По коридорам вновь прокатился легкий шум. В целом ничего не менялось, только собрания стали длиннее, а на политзанятиях задавались такие вопросы, что дискуссии затягивались до полуночи. Как повернётся ситуация дальше - никто не знал, и даже секретарь комсомольской организации стал задумываться о своём будущем.
Тем временем Москалёв решил всерьёз заняться наукой. Времени было предостаточно, тему он наконец придумал, прикрепившись к аспирантуре родного вуза. Руководителем виделся один из докторов наук, к которому иногда удавалось попасть на лекции, отличавшиеся, как казалось, нетрадиционностью подходов и свежестью взглядов. Согласие было получено, но в последнюю минуту что-то там не склеилось, и всё пришлось менять. Тогда Москалёв сильно переживал, ещё не зная, какие неожиданности ждут его на научном поприще. В итоге новым опекуном стал тоже доктор, но не экономист, а историк, милейший и интеллигентнейший человек, общение с которым доставляло Михаилу истинное удовольствие.
Первая проблема возникла совершенно неожиданно. Не оставив надежды поучиться у шефа научному ремеслу, в котором он был не меньшим специалистом, чем в административном словоблудии, и ни разу не столкнувшись с ним на бюрократическом ристалище, Москалёв поделился с Наумовым своими планами в надежде на методическое содействие. Казалось, поддержка должна ему быть обеспечена.
Какого же было его удивление, когда, узнав название избранной соискателем темы, шеф вдруг заявил, что институт будет категорически против постановки научной задачи в подобном ключе и последующей защиты диссертации. Аргументация была по меньшей мере странновата - задуманная работа относилась к разряду фундаментальных исследований, а «мы - практики, должны быть ближе к земле, соответственно и работа должна носить прикладной характер». Возражения Москалёва в расчёт не принимались, объединять науку с практикой была первейшая задача, стоящая перед институтом.
Изменить тему Москалёв не мог никак - это было бы чем-то вроде повторного прикрепления к аспирантуре, о котором он довольно часто вспоминал в ночных кошмарах. Так что на помощь рассчитывать не приходилось. Однако как-то надо было решать проблему с возможным противодействием начальника самой защите, и тут Москалёв здраво рассудил, что времена меняются, и что там впереди…
Посоветовавшись с Леной, которая прошла все круги ада, связанные с аспирантурой и защитой, Москалёв понял, что активного противодействия институт оказать не может, так как сама защита
