Покушение на Президента с учетом метаистории. (ГЛАВА 1)

крохотной камере остаток человеческой жизни и земной ночи; до всеобщего линчевания и распятия».
Петр печально вздохнул.
«Нет, мои условия по сравнению с Его – просто «дом отдыха». Тепло-светло. Вполне даже комфортно. А если и придется провести здесь ночь – к стене не прикуют, а утром не исполосуют плетьми и не казнят. Не сравнить.
И арестовали Его поздним вечером – почти ночью; в страхе и в боязни огласки. Целым вооруженным отрядом. Той же ночью – вопреки существовашим законам – судили, приговорив по нелепому обвинению к смерти. Ночью же, бездвижно закованный, – исключая возможность лечь или встать – Он и провел остаток жизни до всеобщего поругания и распятия.  
Хотя, почему не сравнить? – подумал вдруг Петр. – Как это и не странно, но все мы здесь – в такого рода условиях, с такого рода арестами и задержаниями, но не отступив и не сдавшись – тоже вроде как немножко Иисусы. Что означает – «Помощь Бога».
Но вовсе не потому что арестованы, а потому что могли, как и Он, хотя бы и на время прекратив свою деятельность, уйти и спастись. Он, уйдя из Иерусалима, а я… – Петр задумался. – Смотря за что я здесь. А и в правду – за что? Если за участие в «Липрегосе», – «Лиге преобразования сущности государства» – то, хотя бы, уменьшив активность и критику существующего режима. Меньше выступать и меньше думать. Больше молчать и еще больше соглашаться. Как и Иерусалимское большинство той поры. Когда ярые прислужники царившего тогда «каиафского режима», не то по-киселевски, не то по-геббельсовски вскричав «Распни! Распни!», слепо-самодовольно сделали все, чтобы и Иерусалим, и вся страна, были захвачены и разрушены вторгшимся затем, много более мощным и сильным врагом…    
Хотя, в любом случае со мной, конечно же, проще. Моя роль в подготовке изменения и преобразовании нынешнего строя, в изменении существующего миропонимания и мировоззрения людей – крайне невелики. Другое дело Он. Среди Его единомышленников все на Нем держалось и от Него же зависело.
Петр, подумав о другом, горько усмехнулся:  
«XXI век на дворе; как может руководство церкви считать до сих пор, объясняя это и верующим, и утверждая самой себе, что распяли Иисуса Христа, потому что Бог, решив простить людей, решил якобы принести Сына самому Себе в жертву? Распять и убить. Как будто «без пролития крови – как ветхозаветно поясняется до сих пор – не бывает прощения».
Что за допотопная нелепость! Что за абсурд! Почему у человека бывает, а у Бога якобы нет? Ведь именно «Бог есть Свет и нет в Нем никакой тьмы»; как открывал Иоанн Богослов, добавляя: «Бог есть Любовь». А «Любовь – как проповедовал апостол Павел – долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает».
Да и разве не учил пророк Осия, столь же проникновенно призывая от имени Бога: «Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели жертвоприношений». Да и разве не проповедовал о Боге величайший пророк древности Исайя: «К чему Мне множество жертв ваших?, говорит Господь… И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло. Научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите – и рассудим, говорит Господь».
Да и разве не об этом же столь же проникновенно-трагические слова и самого Спасителя: «Если бы вы знали, что значит «милости хочу, а не жертвы», то не осудили бы невиновных?  
А что на деле? Кровожадная толпа, не делая добра и не ища правды, превращается, со злыми воплями «Распни! Распни!», в беспощадного осуществителя совершенно обратно-противоположного, чем «милости хочу, а не жертвы».
Это ли не ветхозаветный абсурд, доживший до наших дней! – воскликнул Петр с досадой. – Это ли не ошибочная нелепость, столь же нелепо очерняющая Образ и искажающая Лик Творца.
«Да и, с другой стороны. Если Бог приносит Сына самому Себе в жертву, а тот вновь оживает, то какая же это жертва? Это, скорее, какой-то неестественный спектакль. Какой-то даже, столь же невероятный фарс. Неужели не ясно?»
Петр задумался, подбирая подходящий пример.
«А вот… Выстрел на сцене. Актер, сказав пронзительные слова, падает. Истекая «искусственно-несмертельной» кровью, точно бы умирает. Все происходит проникновенно и даже душераздирающе. Зрители в слезы. Особенно тонко чувствующие, не равнодушные к чужой боли, страданиям и жертвенной смерти. Особенно женщины. Затем мучительная тишина. Занавес. Тут же взрыв аплодисментов. Крики: браво! Поклоны. Цветы. Все радуются и умиленно расходятся…
Какая же это смерть? Какая же это жертва?
Нет, дело здесь совершенно в ином. – думал Петр. – Не в том, что «без пролития крови не бывает прощения». Не в том, что Бог якобы не мог простить людей без принесения Сына самому Себе за всех нас в жертву. Тем более – в кровавую жертву. Такое объяснение могло сработать – и сработало! – лишь для ветхозаветного миропонимания. И лишь для людей той поры, когда кровавые жертвоприношения были нормой, считаясь строгой необходимостью. А без этого якобы и не было прощения грехов. И все почему? Общечеловеческим уровнем морали было тогда единственное: «Око за око». «Смерть за смерть». «Зуб за зуб».
С распятием же Христа дело совершенно в ином!»    
Петр вспомнил, как в молодых арабских народах, еще до проповедничества Мухаммеда полторы тысячи лет назад, принятой нормой было постоянное принесение кровавых жертв различным богам. Но пророку удалось, сократив все это «в разы», убедить соплеменников делать жертвоприношения лишь раз в году. И что этого достаточно. Что вся остальная кровь ни к чему. Проникновенно призывая их: «Следуйте тому, чему заповедовал вам Бог, а не тому пути, на котором застали отцов своих, даже если они идут не туда и мыслят не верно».
И как результат: поняли и приняли. Кардинально изменив свои устаревшие взгляды и совсем еще «кровавое» мировоззрение той поры.
Почему же и мы, уйдя еще дальше и взойдя еще выше, вновь опять пребываем в границах очередного, столь же ветхозаветно-кровавого мировоззрения? И по сию пору нелепо полагая, что якобы Бог принес Сына самому Себе в жертву. Якобы, велел людям и они распяли. А прежде, плевая и гогоча, терзали и нещадно били. А затем, с криками «Распни! Распни!», пробив мучительно руки и ноги, еще более мучительно казнили. Разве это от Бога? Разве похоже на Бога? Разве это «Свет и нет в Нем никакой тьмы»? Разве это «милости хочу, а не жертвы»?
Что за ветхозаветная чушь! Что за кровавая, давно устаревшая дикость!    
Нет, – думал Петр. – Дело совсем в ином. Да, Спаситель, родившись в нашем мире жертвовал собой ради нас всех. Как жертвует собой, своим сном и покоем любящая мать ради своих тяжело и даже смертельно больных детей. Как жертвует собой сельский врач или сельский учитель, на долгие годы уезжая в «дикую деревенскую глушь» из самой благополучной жизни в самом благополучном городе. Самоотверженно уезжая – с головой даже погружаясь – ради лечения или просвещения множеств нуждающихся, «сирых и нагих».    
Нет, дело здесь совершенно в ином! И не известно разве, что у многих – если не у всех великих пророков, предсказывавших о Мессии – есть два вида пророчеств; и о Мессии побеждающем зло, и о Мессии злом побежденным. И Исайя, и Даниил, и Захария, точно бы говорят, – предрекая то победу, то поражение силам Добра в ту пору – что ничего еще до самого ареста и распятия Спасителя не предопределено. И не известно еще на чью чашу весов тогда – Светлых или темных сил – склонится в конечном итоге победа. И что до самого последнего момента не было ясно какая сторона возьмет верх в ту пору нашем мире.  
Другое дело, что не зря же ведь говорит Христос ученикам: «Дьявол – властитель мира сего». Не зря же – еще за три года до распятия – после поту- и посюсторонней встречи с Иисусом в Галилейской пустыне лишь «до времени» «дьявол отошел от Него». И лишь когда стало понятно Христу, что демоническая сторона одержит-таки скорую временную победу, оперевшись для этого как на «слепое» человеческое большинство, так и на яростных прислужников антинародного режима, и открывает Он ученикам: «Уже немного Мне говорить с вами, ибо идет уже дьявол – властитель мира сего, что общего со Мной не имеет ничего».
И вот здесь-то как раз и добавляется еще одна – совершенно новая – жертвенность Спасителя. Сшедшего ради людей с Небес. Родившись среди нас, ради нас и нашего просветления, человеком. Добавляется еще и жертва беспощадного распятия; жесточайших бичеваний и столь же мучительной смерти.  
Ведь мог Он тогда спастись. Мог. Уйдя или даже бежав из пасхального Иерусалима. Ведь знал, что готовится безжалостная западня и ночной, подложный суд, с подставными «уликами» и лжесвидетелями. Знал, что готовится жесточайшая смерть, столь же мучительные истязания и всеобщее поругание «слепо-беснующейся» толпы. Почему и сказал ученикам незадолго до распятия о приближении рокового дня, предуготовляемого демоническим вождем. Отчего предупредил и их самих тогда же: «Даже наступает такое время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу». Почему и были в дальнейшем мученически перебиты почти все ближайшие ученики Спасителя. Отчего и насчитали уже современные исследователи «Туринской плащаницы» несколько тысяч больших и малых ран на буквально истерзанном и нещадно изувеченном теле Иисуса Христа.  
Как знал Спаситель и то, – и это, скорее всего, как раз и определило почему не ушел, оставшись и мученически жертвуя Собой в полной мере – что подготовил дьявол уже «два в одном»; смерть по варианту «А» или смерть по варианту «Б». Где смерть по первому варианту – это тяжелейшая смерть в самые ближайшие дни, с ночным арестом, с быстрым и подложным судом, а затем, вслед за мучительным истязанием, и публичной, самой в ту пору позорной, самой постыдной и презренной в народе казнью того времени через распятие «среди разбойников».
И совсем уже «легкая» смерть по второму варианту, – несколько позже; быть может, через несколько дней или даже недель – но уже совершенно тайно и совсем безвестно. Как-нибудь так, как в библейской книге Иова, когда посылает сатана вооруженные отряды савеян и халдеев, чтобы перебили те многочисленный род праведника Иова. В результате чего никто уже из семьи Иова – безвестно сгинув – не спасся. И смерть эта по варианту «Б», хотя и позже и несравнимо «мягче» и легче, но уже без всеобщего – как в пасхальном Иерусалиме – свидетельствования смерти Христа людьми. А значит и без всеобщего свидетельствования Его Воскрешения.  А значит уже и без уверования людьми в торжество Добра над злом; пусть и через временное поражение. Пусть и не сразу, но торжество».  
В памяти Петра возникли ликующе-торжественные слова, что, год за годом, укрепляя и возвышая человечество, произносятся во всем христианском мире в пасхальные празднества