давно пропали следившие за порядком спасатели и проверяющие; санэпидстанция каждый год рапортовала, что в черте города купаться опасно для здоровья, и администрация с удовольствием не разрешала этого безобразия.
Ирина давно не была на набережной. Гулять в обед у нее не получалось: нужно было успеть покушать то, что она взяла из дома в баночке, а потом пробежать по магазинам, чтобы вечером не терять драгоценное время на покупки, а быстрее ехать домой, готовить семье ужин и обед на следующий день.
Шагая на пляж, она видела новые благоустройства, о которых ей рассказывали, – фонтан, чугунные решетки, скамеечки, ту же плитку под ногами вместо асфальта, – но больше была увлечена тревожными облаками, плотно наплывающими с запада, и темнеющим в той стороне небосводом. Слушая разум, как она делала всегда, следовало испугаться надвигающейся грозы и переменить свои планы. Ирина почти собралась так поступить, но беспечность расположившихся у воды немногочисленных купальщиков, и все еще пробивающееся из-за облаков солнышко ее поколебали. Небо с высокого берега было видно далеко, темнота придвигалась вроде бы медленно, и, может быть, еще было время искупаться до дождя и обсохнуть.
В кабинке для переодевания Ирина расстроилась, - как дома, когда мерила купальник. Плавки, которые не одевались три года, еле налезли на отяжелевшие бедра, зато лифчик стал еще свободнее. Ей бы прибавить вверху, а убавить снизу, но у нее получается ровно наоборот и все хуже с возрастом. Все правила диетологов она знала, но как их выполнить работающей женщине, у которой, как ни старайся, нервы часто на взводе, а основной прием пищи приходится на ужин?
Пока она переодевалась, солнце скрылось за пока еще кучевыми облаками, а темнота приблизилась. Ирина решила не раскладываться на песке, искупаться и бежать домой.
Мягкая и теплая вода приняла ласково, как на море, и долго не отпускала. Отплыв от берега на пару с дородной пенсионеркой в соломенной шляпе, Ирина наводила руками круги в воде, наслаждаясь полузабытым блаженством легкого тела, готовая позабыть о надвигающейся грозе и о всех тревогах на свете.
Когда она вышла на берег, на минутку выглянуло хитрое солнышко и так мило пригрело, что совсем расхотелось уходить. Хоть бы немного ей подзагореть. Дима говорил, что под вечерним солнцем это возможно.
Ирина попросила грозу подождать и улеглась, подставив солнцу и облакам ноги с загоревшими упругими икрами и белыми стареющими бедрами, длинные руки, узкие плечи, плоский бледный живот и тонкую шею с морщинами, выдающими возраст худеньких женщин.
Закрыв глаза, она поплыла по волнам безмятежности, радуясь игре радужных зайчиков, возвещающей о проглядывавшем солнце, и грустя, когда они пропадали. Когда она совсем загрустила, глаза открылись, и перед ними оказалось затянутое тучами небо. Ирина села, огляделась вокруг. Люди разбежались. На всем берегу осталась загоревшая дама с двумя внучками, из которых старшая, лет десяти, недовольно кривила губы, и двое девчонок-подростков в белых трусах и темных футболках на голое тело, азартно толкающихся в воде у берега.
Кривившая губы внучка подавала голос, имея какие-то претензии. Бабушка ее увещевала, призывая понять маму, которой нужно немного от них отдохнуть. Она взывала к жалости и совести ребенка, но губастая упитанная девочка гнула свою линию.
У дамы была высокая прическа, она молодилась, с девчонками говорила ровно, как с ровесницами. Ирина позавидовала ее выдержке. На ее месте она давно поддала бы по вредным толстым губам. Дама пока держалась, хотя призывала в помощь, похоже, последние аргументы: и зачем ей такие черствые дети, и лучше уехать от них во Францию. Интересно, почему во Францию? Неужели она там живет?
Потянул, и все свежее, ветерок. Ирина подхватила вещи, побежала переодеваться.
Одев сухое, она решила переждать дождь, заняв один из грибков с синей крышей. Под соседним, с желтой крышей, уже разложилась молодящаяся бабушка, переодевая младшую внучку. Одетая старшая стояла рядом и все еще дулась. Подростки внизу продолжали баловаться.
Баловницам было лет тринадцать. Одинакового роста, коротко стриженые. Одна плотная, с оформившейся грудью, другая – худая и безгрудая, какой в ее возрасте была Ирина.
Ирина вспомнила, что они со Светкой тоже бесились на пляже. Тоже в дождь и тоже в трусах и майках. Светка была крепкой, могла поднять Ирину на руки. У нее в тринадцать лет тоже была большая грудь, и она также, как эта толстушка внизу, кричала от восторга матом, только не так часто. А Ире было смешно все, что Светка с ней делала, - также, как этой заливающейся от смеха худышке.
Ветер задул решительнее, первые дождевые капли упали на песок. Ирина села с подветренной стороны, закрывшись от ветра подстилкой и прислонившись к трубе, поддерживающей крышу грибка.
Дождь начался неожиданно и быстро перешел в косой ливень, от которого крыша грибка не спасала. По спине женщины побежал ручеек, и она забралась на лавочку с ногами, просунув голову между поперечинами из металлических уголков, скрепляющих основание крыши. На своеобразном «чердаке» была паутина в углах и ничего интересного. Ирина пригнула голову и выбралась из «чердака» на волю, где гроза разворачивалась во всем великолепии.
В черном небе сверкали молнии, реку избивали сильные дождевые капли, ветер делился на несколько меняющихся направлений и гонял дырявую поверхность воды, как хотел, разукрашивая ее светлыми и темными кружевами, разбегающимися по реке от берега до берега и во все стороны.
Гроза катилась совсем рядом. Между молнией и громом Ирина насчитала три и четыре секунды. Она умножила их на триста сорок. До центра стихии получился километр или около полутора.
Переодетые бабушкины внучки укутались в покрывало и полотенце. Губастая позабыла свои капризы и во все глаза глядела на грозу. Загорелая бабушка стояла босыми ногами на мокром песке и переодевалась, закрывшись сарафаном. Дождь подпортил ее прическу, но не сильно.
Пацанки устали прыгать под дождем, замерзли, прибежали под свободный грибок с красной крышей, заскочили грязными ногами на лавку, одели шорты и юбку на мокрые трусы, сжались и задрожали, заставив Ирину почувствовать наступивший холод.
Дождь лил уже полчаса, намочил и песок, и лавочки под грибками, и теперь взбивал пузыри на реке и в лужах на дорожке, не собираясь заканчиваться. Ирина замерзла, совсем не могла смотреть на дрожавших девчонок и думала, что еще полчаса, и ее зубы застучат от холода не слабее, чем у них.
На горизонте появилась спасительная синева. Скрючившиеся под зонтиками люди мысленно принялись подгонять черные тучи, которые, казалось, не слушались ветра, уходили невозможно медленно, да еще вдруг меняли направление и заворачивались, чуть не возвращаясь обратно. Как их ни уговаривали, верных десять минут еще тучи ходили и ходили над головой, дождь слабел и заряжал с новой силой, далекое прояснение оставалась далеким. Гроза заканчивалась неспешно, как и начиналась. И также неожиданно, за пару минут, закончилась.
Последние большие дождевые капли разбились о землю, полнеба сразу стало синим, жаркое солнце принялось согревать все вокруг, и через пять минут стало так тепло, что хоть снова иди плавать. Мокрые девчонки так и сделали, гоняя друг друга по колено в воде и визжа от избытка чувств.
Река изменилась, покрылась плавными гребешками, набегающими стройными рядами на песок. Солнечные блики от волн сложились в большое мерцающее светом пятно, вытянувшееся от середины реки почти до играющих у берега девчонок. Такое бликующее пятно Ирина часто видела в детстве и всегда пыталась забежать по нему в воду как можно дальше, разгоняясь на берегу изо всех сил…
Ирина заторопилась домой, довольная и недовольная прогулкой. Она шла быстро, по-мужски, как обычно в обуви без каблуков, думая, что не стоит больше ходить купаться одной, как будто у нее нет, с кем пойти. Через неделю приедет муж. Может, тепло еще постоит это время. Если Антон и Андрея с собой привезет, она их обоих, как миленьких, построит и поведет загорать и купаться. А если муж закапризничает или отпросится на рыбалку, она пойдет с Андреем на пляж без него.
На следующий день Ирина рассказала вернувшемуся из командировки Третьякову, как ходила купаться в грозу, и повторила вслух, что хотя ей все очень понравилось, но она за отдых семьей.
- Значит, мне компанию не хочешь составить? – спросил Дима.
- Я не могу в обед, не успею. Это мужикам можно по-быстрому искупаться. Для женщины не все так просто. А потом ты мне скажи: вы там купаетесь или на голых женщин смотрите?
- Не на голых, а в купальниках. Смотрим, конечно, куда глаза денешь?
- Ага, и меня, значит, будешь рассматривать, - возмутилась Ирина. – Ни за что не пойду. А еще ты знаешь, мне папа говорил, когда я вышла за Антона, что раз мы поженились, то должны всюду быть вместе, потому что если неинтересно быть друг с другом, зачем жениться? Я тоже всегда так считала. Поэтому и не понимаю сегодняшних девчонок. Вот надо им отдыхать, и все тут, даже если муж не может. У моей подруги такая ситуация. Сына не отпускают в отпуск, а его принцесса устала дома сидеть, ей надо на море. Прошлой осенью сын купил молодухе шубу за сто тысяч. А потом всю зиму занимал у матери деньги. Представляешь? Живут у родителей, лучше бы на квартиру откладывали. Я бы никогда так не поступила. Зачем эта шуба? Сожрет ее моль через год, и все.
Ирина имела в виду Светкину невестку. Когда они собирались, Светка обязательно жаловалась на ее чудачества. Завтра Ирина услышит о ней что-нибудь еще. Назавтра Светка звала в пельменную около администрации. Они уже пятый год там празднуют ее дни рождения. Правда, год назад девчонки сидели вдвоем - Ирина отговорилась, не было настроения. Хотя потом жалела, что не пошла. Уютное местечко, быстро обслуживают, есть зал для некурящих. Пельмени, салатик, десерт, морс, бокал вина.
Интересно, о чем Светка расскажет завтра?
<…>
Ирина не нашла слов, чтобы его остановить. Она понимала, что он уезжает из-за нее, и не смогла его остановить.
Ночью к ней подлез соскучившийся Антон. Когда он устал и пошел к себе спать, она стала вспоминать Диму, и ей действительно показалось на миг, что он с ней, - она чувствовала его так, как будто он был рядом.
Сна как не бывало. Ирина лежала с открытыми глазами, слушала, как неподалеку похрапывает Антон, и ей хотелось зарыдать во весь голос, жутко, до мурашек по коже, как давно в ее детстве рыдала в деревне по покойному мужу ее двоюродная бабушка.
Она повернулась к окну и стала смотреть через тюль на заглядывающую в спальню полную луну. Звезд сквозь тюль не было видно, и луна казалась ей большой и одинокой спутницей ночи.
Луна двигалась по черному небу слева направо, спускаясь и меняя цвет отраженного света с белого на желтоватый. Ирине казалось, что луна знает, как дрожит ее сердце от неизъяснимой любви ко всем людям и ко всему миру, в который перешла ее любовь к милому и странному Третьякову. Пусть ее любовь несовершенна, пусть люди не замечают ее, но она есть, она такая, на какую Ира способна, без обмана.
Впрочем, небольшой обман был. Не ко всем людям ее любовь была одинакова. Был милый
