В самый канун Нового года Кондрат Семенович обосрался. Не в переносном (это было бы полбеды), а в самом прямом смысле этого слова, хотя знал, что с ним такое может случиться, и принял необходимые меры, чтобы избежать напасти. Ан, нет. Не избежал, как ни старался.
Подобное случалось и раньше – Кондрат с детства отличался слабым желудком, что привносило в плавное и радужное течение жизни порой очень неприятные, а порой судьбоносные моменты. Представьте: весна и юность, юность и весна. Вы приглашаете любимую девушку, которая готова ответить на ваши чувства взаимностью, в лес за подснежниками. Лучи весеннего солнца пробиваются сквозь пушок первой зелени в верхушках деревьев. Щебечут птицы в вышине, а внизу между стволами голубые озера из подснежников плавно перетекают из одного в другое. Между первым и вторым поцелуем, а может быть, между пятым и шестым, что совсем несущественно, прижимая к себе любимую, вы ищете глазами местечко, где лучше приземлиться в голубом половодье, и тут в самый неподходящий момент чувствуете знакомые до боли позывы у себя в животе. Вы знаете, чем кончаются эти позывы: сначала начинают отходить газы, а потом… Вы размыкаете объятья, лицо искажает напряженная гримаса, которая не остается незамеченной. В оправдание вы несете какую-то околесицу, и, не договорив, мчитесь вглубь леса, подальше от глаз любимой, расстегивая на ходу штаны. Первая зелень такая нежная и прозрачная, что бежать приходится долго, чтобы раствориться в ней, стать невидимым, укрыться за робкой зеленью, а организм требует незамедлительной остановки, иначе… Такого допустить нельзя. Все. Стоп!
В выборе будущей жены слабость Кондрата сыграла не последнюю, а может быть, и решающую роль. Он встречался с девчонкой – студенткой второго курса французского отделения. В одно из воскресений он пригласил ее в ресторан, но не в какой-нибудь, а в тот, что в аэропорту. В этом была своя прелесть. Сначала надо было добраться до аэропорта, а там можно было смотреть, как взлетают и садятся самолеты. Получалось местное романтическое путешествие. В ресторане давали отменное пиво, о чем Кондрат знал не понаслышке – его с друзьями частенько притягивала к себе взлетно-посадочная полоса. В ресторанном меню среди первых блюд значилась окрошка. Кто же откажет себе в окрошке среди зимы? Вот, и Кондрат не отказал, хотя сознавал, что последствия для его желудка могут быть катастрофическими. Но он прикинул, что у него есть некоторый резерв времени, и думал, что в этот резерв он уложится и расслабился: окрошка – это все-таки экзотика среди зимы.
После окрошки и пива решили прогуляться, дойти от аэропорта по пустынному отрезку шоссе до главной автострады, а там можно сесть на рейсовый автобус или поймать попутку. Они шли, весело болтая. Справа и слева до самого горизонта простиралась заснеженная пустыня. Ни кустика, ни деревца. Тут-то Кондрата и прихватило. Бежать было некуда. Это он понял сразу и ужаснулся, напрягая изо всех мышцы прямой кишки, чтобы сдержать очередной позыв. Лицо исказила мучительная гримаса.
- Иди вперед и не оглядывайся, – сказал он своей подружке, а та молча протянула ему упаковку бумажных салфеток, развернулась и пошла.
Кондрат одним рывком сдернул с себя штаны и трусы, сверкнув голой задницей над белым безмолвием, присел на обочине.
- Успел, – облегченно пронеслось в светлеющей голове.
- Все нормально? – спросила она, когда Кондрат поравнялся с ней. Вопрос прозвучал обыденно, словно случившееся было чем-то само собой разумеющимся, возможным и естественным развитием событий. Кондрат не уловил в вопросе ни стыдливой неловкости, ни иронии, ни насмешки, ни тем более издевки. Это так сильно подействовало на него, что через полгода они поженились.
В канун Нового года он испытывал некоторые опасения. Хотя время неназойливо подгоняло его, он, прежде чем выйти на улицу, долго и внимательно прислушивался к себе, присаживался на унитаз, выкурил пару сигарет на унитазе – все было вроде спокойно. И идти ему было недалеко, до ближайшего ларька, где он намеревался купить баклажку пива, чтобы встретить Новый год с пивом и курицей-гриль, которая была уже куплена заранее. Почему Кондрата Семеновича одолевали опасения? Признаться, потому, что он уже выпил одну баклажку пива под курицу-гриль. А перед этим он еще пил самопальную водку с местными колдырями. Такое не могло не вызывать опасений. Свой организм он знал, но отказать себе в предпраздничном удовольствии не мог.
Сами праздники Кондрат не любил, а любил преддверие праздника, любил предпраздничное ожидание, легкий душевный подъем, любил предвкушение праздника, когда ты словно стоишь на пороге перед дверью, которая вот-вот распахнется и впустит тебя в праздник. А что сами праздники? Это праздничные будни. Это какое-то извращение, когда ничего хорошего уже не ждешь. Подступают тоска и бессмыслица. Поэтому встречать Новый год Кондрат Семенович начал за неделю. Сначала достойно, без перебора. Выпить сто граммов водки то с одним старым приятелем, то с другим; то в рюмочной, то в закусочной среди таких же жаждущих праздника – грех невелик. Но очень скоро случилось то, что случалось всегда. Случилось, как называл это Кондрат, короткое замыкание в мозжечке. К вечеру он напивался до умопомрачения и не помнил, где пил, с кем пил, терял очки, мобильный телефон, деньги, не помнил, каким образом попал домой на свой диван, а утром ползал на коленях перед женой, вымаливая двадцать рублей на опохмелку. Когда он запивал, жена держала его в черном теле, жестко ограничивая в финансах.
- Как же я тебя такого оставлю? – сокрушалась она, собираясь в Москву, в главный офис фирмы на корпоративную вечеринку, куда она было приглашена. Чтобы сотрудника из провинции позвали встречать Новый год в компании крутых столичных топ-менеджеров, заказали шикарный номер в гостинице, оплатили все издержки – такого в провинциальном филиале никто не помнил. Это была очень высокая честь, от которой никак нельзя отказаться, и жена Кондрата не отказалась. Она делала карьеру, она была в обойме. Ходили слухи, что в новом году ее заберут в столицу.
К тому, что супруга может перебраться в Москву, Кондрат отнесся спокойно. Он гордился женой и испытывал чувство искренней радости, глядя на ее головокружительные успехи. Он жил ее жизнью, потому что своей у него давно не было. Наташка, та самая маленькая девочка с французского отделения, которая на пустынном шоссе из аэропорта протянула ему бумажные платочки, чтобы подтереть задницу, ныне уважаемая Наталья Борисовна – финансовый стратег одного из крупнейших филиалов компании с мировым именем (или брендом, как сейчас принято говорить) – мало изменилась с тех пор. Она сохранила детскую восторженность жизнью, что в наше время являлось большой редкостью. При этом она была прагматична, а порой в каких-то жизненных ситуациях поступала очень жестко, как последняя стерва. Возвратившись домой с работы, за ужином, который приготовил Кондрат (он любил побаловать жену всякими вкусняшками), она взахлеб рассказывала, что творится в родном офисе, кто и какие интриги плетет, какие дурацкие распоряжения приходят из Москвы и т.д. и т.п. Кондрат внимал с интересом. Иногда высказывал свои предположения, как лучше разрешить ту или иную производственную коллизию.
- Ты – гений! – восхищалась жена. – Тебе цены нет. Ты мог бы работать аналитиком в самой крутой фирме.
- Работать аналитиком – это иметь доступ к информации, чтобы было, что анализировать. Кто же допустит в святая святых какого-то алкаша с улицы? Меня и охранником-то не возьмут.
В другой раз, когда Кондрат находился в пограничном состоянии, в состоянии перехода то ли от трезвости к запою, то ли от запоя к трезвости, Наталья сказала ему:
- Никогда, слышишь, никогда не приходи ко мне работу.
- Хорошо, – согласился Кондрат. – А почему?
- Потому, что от тебя бомжатиной за версту несет.
На этом разговор был окончен. За весь вечер они не сказали больше друг другу ни слова. На следующий день – тоже.
Не надо обладать аналитическими способностями, чтобы прийти к неутешительному выводу, к которому пришел Кондрат: его запои становились все длиннее, а промежутки трезвости все короче. С возможным отъездом супруги в Москву он связывал свои тайные надежды, что его жизнь изменится, наполнится новым содержанием, хотя и старого содержания не было, не было никакого содержания, была бессмысленность и пустота. Он надеялся, что сможет вырваться из засосавшего его по самое горло вакуума. Он будет мотаться в Москву, где не был уже лет десять, а когда-то он проводил в столице больше времени, чем дома. Что было, то было. Он будет готовить, и привозить жене всякие деликатесы (продукты в провинции намного дешевле), а готовить он умел и любил. Так бы он подкармливал жену лучше и вкуснее, чем в каком-нибудь столичном ресторане, помогал бы ей по хозяйству, например, отнести белье в прачечную или еще что-нибудь. Мало ли всяких мелочей, до которых не доходят руки деловой женщины?!
А может быть, он и сам перебрался бы в столицу. А что? Он мог бы заняться репетиторством, давать уроки английского или испанского. В свое время он свободно владел этими языками, знал немецкий и польский. Он объехал пол-Европы. Это тогда, когда железный занавес был опущен и надежно отделял советских людей от той, другой жизни. Он успел поработать в торгпредстве и даже стать почетным гражданином какого-то заштатного городка в Нижней Саксонии, потому что был первым русским, который вступил туда, куда еще не вступала нога русского человека, и внес существенный вклад во что-то такое, чего и сам не знал. В этом месте лукавил, конечно, Кондрат Семенович и себе и другим. Не был он первым россиянином, вступившим в тихий уютный рай немецкой провинции. Были здесь русские и до него, чему имелись исторические подтверждения. На центральную площадь напротив ратуши выходил торцом трехэтажный дом красного кирпича. В торце не было окон, а сам он был весь в выщерблинах, с отбитыми кое-где углами. Совсем не по-немецки. Но за объяснениями такой нерадивости далеко ходить не требовалось. Они были представлены тут же на большой гранитной плите: «Это следы, которые оставили русские пушки («Опять антисоветская пропаганда», – с тоской подумал Кондрат, но продолжение потрясло его), освободившие наш город от Наполеоновского ига». За точность перевода он ручался собственной головой, но дело не в переводе.
Он мог понять, что казаки по пути на Париж, между прочим, освободили и этот городишко. В голове не укладывалось другое: что сталось с мемориальной плитой во времена Гитлера? Богатая фантазия Кондрата рисовала картину, как немецкие коммунисты с приходом к власти Гитлера вывезли плиту, рискуя жизнью, и надежно укрыли, а после войны установили ее на прежнее место. В духе романов Анны Зегерс.
Что касается вклада во что-то, то с какой стороны посмотреть. Со стороны Кондрата никакого вклада не было, а со стороны немцев – был. Об этом восторженно писала немецкая пресса, да и телевидение не осталось безразличным, отсняло сюжетец.
В ту пору на дворе стояли зима и холодная война. Кондрат с группой рабочих прибыл в провинциальный
