Контрольная глубина

бумагами от которого, наверное, можно было бы завалить всю столовую!
Кок мирно перекручивал мясо на электрической мясорубке, одновременно подталкивая пальцами мякоть в её зияющее жерло. Не глядя на кухонный процесс, он легко отправлял в свободное мыслительное пространство слушателя свои невероятные и уже обкатанные-опробованные на матросских душах истории...
–  А ничего что ты, не глядя, пальцы туда суёшь? – изумлённо спросил Бобров, которому уже немного приелось его полувраньё. Вестовой надеялся таким способом избавиться от прослушивания очередного рассказа и так остановить льющийся поток его бесконечных историй. Затем он собирался, незаметно ускользнув, уйти к парням, в девятый. Ведь ужин уже давно был завершён.
–  А не-е, это ничего, это я чё-отко умею делать! – широко улыбаясь, отвечал кок, – Ну так вот, Бобёр, слышь чё дальше то было...
Избежать очередного сочинения не довелось. Бобров стойко довнимал его устной прозаической миниатюре и поскакал в корму. Через пятнадцать минут Вещев с белым и растерянным лицом прибежал к вестовому, который мирно сидел и общался с Жанбырбековым на пульте. Вместо полноценного мизинца, на его правой руке торчал обрубок окровавленной фаланги, только что потерянной в бою с железной электрической поглотительницей мяса.
–  Ты что?! – удивился Бобров, – Я же тебя предупреждал! Ты что! Ну, ты даёшь! – только и мог воскликнуть шокированный корабельный официант.
Он развёл руками и замолчал, не зная более, что ещё сказать.
–  Вот такие дела! – тяжело вздохнул кок и растерянно поморгал глазами, – Значит, я был дураком. Теперь это... необратимо...
Несмотря на боль и шоковое состояние, он держался вполне мужественно, и лишь печаль едва заметной тенью скользила по его посеревшему лицу. На губах Вещева повисли так и не сказанные слова обиды. Накаркал! – хотел крикнуть он, но, опомнившись, не стал этого делать, понимая, что виноват был только сам... Постояв немного в немом ступоре, повар развернулся на месте, и шагнул было к переборке.

Яддинский возник внезапно, словно Джинн из глиняного кувшина.
   Редко случалось, чтобы кто-то сам пришёл к последователю Авиценны
с жалобами на здоровье и добровольно позволил лить зелёнку на раны. Тихоокеанский шаман, быстро выведав у древних морских духов, где произошло несчастье, минуя железные переборки и отсеки, белохалатным Копперфильдом являлся к месту трагедии и, словно призрак подводного замка, незаметно нападал на пострадавших. Вот и сейчас Яддинский, раскрыв свой волшебный чемоданчик, мгновенно оказал первую помощь безвременно лишившемуся фаланги коку, и тут же, для его успешного выздоровления, произнёс над телом больного пару-тройку магических заклинаний:
–  Какова х**, вы постоянно, как долбо*** суёте свои пальцы, куда собака свой *** не суёт... – ну и так далее.
Ещё пара секунд и корабельный хирург уже давал пациенту какие-то мимолётные, но, наверняка, очень полезные рецептурные советы:
–  Я же рядом нахожусь, бл***, в пятом отсеке, какого х** вы не заходите ко мне, а летите х** его знает куда! В общем, вот вам мой совет – не суйте свои пальцы, куда соб... – так, ну здесь вы уже слышали... – ... а при получении травм с отрывом торчащих конечностей – рук, ног и головы – сразу же идите ко мне!! Я всё ясно излагаю?!
Отбарабанив рассыпчатую дробь мед консультаций, Джинн с лёгким хлопком депортировался в родной кабинет в пятом отсеке...
Хлоп!
–  Блин, пацаны, вы это тоже видели? Что это был за летающий фантом? – спросил не отошедший ещё от шока повар, широко раскрытыми глазами оглядывая повязку на руке.
–  Этот фантом у нас обычно клоун Яддинский зовётся, – ответил за всех Бобров, – И мы это тоже видели.
–  Совершенно верно – это был массовый глюк, – подтвердил Оськин, – И этой повязки тоже нет, но мы её все видим...
А через пару дней, когда Вещеву стало легче, он собрал вокруг себя неравнодушных к его творчеству слушателей... в машине девятого отсека. К пострадавшему и пережившему тяжёлое потрясение, отнеслись с пониманием, и никто в этой ситуации не стал препятствовать ему в его любимом занятии. Ведь "созданы" его рассказы были преимущественно по реальным событиям, а значит, изрядная доля правды в них всё-таки присутствовала...
–  Давай Вещев, вещай!
–  Трави-и!

Байка первая. Один матрос неизвестного срока службы, будучи в городе в самовольной отлучке, познакомился с девушкой, которая, как центрифуга вскружила ему его квадратную голову, доведя моряка недалёкого ума и владельца рассудка, находящегося в зачаточном состоянии, до околообморочного состояния. Это была та самая стадия любовного заболевания, при которой людишки с его уровнем развития интеллекта готовы продавать всех направо и налево. В том числе и Родину. Его экипаж через пару дней должен был идти в автономку. Беспощадная приморская леди поставила жёсткое условие своему потенциальному подкаблучнику – мол, если он пойдёт в море и не останется с ней на берегу, то она его бросит. Картонный Дон Жуан впал в отчаяние, даже хотел отказаться идти в поход, ведь он имел право написать заявление и изложить в нём, что боится погружаться под воду, но... он решил этого не делать – стыдно стало. Влюблённый оказался честолюбив и свой авторитет подводника в глазах любимой и однополчан ронять не пожелал, но и Петропавловскую любовь ему тоже терять не хотелось. Как же сделать так, чтобы при тебе осталось и то и другое – и любовь и, якобы, честь?
А вот как. Лишь только лодка вышла в море, он натолкал железных иголок в один важный кабель, по которому стекалась корабельная информация и сигналы с центрального пульта к различным жизненно-важным механизмам. Непригодная более к дальнему боевому походу субмарина в надводном положении, на запасном ходу электродизеля, включив аварийное освещение, с потерянным видом возвратилась в базу. Провели техническое расследование, нашли неполадку, с большими затратами и потерей драгоценного времени, устранили. Провели уголовное расследование, нашли виновника, с бесполезными денежными растратами его родителей и потерей их драгоценного здоровья, посадили. На восемь лет. Без дослуживания. Порча уникального государственного имущества, срыв боевого похода, предательство Родины. Прощай честь подводника, прощай жизнь, прощай и любовь. Вот что происходит, когда хочется и на тёплую трубу сесть, и вкусную тараньку съесть. Немного грустно становится при мысли оттого, что в тюрьмах таких героев не любят…

Байка вторая. Матрос икс в конце автономки сошёл с ума и, на субмарине, находящейся в подводном положении, через третий центральный отсек полез открывать верхний люк, желая выйти на свежий воздух, то есть наружу. Несчастного сумасшедшего стянули за ноги вниз и там, внизу незамедлительно навешали стандартных, военно-морских "люлей", а затем заперли до конца похода в гальюне предварительного заключения. Проверку груди моряка, челюстной кости и лобной брони на прочность мотивировали тем, что, цитирую – "Да этот вэмэушник всех нас чуть не утопил!" Спрашивается, как он мог всех утопить, если в подводном положении верхний люк невозможно открыть ни при каких обстоятельствах?! Ведь на него давит тяжесть воды в тысячи тонн! Согласно формулы, на глубине сто метров на каждый квадратный сантиметр давит десять килограмм, а двухсот – двадцать килограмм. Даже если бы на механизме люка не стоял стопор, открыть его он бы не смог, даже будучи штангистом-тяжеловесом! Однако сошлись на том, что по неписанным законам, в подводном положении верхний люк корабля неприкосновенен, а также на психологический дисбаланс в душах моряков при покушении на оного, даже при неудачном... По возвращению на базу моряка сдали на обследование в психиатрию. Как он не прикидывался дурачком, выяснилось, что сумасшедший вполне вменяем, просто над парнем кто-то издевался и его выпад был не детской... точнее, детской попыткой отомстить всему миру. Провели уголовное расследование, нашли виновных, посадили. Военная прокуратура мотивировала столь строгое  наказание тем, что в условиях дальнего боевого похода "...от каждого офицера и матроса зависит жизнь всего экипажа..." Именно по этой практической причине в автономке беспредел годовщины обычно практически отсутствует.

Байка третья. Усталая подлодка, находясь в последней фазе выхода в море с целью "осуществления учебных торпедных стрельб", была неожиданно рассекречена американской военной эскадрой. Огромный авианосец, в сопровождении охраны надводных кораблей и подводных субмарин, направлялся на боевые учения. Преследование нашей лодки сопровождалось "загаживанием эфира хвастливыми выпячиваниями и без того выступающих частей тела", угрозами, издёвками, и методичным сбрасыванием глубинных бомб, где то недалеко от лодки. Наш корабль каким-то непостижимым образом умудрился незаметно обойти всю его железную армаду и развернуться сбоку от авианосца. Молодой капитан, пребывая в состоянии крайней обиды на условного противника, с оттягом произнёс в его адрес несколько труднопереводимых русских оборотов и, отправив сии афоризмы в эфир, мягко добавил: "...значит, вы решили потренироваться на нас? Хорошо, будем действовать по вашему сценарию!" – и выпустил из носовых торпедных аппаратов две учебные торпеды. Две бездушные полые болванки, дойдя до морского авианосного колосса, благополучно врезались в его крепкий борт, образовав в нём две внушительные вмятины. Звук ударов о металл потряс непоколебимого гиганта, заставив обдать иные американские спины неприятным ощущением холода. Кстати, авианосец был действительно непоколебим – ни одного выстрела не было произведено по идущим к нему торпедам, их просто никто не ждал и, соответственно, замечены они были слишком поздно. Американцы были настолько потрясены случившимся, что первые минуты и не думали преследовать нашу лодку, коих последней хватило на то, чтобы  благополучно ретироваться. По некоторым секретным сведениям, на авианосце присутствовал пожелавший взглянуть на глобальные военно-морские учения Президент Соединённых Штатов... Да, чуть не забыл о главном. По лодке потом ходили упорные слухи о том, что одна из торпед была вовсе не учебной, просто её взрыватель не сработал.

Байка четвёртая. После ремонта, в лодках, находящихся в подводном положении, случаются пропажи людей. Особенно гражданских специалистов. Ремонт они делают качественно, потому как им, специалистам, потом самим в море идти, для того, чтобы убедиться, что отремонтированные агрегаты работают исправно и в походе не подведут. Не захочешь утонуть – будешь ремонтировать хорошо! Им, болезным, платят за каждый день в море, гораздо больше, чем морякам-офицерам, поэтому многие из рабочих вовсе не торопятся по завершению выходов сходить на берег. Лишь бы лишняя галочка в журнале была. А там – авось не заметят подвоха, заплотют. А из-за русской безалаберности, никто на эти мелочи не обращает совершенно никакого внимания – ну, не сегодня примем корабль, так послепослезавтра! И никто никогда их, работяг, потом не находит. Ни на лодке, ни на берегу. А корабль снова уходит в море... Куда же они, спрашивается,